Ознакомительная версия.
Против! Она не хочет больше говорить про тот вечер, потому что она два дня только о нем и рассказывала, и запуталась, и уже не знает, где правда, а где выдумка, тем более, что Феликса не существует, а значит, она, Леночка, – сумасшедшая.
– Ну что ж ты, милая, не стоит волноваться. Ничего страшного не случилось, смерть вполне естественна и пугать должна бы меня, потому что я, с точки зрения нормального человека, гораздо ближе к границе жизни.
– Я...
– Тебе кажется, что ты стала свидетелем чего-то ужасного? Глупости. Посмотри на это с другой стороны, редко кому удается присутствовать при убийстве, хотя каждый хоть раз в жизни мечтал сыграть в детектива. Так стоит ли бросаться случаем? Есть преступление, есть подозреваемые... – Дарья Вацлавовна коснулась рычажка на подлокотнике, и кресло, почти бесшумно сдвинувшись с места, подъехало ближе. – А страх... страх – это то, что движет людьми. Или останавливает. Или заставляет врать. Или наоборот, говорить правду. Без страха жизнь невозможна. Но стоит ли делать его основой жизни.
– Не обращай внимания, Дарья Вацлавовна любит пофилософствовать.
Ну как им объяснить, что Леночка не боится, точнее, боится, но совсем не того, о чем они думают. А еще, что верить ей нельзя, она сама себе не верит.
– Есть одно обстоятельство, которое, признаться, меня очень беспокоит, – мягко добавила Дарья Вацлавовна, глядя в глаза. И Леночка не сумела отвернуться, наоборот, поймала себя на мысли, что ей очень, ну просто до невозможности приятно смотреть в серые, светлеющие к зрачку и обведенные по краю радужки темной ленточкой, глаза. Редкие ресницы, черная линия подводки, темно-зеленые тени оставались где-то вовне, как и дряблая, цвета гречишного меда, кожа, старое кружево и черный бархат жилета.
– Лелю отравили моими таблетками. Значит, кто-то проник в квартиру, украл нужное мне лекарство, а потом использовал для убийства. И возможно, использует еще. Да, да, милая, таблеток было много больше. То, что так ловко попало к Вельскому – жалкие остатки. Считай сама, в стандартной упаковке шестьдесят штук, мне нужно одна в сутки, и то порой, я использую половину. Ведь так?
– Так, – подтвердил Герман.
– Одна упаковка закончилась и я открыла вторую, откуда взяла три... или четыре? Максимум пять. Впрочем, не так важно. Важно, что это – сильнейший кардиостимулятор, и для Лели хватило бы двух-трех таблеток. В аннотации к лекарству несколько раз подчеркивается опасность превышения рекомендованной дозы и последствия вплоть до летального исхода. Допустим, наш отравитель решил не рисковать и расщедрился на пять... или на десять.
– А почему не сорок сразу? – Герман обошел кресло и, подхватив со столика шаль, накинул на плечи Дарьи Вацлавовны. Этот небрежный, но в то же время показавшийся вдруг очень личностным жест донельзя смутил Леночку.
Коллекция, значит? Нет, не в коллекции дело... или она снова чего-то не понимает? Или вообще видит того, чего нет? С ней, как выяснилось, это часто случается.
– Сорок? Дорогой, ты представляешь, сколько это по объему? Ну да, они крохотные, но все же, все же... Одно дело незаметно подсыпать щепотку, и другое – столовую ложку порошка. И вкус блюда изменится... нет, полагаю, не больше десяти. Этот человек не настолько глуп, чтоб использовать лекарство наугад, думаю, он рассчитал дозу.
– Или она, – Герман сел в кресло напротив Леночки и принялся ее разглядывать. Нагло. Насмешливо. Так, как никто и никогда не осмеливался смотреть на нее. Ни Вовка из параллельной группы, который пялился на всех девчонок, а потом подкидывал глупые записки с приглашением «потусить на хате», ни Карен Львович с его пошлыми шуточками и несколькими откровенными предложениями «быть внимательнее к серьезному человеку», ни даже Милослав.
Леночка смутилась. Леночка разом забыла, чего ей следует бояться. Леночка испытала острое желание отвесить пощечину наглецу. Но он сидел далеко, да и вряд ли у нее смелости хватит. А потому лучше уж делать вид, что взглядов она не замечает, и вообще увлечена рассказом Дарьи Вацлавовны.
– Вполне возможно, что и она, – старуха вертела в пальцах колечко, не то, которое с жемчужиной, а другое, тонкое, кружевное, с синими капельками сапфиров. – Но также возможно, что это – он. Отравление зря считают женским способом, для мужчин оно тоже вполне подходит. Но мы пока о таблетках, которые исчезли, а потом нашлись. Сколько было в тубе?
– Н-не знаю.
Леночка пыталась вспомнить, вот туба из полупрозрачного пластика, сначала на полу, потом в руках Вельского. Содержимое... содержимое не видно.
– Немного, – более решительно ответил Герман. – Где-то на треть.
– То есть, штук двадцать. Ну что, надеюсь, теперь моя мысль понятна?
Понятна. И страшна. А если вдруг... если вдруг ее отравят? Вот завтра или послезавтра? Нет, конечно, ерунда полная, ну зачем кому-то травить Леночку?
Ответ пришел сразу: Вельскому, из мести.
– Поэтому, милые мои, дорогие, – Дарья Вацлавовна поправила шаль. – Давайте думать! Мне, несмотря на возраст, совершенно не хочется получить в подарок коробку отравленных конфет.
– Вы не едите конфеты, – ехидно заметил Герман.
– Зато ты ешь, а я к тебе привыкла, и мысль, что возможно придется привыкать к кому-то еще, меня тяготит. В моем возрасте сложно принимать перемены. Ну и опять же, тебе ли, дорогой, не знать, что человек, однажды решивший проблемы подобным способом, нимало не колеблясь, использует его снова. И уже не суть важно – отравление, удушение или пуля в голову. Он видел, как это бывает. И что вполне можно остаться безнаказанным.
– О да, Дарья Вацлавовна у нас эксперт по некоторым вопросам.
– А ты – идиот, не способный сообразить, когда следует оставить шуточки и заняться делом.
Старуха изволит гневаться? И кажется, на этот раз всерьез. Неужели боится? Да конечно же, и как он сразу не заметил! Эти оттопыренные мизинчики, этот поджатый подбородок на постаменте кружевного воротника, растерянный взгляд... значит, не она, не Императрица!
Но кто тогда? Да проще поверить в мастерскую игру – сколько раз старуха умудрялась обвести его вокруг пальца – чем в ее внезапный испуг.
– Если размышлять логически, то начать стоит с жертвы, точнее с того, правилен ли был выбор жертвы как таковой. Яд, при всей надежности, неточен... Итак, имеем на восемь человек семь мясных блюд и одно диетическое, рыбное. Для кого?
– Для Лели, – пискнула Леночка.
– Нет, милая, неправильно. Ты знаешь, что рыбу ела Леля, но представь, что видя сидящих за столом, ты выходишь на кухню, видишь, что одно блюдо готовили отдельно. Оно рыбное, то есть диетическое.
А старуха, несмотря на вредность, здраво мыслит.
– Кому из присутствующих по умолчанию следует придерживаться диеты? И более того, все, кроме тебя, милая, знали, что я стараюсь не потребять мясного, тем более острого мясного. Следовательно, имеет место быть ошибка, и факт, что отравить хотели меня, а не Лелю. Опять же, лекарство использовали мое... а кого бы заподозрили в убийстве?
Леночкины ресницы дрогнули, глаза расширились, ротик приоткрылся. Правильно думает девочка – его бы заподозрили, Германа.
Кто состоит при особе Императрицы? Он. Кто имел возможность стащить таблетки? Он. Кто желал и желает старой ведьме смерти? И кто, в конце концов, рассчитывает на наследство?
Твою мать!
– Я не вставал из-за стола.
Единственный его аргумент, но слабый.
– Не вставал, – согласилась Дарья Вацлавовна. – И в моих глазах этот факт тебя полностью оправдывает. Если бы ты вставал, ты мог бы ошибиться, но оставаясь рядом, ты, во-первых, не имел возможности незаметно подсыпать порошок. А во-вторых, зачем тебе травить Лелю? Это скорее ей следовало отравить тебя. Или ты и вправду рассчитывал на то, что она спокойно воспримет окончание вашего адюльтера? Причем по твоей инициативе? Гена, дорогой, нельзя бросать женщину, нужно, чтобы она бросила тебя, это избавит от многих проблем.
Звонкий смех императрицы, вспыхнувшие румянцем щеки Леночки и его такое привычное раздражение.
– Так вы значит... ой, – Леночка вовремя осеклась. Ну да, теперь она решит, что он не просто корыстолюбивая лицемерная сволочь, которая обхаживает старуху и терпит издевательства лишь бы заполучить коллекцию, но еще и подлый совратитель.
А что? Как в дамском романе, коварный тип соблазняет чистую и невинную героиню, чтобы потом бросить, беременную и беспомощную. В лучшем случае просто беспомощную.
Вот только Леля не была ни невинной, ни беспомощной, ни уж – упаси господи – беременной. Но Леночка, розово-белокурая Леночка скорее поверит в подлеца, сволочь и, раз на то пошло, убийцу.
Подлецы в романах тоже покушаются на героинь.
– Да, милая моя, Геночка и Леля были любовниками. Не спеши осуждать, дело более чем житейское, скорее уж необычен финал. И снова о старом, я охотно поверила бы в Лелину виновность, случись несчастье с Германом, но вот в обратное... зачем? Ни мотива, ни возможности... следовательно, остаются другие варианты?
Ознакомительная версия.
