— Директор Леслер вырос в зажиточной семье. Отец — архитектор, на рубеже веков весьма известный. Четверо детей: Клара, Свен, Нильс и Лео; троих вы видели внизу в столовой. Архитектурных талантов никто из детей не унаследовал. Зато у Свена очень рано проявились блестящие финансовые способности. Он обладал редким даром приумножать деньги. Бывало, получит одну крону и мигом сделает из нее две. Кроме того, природа наделила его кое-какими инженерными способностями, не говоря уж об организаторских. Отошедшая к нему доля отцовского наследства неуклонно росла, а доля младшего брата Лео столь же неуклонно таяла. Свен скупал старые полуразвалившиеся фабрики, реконструировал их, строил новые и уже к сорока годам создал огромный концерн, который ныне является одной из крупнейших в стране частных фирм.
Брак Свена Леслера оказался бездетным, врачи ничего сделать не сумели. Поэтому они с женой и усыновили мальчика — Гилберта. Приемный сын подрастал, но все шло совершенно не так, как надеялись его новые родители. Возможно, отчасти виновато воспитание — приемная мать вконец избаловала мальчишку, — а возможно, отчужденность, которую Гилберт ощущал с тех пор, как в десять лет узнал, что родители у него неродные. Словом, он заявил, что по стопам отца не пойдет и бизнесом заниматься не станет. Он жаждал приключений и выбрал профессию летчика. Начал стажером в ВВС, но так и не смог подчиниться воинской дисциплине. Одно время служил в гражданской авиации, однако скоро за воздушное хулиганство остался без места. С тех пор нигде не работал и пристрастился к выпивке. Последнее время его частенько видели в обществе сомнительных типов. Какие-то деньги он получал от отца, остальное добывал, скорее всего, через векселя и закладные. На первых порах жил здесь, а минувшей зимой переехал в маленькую квартирку в Норрмальме.
Веспер Юнсон умолк, достал из жилетного кармана пилочку и стал задумчиво обрабатывать ноготь большого пальца. Потом продолжил:
— Самым бездарным из четверых, похоже, оказался братец Нильс. Вялый, без творческой жилки. Правда, схитрить вполне способен. На это у таких людей ума хватает. К тому же по натуре он большой упрямец.
Мне вспомнились неприкаянные ручищи Нильса.
— Ему бы за станком работать, верно?
Комиссар кивнул.
— Однако он занимает место управляющего филиалом леслеровской фирмы. Жалованье высокое, ответственности мало, работы никакой — чистая синекура. Свен вообще был щедр к своей родне. У Лео примерно такая же должность, а сестра Клара, вдова офицера, получила на пятидесятилетие целую кучу акций.
— Лео женат?
— Неужели он похож на отца семейства?
— Не похож, — согласился я. — Зато у Нильса жена просто очаровательная. Я чуть не утонул в ее глазах. Дети у них есть?
Веспер Юнсон покачал головой.
— Даже собаки нет. Женаты уже лет десять. Она была стенографисткой в его конторе.
— Старательная девушка.
Он спрятал пилку в карман и с отсутствующим видом разглядывал ногти. Я отметил, что они прекрасно ухожены.
— Братья и сестра наследуют огромное состояние, — задумчиво продолжал он. — Бесспорно, это можно счесть убедительным мотивом для убийства. Но не менее бесспорно и другое: никто не станет убивать двух близких родственников, если его не вынудят. А заметьте, положение сестры и братьев Леслеров не безвыходное и безвыходным не было. Все они прилично устроены. Насколько я слышал, Лео добросовестно спускает свои денежки, но Свен ни разу ему не отказывал в ссудах. У Нильса жалованье настолько высокое, что остается даже после оплаты счетов за наряды жены. Клара получает дивиденды от своих акций, и этого с лихвой хватает на все нужды.
— Вы уверены, что в последнее время Свен не предпринял шагов, которые могли изменить их положение?
— Пока такие подозрения не подтверждаются, — вздохнул Юнсон. — Вдобавок у всех троих полное алиби. Мы, конечно, проверим их показания, но чутье мне подсказывает, что здесь все в порядке. Лео был в цирке, двое остальных — плюс Мэри — играли в бридж где-то в Старом городе. Между прочим, нам удалось выяснить, чем занимался Свен Леслер начиная с той минуты, как в половине третьего сошел с норрландского поезда, и до тех пор, как без четверти девять вечера появился здесь.
— Я весь внимание.
— Еще бы, — саркастически усмехнулся он. — Только не воображайте, что я расскажу вам больше, чем хочу.
— Да у меня и в мыслях такого нет!
Он кивнул и довольно расправил усы.
— Прямо с Центрального вокзала Свен Леслер поехал в турецкие бани «Стуребадет» и пробыл там до пяти. Потом он прошелся по магазинам, в частности купил книгу и несколько галстуков. Около шести он зашел в «Оперный погребок» и пообедал, кстати, в одиночестве. Примерно в восемь вышел, взял такси и поехал в гараж, где была на профилактике его машина. Хотел ее забрать, но вынужден был еще полчаса подождать. Выехал он приблизительно в половине девятого и направился прямо сюда.
Я открыл, было, рот, но тут вошла фрекен Таппер со связкой ключей. Она направилась в угол возле дивана, где за зелеными портьерами скрывалась лестница, и нас, похоже, не заметила.
— Далеко собрались? — спросил комиссар.
Она остановилась и медленно повернулась к нам.
— Дверь надо запереть на крыше. Из полиции только что принесли хозяйские ключи.
Она двинулась дальше и скоро исчезла среди зелени. А Веспер Юнсон продолжал:
— Знаете, что за темные пятна были на костюме Свена Леслера?
Я покачал головой.
— Машинное масло. С примесью тавота и сажи.
— Наверное, перепачкался в гараже.
Он прищурился.
— А я вот не уверен. По словам автомеханика, он близко не подходил, держался в стороне. Но есть другая…
Он осекся и уставился на лестницу. За зелеными портьерами заскрипели ступеньки, и неожиданно на нижней появилась Хильда Таппер. На ней лица не было, рукой она хваталась за сердце. Мы бросились к ней.
— Что случилось? — спросил Веспер Юнсон.
Старуха тяжело привалилась к перилам.
— Сирень, — пробормотала она, как-то странно глядя на нас. — Белая сирень…
Комиссар хотел поддержать ее, но она оттолкнула его и нетвердой походкой прошаркала к выходу.
Веспер Юнсон смотрел на меня с нескрываемым удивлением.
— Что все это значит?
Не дожидаясь ответа, он кинулся вверх по лестнице. Я поспешил за ним.
Последние лучи закатного солнца золотили цветы и листву, легкий ветерок шевелил облезлый флюгер — деревянную чайку с ржавыми железными крыльями. В тени будки, точно зрелые кисти винограда, повисли тяжелые гроздья сирени. Веспер Юнсон показал на них.
— Другой сирени тут не видно, — сказал он и подошел ближе.
Всего кустов было четыре. Крайний слева был усыпан розовыми цветами, соседний увядал, что я заметил еще утром, потом шел куст лиловый и, наконец, пурпурный.
— Я что-то не вижу здесь белой сирени. А вы?
Веспер Юнсон внимательно огляделся, подошел к увядшему кусту, сорвал кисть и, развернув сморщенные бутоны, заключил:
— Если бы эта сирень распустилась, цветы были бы белые.
Он задумался, потом пожал плечами и отбросил увядшую кисть.
— Идемте. — Он круто повернулся и зашагал к лестнице. А, спустившись вниз, прошел через буфетную прямо на кухню. Горничная наливала кофе.
— Где фрекен Таппер? — спросил Веспер Юнсон.
Она кивнула на одну из дверей.
— Ей, похоже, нездоровится. Она заперлась.
Он шагнул, было к двери, но передумал.
— Вы не знаете, что там за история с увядшей сиренью?
Горничная сочувственно вздохнула.
— Бедная старушка Хильда. Она, как пришла оттуда, сразу мне сказала. Суеверие, вы же понимаете.
— Давайте-ка все по порядку, — попросил комиссар.
Она оставила кофейник и подошла к нам.
— Кусты сирени на крыше — это деревья-хранители, или как их там называют. Старый хозяин, то есть отец директора Леслера, сажал их, когда рождались дети. Директор нам сам рассказывал. Он, понятно, это всерьез не принимал, да и я тоже не верю.
Веспер Юнсон кивнул, глаза его блеснули.
— Такое дерево, оно вроде защитника, который сопровождает человека всю жизнь. Когда подопечный умирает, дерево гибнет. Это давнее народное поверье. Очень любопытно.
— Да, директор точно так и говорил, — подтвердила горничная.
— Значит, у каждого из четверых есть свое дерево-хранитель? — сказал я.
— Верно, — кивнула горничная. — Там на крыше четыре куста сирени.
— И у директора Леслера была белая?
Она посмотрела на него в явном смятении.
— Ну да, белая.
Веспер Юнсон даже обрадовался.
— Ах ты, черт! Больше полувека куст цветет, а когда умирает его подопечный, вянет и он. Впору усомниться, случайность ли это.
