Ознакомительная версия.
Борщов выступит свидетелем и развеет в прах всю версию!
Зря она надеялась на Барсукова, тот против друга не пойдет. Опять же – преступления-то нет. Неужели придется пострадать для того, чтобы правоохранительные органы обратили на нее внимание?! Или Селивановой в следующий раз самой нужно будет броситься под колеса, предварительно оставив тупому лейтенанту записку, гласящую, что наезд на нее совершила Королева?!
– Огурцов говорит, что ты кого-то задавила, – зловещим шепотом сообщила Селиванова.
– Ты что?! – испугалась Лариса. – Еще чего! Не задавила, а чуть-чуть наехала на кого-то…
Светлана откинулась на стуле.
Что теперь делать?
– Хочешь посмотреть автомобильчик? – доверчиво поинтересовалась Лариса.
– Очень хочу, – призналась Светлана, понимая, что скоро наступит момент истины, и, если они подерутся, пусть это произойдет на улице, а не в офисе. Здесь эта каланча ее пришибет и труп спрячет в шкаф. А на улице по крайней мере у Светланы будут свидетели.
– Пойдем! – обрадовалась Лариса и вскочила. – Я тут недалеко припарковалась. Ты знаешь, Селиванова, парковка – это мое самое слабое место. Зато я езжу быстро…
«По тротуарам особенно», – подумала Светлана и вышла следом.
Жигуленок действительно оказался зеленым, но от него не веяло преступлением. Наоборот, весь его потрепанный в дорожных подвигах вид говорил о том, что не дай бог лишний раз завести мотор – машина развалится на составные части, оставив в крепких руках водителя кривое рулевое колесо.
Но Лариса ловко запрыгнула на водительское сиденье и позвала Светлану.
Та села рядом со смешанным чувством досады и удивления. Такая развалина вряд ли могла прыгнуть на бордюр и кого-то задавить, не причинив себе непоправимого вреда. Но проверить следовало.
– А разогнаться и заехать на тротуар сможешь? – без всякого энтузиазма поинтересовалась Света.
Разгоняться было негде, но Лариса старалась не ударить в грязь красивым лицом и показать всю мощь транспортного средства. После первой же безуспешной попытки у машины что-то отвалилось. Королева расстроилась, что теперь ей придется ездить без глушителя. Светлана не приняла участия в оплакивании автомобиля, оставила Ларису с прижатой к груди отвалившейся запчастью. К Королевой тут же подскочил привлекательный мужчина средних лет и предложил помощь.
– Вот так всегда, – вздохнула Селиванова, глядя на то, как к Ларисе устремляется еще один мускулистый помощник. – Стоит только завести автомобиль, и мужчины слетаются как на мед.
Знакомиться по-другому они не умеют. Но на автомобиль, даже такой, как у Лариски, ей точно не хватит денег.
Нет, она не права. Константин познакомился с ней без автомобиля. Вернее, это она с ним познакомилась в довольно пикантной ситуации, когда он раздел ее кавалера. Интересно, если они все-таки помирятся, что станут рассказывать внукам? Как дедушка подошел в сквере к бабушке и раздел еще одного дедушку, а потом бабушка тащилась с голым дедом через весь город, пугая мирных жителей, пробралась на чужую свадьбу, и на коленках бабушки чуть не погиб еще один дедушка! Жуть. Дальше можно не продолжать…
Триллер, нет, мелодрама с элементами стриптиза и комедии.
Светлана бросила последний взгляд в сторону Королевой, возле которой уже собралась толпа мужчин– автолюбителей, вздохнула и пошла в офис.
Василиса ехала на встречу с художником Серебрянским при полном параде. Она не собиралась сражать его наповал привлекательной внешностью, но впечатление произвести хотела. Пока единственной ниточкой, связывающей незавершенные преступления с Селивановой, была его гипсовая статуэтка, каким-то образом оказавшаяся в руках хулиганки-мстительницы. Художнику достаточно было вспомнить, кому он ее продал (не верится, что этого Амура мог кто-то купить!) или подарил, и все станет ясно. Признание Серебрянского станет разоблачением гнусной девицы, решившейся чуть ли не на убийство.
Но Василиса прекрасно понимала, что художника для начала следует хорошенько разговорить. В принципе для этого она с утра занималась своей внешностью. Недавно американские ученые (и давно она сама) пришли к выводу, что красота притупляет бдительность. Научные мужи не поленились и провели опрос среди сильной половины населения страны, результат превзошел самые смелые ожидания. Две трети опрошенных мужчин в течение первых пяти минут почти не воспринимали информации, поступающей от собеседницы, если она была красивой женщиной. Внимание и способность концентрироваться у них и потом резко снижались, они раскрывались перед красавицей и шли у нее на поводу.
Крепко засевшая в их мужественных мозгах мысль о том, что все смазливые девушки – дуры, подкидывала дополнительные очки в руки Василисы. А ее белокурый цвет волос позволял собеседнику расслабить мозговые извилины полностью. Ну, блондинки – это отдельная тема, на которую можно рассуждать часами. Редко кто из мужчин верит, что среди них попадаются умницы, какой и была Василиса.
Итак, она поставила перед собой цель: обаять, разговорить, вытрясти признание.
Заковырка состояла в том, как разговорить художника. Василиса не любила Пикассо, которому, судя по картинам, подражал Серебрянский. Не любила и не понимала. Пусть ее считали несовременной, она свое мнение никому не навязывала, но и менять его в угоду моде не собиралась. И свою художественную безграмотность (ага, многие мужчины тут же воскликнут: блондинка!) не выпячивала. Она решила поговорить о творчестве самого Серебрянского, дать тому высказаться на тему. Василиса понимала, что от нее требовалось лишь кивать в знак согласия и время от времени восхищаться. Мужчины, как малые дети, любят лесть.
Но Василису ждал сюрприз.
Серебрянский встретил ее на пороге студии в невообразимом виде. Если Василиса что-то и предполагала, до подобного все равно ни за что не додумалась бы, несмотря на способности сыщика.
У Серебрянского был флюс.
Он торчал не на живописном полотне, изображенный яркими красками, а непосредственно на болезненной, серой физиономии, украшенной теплым шарфом, толстым узлом завязанным на затылке. Серебрянский открыл дверь Василисе и застонал. Но, к ее великому сожалению, не от неземной красоты гостьи, а от элементарной зубной боли.
Махнув длинной тощей рукой, художник пригласил ее в студию, пропахшую красками и скипидаром. Привычную обстановку с мольбертами и приспособлениями для нормального творческого процесса разбавлял старый кожаный диван, на который с разбега завалился Серебрянский. Он уткнулся головой в подушку и продолжил стонать, а Василиса остановилась посреди мастерской, оглядывая комнату. Что ей оставалось делать? Повернуться и уйти обратно? Бросить Селиванову на произвол злосчастной судьбы?! Ни за что! Пусть это кощунственно, но она выбьет признание из этого несчастного! Только как?
Василиса присмотрелась к рождающемуся в муках шедевру. Что являло человечеству полотно, ей было совершенно непонятно. Но хорошо бы как-то воодушевить Серебрянского, заставить его забыть о зубной боли и хоть что-то промычать на вопрос: куда он дел Амура? Ему достаточно промычать одно-единственное слово, нет, лучше два: имя и фамилию. Остальное Василькова додумает сама.
– Как эпатажно, свежо и глубокомысленно! – Василиса встала возле незаконченного полотна и всплеснула руками.
Взлохмаченная голова страдальца оторвалась от подушки и уставилась на Василису.
Василиса не видела никакого смысла в этой размытой красками картине.
– Эпатажно и свежо! – на всякий случай, если зубная боль дала осложнение на уши, повторила она громче. – Глубокомысленно! – Как назло, ничего другого на ум не шло.
– Се-льез-но? – прошептал Серебрянский и сел на диване, держась за флюс.
Василиса чуть не ответила, что да, очень слезно, глядя на эту мазню, просто плакать хочется, но вовремя сдержалась. Она не критик, в живописи ничего не понимает, а вдруг это действительно шедевр? К тому же лишний раз похвалить человека – значит направить его энергию на дальнейшие подвиги.
– Плисаживайтесь. – Тощая рука гения указала на единственный колченогий стул.
Василиса не стала спорить, с опасением присела на шатающееся устройство, готовясь вскочить, как только оно заскрипит или зашатается. Но стул, как ни странно, легко выдержал ее небольшой вес.
– Плоиски влагов, – Серебрянский указал на флюс, – зависть!
Василиса удивилась. В ее практике случалось разное, но чтобы враги каким-то образом способствовали возникновению зубной боли, она не слышала. Хотя кто их знает, творческие натуры слишком восприимчивы.
– О да! – Василиса задумалась, достаточно ли она расположила к себе Серебрянского для того, чтобы перейти к главной теме разговора. – Гению всякий норовит подставить подножку.
– Да! – заявил художник, вскакивая с дивана. – Я гений! Вы злите в колень!
Ознакомительная версия.
