За стеной слышались шаги Жюлии. Сложив записку вчетверо, я примял ее и подсунул под дверь. Она свободно проходила в щель. Затем я несколько раз постучал в стену; шаги стихли. Я щелчком послал записку под дверь. Жюлия не могла не увидеть ее. Сидя на корточках, я ждал. По легкому прогибу и вздрагиванию паркета под рукой я знал, что она стоит за дверью. Мне казалось, я слышу ее дыхание. Может, она ответит мне тем же способом? Ноги быстро уставали, пришлось встать на колени. За стеной скрипнул стул, упала туфля. Нет, она не ответит. И все же я продолжал наблюдать за щелью под дверью. Она, наверное, размышляет, обдумывает, как разъяснить мне свои намерения... Скрипнула кровать. Щелкнул выключатель. Ну что ж! Оставалось лишь последовать ее примеру, лечь в постель и часами строить самые невероятные предположения...
Утром следующего дня я был так же разбит и насторожен, как и в утро нашего побега из лагеря. Я приподнял занавеску: дома напротив выглядели сухими. Водосточные трубы перестали выплевывать потоки воды. Хороший знак. Я оделся и, перед тем как выйти, легонько стукнул в дверь смежной комнаты; затем направился в столовую, где застал Элен. Я рассеянно поцеловал ее за ухом.
- Как спалось, Элен?
Она пожала плечами.
- Я в отчаянии, Бернар. Только не обижайтесь. Но я на пределе. Это сильнее меня. Я не в силах выносить ее дольше.
- Теперь вам ясно, почему я порвал с ней?
- Когда мы поженимся, ноги ее у меня не будет. Мне это очень неприятно из-за вас, Бернар, но честнее предупредить.
- Я и не намереваюсь навязывать вам Жюлию, - с живостью отозвался я.
- Как она может так отличаться от вас? Чем больше я наблюдаю за вами обоими, тем больше нахожу вас совершенно чужими друг другу. Можно подумать, в вас течет разная кровь.
Я завладел рукой Элен, накрыл ее своей.
- Прошу вас, - прошептал я. - Потерпите еще немного. Больше мы ее не увидим. Обещаю.
- Спасибо... А что вы скажете об Аньес? Не кажется ли она вам странной последние несколько дней.
- Нет, я ничего не заметил.
- О! Здесь что-то есть. Она меня беспокоит... Бернар, нужно как можно быстрее начать приготовления к свадьбе. Так будет лучше. Для нас, для других, для всех.
- Ну что ж, условились, - ответил я, пожимая ее руку. - Как только Жюлия уедет... Я в свою очередь тоже просил бы вас... Мне хотелось бы, чтобы все прошло как можно скромнее. Никаких пригласительных билетов, никакой шумихи...
- Ну о чем вы говорите! - воскликнула, засмеявшись, Элен.
Я приблизился к ней, она послушно протянула мне губы, как верная супруга, уже давно опомнившаяся от первых ласк. Она не переставала поражать меня умением владеть собой. Для меня в этом было даже нечто притягательное. Только из желания получить чисто эстетическое удовольствие - увидеть, как она слабеет, - я стал настойчив.
- Пустите меня, - прошептала она.
Поглощенные поцелуем и молчаливой борьбой, мы на какой-то миг забыли об осторожности. Я первым заметил Аньес. И тут же, как преступник, отпустил Элен. Она залилась краской, затем сделалась мертвенно-бледной. Мы разом оказались участниками драмы.
- В следующий раз я буду стучать, - проговорила Аньес.
- Ты... - начала Элен.
- Ну я? - с иронией переспросила Аньес.
- Послушайте, - вставил я, - не будем же мы...
- Помолчите, Бернар, - отрезала Аньес. - Это вас не касается.
Какая-то глубинная интуиция подсказала мне, что я и впрямь не в счет, что я для них - всего лишь вещь, которую оспаривают, крадут друг у друга. Не разделяй их стол, они, пожалуй, набросились бы одна на другую.
- Я долго терпела, - начала Элен, - но я не позволю...
В коридоре послышались шаги Жюлии, и повадка сестер немедленно изменилась. Здесь привыкли противостоять посторонним, и чувство приличия было сильнее ненависти.
- Добрый день, Жюлия, - поздоровалась Элен почти не дрогнувшим голосом.
Жюлия пожала им руки и с открытой, невинной улыбкой направилась ко мне. Она тоже была натурой сильной и великолепно умела скрывать свои чувства. Она поцеловала меня без тени смущения, скорее даже с неким не лишенным чувственности лукавством, смысл которого был мне ясен. Со мной она обманывала сестер, и поцелуи, ласки, рукопожатия - все это определенно означало: "Держись за меня, дурачок!" Почему же тогда она отказывалась мне отвечать?
Мы сели вокруг стола, и, чтобы рассеять неловкость, я предложил:
- Погода, кажется, налаживается, пойду прогуляюсь. Ты не составишь мне компанию, Жюлия?
- Не сегодня, нет. Я привезла с собой кое-какое белье для штопки: там у меня нет на это времени.
Она отказывалась пойти со мной и объясниться. Значит, таков ее ответ. Ладно, я покажу ей, что не менее упрям. Как обычно, она вышла к завтраку до того, как привела себя в порядок. Ей нравилось расхаживать в халате, не спеша потягивать кофе, покуривая "Голуаз", что выводило Элен из себя. Я вернулся к себе и на листке из блокнота написал: "Бернар погиб по приезде в Лион", затем подсунул записку под дверь. Я ничем не рисковал. Ни Аньес, ни Элен не входили в комнату Жюлии. Напротив, если Жюлия не знала о смерти своего брата, я мог выиграть. По логике она просто не могла знать об этом, поскольку правды не знал никто. Но тогда опять непонятно: почему Жюлия обращается со мной так, словно я Бернар? Нет, я должен разобраться! Во что бы то ни стало!
Приложив ухо к стене, я слушал. Сегодня моя тревога была во много раз сильнее, чем накануне. Я ведь и записку-то подсунул под дверь, чтобы заставить Жюлию подойти поближе, чтобы быть уверенным, что услышу ее. И я отчетливо расслышал все. Она подошла к двери, даже не давая себе труда ступать тихо. Было слышно, как шуршит ее халат. Затем все смолкло. Надолго. Она читала. Прочла. И все. Секунду спустя она уже мирно занималась своими делами. По крайней мере ее манера ступать, передвигать стулья, наливать воду убедила меня, что Жюлия отнюдь не потрясена. Правда, она дольше обычного задержалась в комнате. На страже этой чужой жизни, ощущая ее дыхание, ее присутствие рядом за тонкой кирпичной перегородкой, я с напряженным вниманием, до отупения анализировал каждый шелест, каждый стук, каждый скрип. Вот она заправляет постель, открывает чемодан... А потом? Что потом?
Устав, наконец, от унизительного подслушивания, я выпрямился; голова гудела как раковина. Оставалось последнее: перехватить Жюлию, когда она выйдет из комнаты. Я еще не знал, что ей скажу, но так или иначе разорву круг, в который заключен. Утро кончалось. Аньес была на кухне, скоро к ней присоединилась и Элен. Обе молчали. Там тоже была война. Во избежание решающего конфликта мы вчетвером принуждены по возможности все время держаться вместе. Жюлия повернула ручку двери, я выскочил в коридор. От меня не уйдешь!
Увидев меня, она отпрянула.
- Жюлия, выслушайте меня!
- Прошу вас, оставьте меня, - резким движением отстранилась она.
Голос ее утратил былую уверенность.
- Нам нужно объясниться.
- Позже.
- Нет, немедленно!
- Оставьте меня, не то я закричу.
Никаких следов горя на хитром лице. Но пока она, прижавшись к стене, пробиралась мимо меня, я заметил, что ее черные-пречерные зрачки как-то особенно расширены и неподвижны. Это был страх. Видимо, она расценила мою записку как полное угроз предупреждение. Я попытался разуверить ее.
- Нет, это не то, что вы думаете.
Она бросилась к столовой. Там она была в безопасности. И вновь стала Жюлией, которой я опасался.
- Бернар, помоги мне накрыть на стол!
Она непринужденно обращалась ко мне на "ты", повышала голос, чтобы было слышно в кухне, но все время держалась подальше от меня, нарочно стуча тарелками и приборами. Мне оставалось молчать. Но я не выпускал ее из поля зрения. Уверенности в себе у нее поубавилось, как она ни старалась это скрыть. Она наверняка думала, будто я убил ее брата, что еще сильнее компрометировало меня в ее глазах. Она вполне была способна выдать меня, если я буду настаивать. Странное было у нас потом застолье. Никто не заговаривал. Ни у кого не было смелости изображать перед остальными хорошее настроение.
Не лица, а маски. Мы поочередно совершали одни и те же движения тянулись за хлебом, солью, маслом. Четверть часа спустя Элен, даже не извинившись, встала из-за стола и вышла.
- Ей нездоровится, - пояснила Аньес. - Я тоже чувствую себя усталой.
Я воспользовался случаем и воскликнул:
- Идите отдыхать! Мы с Жюлией уберем со стола.
Аньес метнула в меня недоверчивый взгляд:
- Нет, благодарю. На следующей неделе у меня будет достаточно времени, чтобы отдохнуть.
Жюлия, казалось, пропустила мимо ушей этот намек на ее отъезд. Она не спеша доедала яблоко. Она любила яблоки. В квартире всегда валялись пакеты с яблоками - плата за предсказания Аньес. Я закурил. С уходом Элен с поля боя у меня появилась возможность загнать Жюлию в угол и продолжить так неудачно начатый разговор. Я прохаживался неподалеку от кухни, пытаясь услышать, о чем они беседуют вполголоса, и прокручивал в уме сложившуюся ситуацию. Волей-неволей придется обговорить с Жюлией условия моей свободы. Теперь и речи нет о том, чтобы превратить состояние Бернара в деньги и скрыться. Жюлии нужно заплатить. Но надо мной навсегда повиснет угроза шантажа. Очевидно, к этому она и ведет. Жадная, бессовестная, она, видно, не расположена упускать такой удобный случай обогатиться. Вероятно, вытянув из меня все, что можно, она примется за Элен. Я разгадал ее игру. Все разъяснилось. Она изучает Элен, нащупывает ее слабое место, видимо, считает, что сестры очень богаты. В день отъезда она предъявит мне счет: "Вы убили Бернара. Ценой его смерти вы сделаете чрезвычайно выгодную партию. Поделимся. В противном случае я на вас донесу".
