Ознакомительная версия.
– Не думай, что твоя сейчас выглядит лучше, чем я, – сказала она, вытерев окровавленный нос.
– Где Марина? – выдавил он из себя.
– Не знаю, – ответила Света. – Как-то ее увез один из клиентов. Больше мы не встречались. Спроси у Севы.
Сева – толстая «мамка» девиц, работающих на него, клялся, что никогда не видел Марину. Однако после того, как его рыхлое тело тщательно встряхнули, признался, что продал женщину какому-то мужику, имени которого не помнил. Войтович и Амин проверили все бордели Москвы, но Марину в них не нашли. После Войтович обратился в больницы, морги, однако женщины с приметами его жены не было ни в одном из этих учреждений. С отчаянием Войтович понял, что отыскать ее нет шансов. Он горько страдал, и Амин не знал, как его утешить. Так этот чеченец, с братьями которого Войтович еще совсем недавно воевал, стал близким другом, поддерживающим в трудное время. Он снял для него квартиру, снабжал продуктами и деньгами, в то время как сам Войтович глушил боль алкоголем. К наркотикам он больше не притрагивался, однако вскоре они снова вошли в его жизнь, но уже не как средство побега от реальности, а как возможность обеспечить будущее своему ребенку.
Сначала Войтович взбунтовался, когда Амин предложил ему вступить в дело, которым занимался уже продолжительное время. Нагаев, как оказалось, был крупным приемщиком этого «добра», идущего из Дагестана и Чечни. Партии были большими, и доставляли их в Москву весьма интересным способом: в консервных банках с надписью «Свиная тушенка». Потом метод усовершенствовали. Героин в пластиковых пакетах закладывали в колбасу, которую коптили на одном из мясокомбинатов, и после такой обработки наркотик не могла обнаружить даже собака.
Амин Нагаев имел абсолютно четкую позицию, касающуюся наркобизнеса. Торговля наркотиками была именно бизнесом, а не желанием уничтожить русских, которые вторглись на его родину и заставили уехать оттуда. Никаких патриотических чувств, свойственных представителям его нации, Амин не испытывал, им руководил только финансовый интерес. Его вообще с трудом можно было назвать мусульманином. В Аллаха Амин не верил, поэтому никогда не молился, хотя при встрече с земляками натягивал на лицо маску религиозности и следования традициям. Да и выглядел он скорее как русский: светлоглазый, темно-русый. Амин и женщин любил под стать себе, белокожих, со струящимися светлыми волосами. При знакомстве с барышнями он назывался Андреем, и не было ни одной, которая усомнилась бы в его принадлежности к славянам.
Среди чеченцев Амин имел большой вес. К его мнению прислушивались и не противились, когда он представил остальным Войтовича как своего партнера. Если изначально Войтович был категорически против предложения Амина вступить в бизнес, то вскоре изменил свое мнение. Как ни пытался, но найти работу, которая позволила бы ему достойно содержать мать и дочь, он не смог. Это и явилось первым пунктом, почему он уступил Амину. Для себя Войтович решил, что остановится на одной партии, максимум на двух. Денег, полученных за реализацию товара, должно было хватить на то, чтобы построить свой бизнес. Он еще не знал, чем займется, но был уверен, что это будет легальное предприятие, никоим образом не связанное с наркотиками. Увы, этому не суждено было сбыться. Вернее, желание его осуществилось, но только частично. Много лет спустя, уже переехав в Петербург, он открыл свое дело, однако от наркотиков не отказался. Но не потому, что не хотел, а потому, что уже не мог. Слишком много людей, а также чужих интересов было задействовано в этом вопросе, и бизнес этот уже невозможно было оставить или передать другому, потому что Войтович незаметно для себя самого стал главой целого сектора, принадлежащего мощнейшему европейскому картелю. Способствовал этому Амин, который в конце девяностых вернулся в Чечню и начал экспансию на международный рынок. Он наладил связи с Болгарией, Кипром и Албанией. Именно Амин познакомил Войтовича с Зефом Ноли, который уже тогда был управляющим албанского сектора.
А потом Амина убили на границе с Грузией, где тот осуществлял транспортировку очередной партии. Он всегда был неосторожным, и Войтович не раз говорил, что при его статусе глупо лично заниматься перевозкой грузов. Однако тот не слушал, а причиной этому являлась тяга к местам, где он вырос. Амин с таким отчаянием скучал по родине, что его не могли остановить ни российские войска, контролирующие границы, ни какая-либо другая опасность. После его смерти Войтович возглавил сектор. Стать управляющим предложил сам Генрих, однако Войтович знал, что это случилось благодаря рекомендациям Зефа Ноли. Он не обрадовался подобному положению вещей. Напротив, испугался, так как не предполагал, что криминальная деятельность растянется на десятилетия. Постоянный страх за свою семью преследовал его на протяжении всех этих лет. Но он научился жить в опасности, сотрудничать с органами, уводить от себя подозрения и не испытывать угрызений совести за свои действия. Ему не за что было извиняться перед родиной, считал он, которая в Чечне украла у него годы жизни и лишила любимой женщины. Он предпочитал думать, что наказывает систему, позволившую его жене стать проституткой, не найдя других способов обеспечить семью. Потом злость ушла, и на первое место вышла Рита, а также желание сделать ее счастливой.
Однако оказалось, что во многих вещах Войтович не состоялся: не смог стать ни надежным мужем, ни внимательным отцом. Вся его жизнь была направлена на то, чтобы дать дочери возможность выбрать себе будущее, и в этом была основная ошибка. Ей не нужны были деньги, только любовь. И только едва не потеряв свою девочку, он понял это.
– Рита, – с нежностью произнес Войтович, глядя ей в глаза, – как же я тебя люблю.
Рита счастливо улыбнулась.
– Едем домой, – попросила она.
– А как же сладкая вата?
– Ну, если ты еще не устал, – она ущипнула его за бок, – то давай вместо ваты выпьем по чашечке кофе. Мне так хорошо, папа. Спасибо тебе за самый лучший день в моей жизни.
Войтович почувствовал, что внутри все запело. Он ощущал в дочери перемены. Не было лучше подарка, чем блеск в ее глазах и страсть в голосе. Даже свобода от «Аквилона» и от Генриха казалась ему неважной в сравнении с улыбкой Риты. В эту минуту она более чем когда-либо напоминала ему Марину. Тот же взгляд и задор. Войтович быстро обнял дочь, спрятав лицо в ее волосах. Как никогда, ему захотелось плакать о любимой женщине, много лет назад ушедшей из его жизни.
С Максом де Фризом Зеф встретился в одном из джазовых кафе Амстердама. Макс редко назначал встречи в безлюдных местах. Чаще всего это были заведения, наполненные запахами еды и кофе, либо парки, где слышались голоса детей и смех молодежи. Неспешно прогуливаясь по тенистым аллеям, Макс давал указания, выслушивал предложения, а потом исчезал. После беседы всегда оставалось чувство, будто его и не было, настолько разговор казался эфемерным, а сам Макс таинственным. Однако, несмотря на кажущуюся секретность, Макс де Фриз был абсолютно реальным. Это был жестокий и беспристрастный человек, которого любой из управляющих мог легко найти в случае надобности и от которого никто не мог скрыться. Он был вездесущим, что весьма пугало. А его ищейки, та самая команда, контролирующая исполнение приказаний Генриха, страшили еще больше. Попасть в их руки означало неминуемую гибель, ибо они были отрядом смерти, который подчинялся только Максу и, соответственно, Генриху. Преданные, лишенные жалости и готовые ради своих хозяев на все, они внушали ужас одним лишь своим появлением. Зеф вздрогнул при мысли, что может столкнуться с ними, если Генрих или Макс что-либо заподозрят. Более плачевный конец было сложно себе представить, так как они кожу с него снимут и детально продемонстрируют остальным, что происходит с теми, кто начинает играть на чужой стороне.
В кафе было шумно. Мало того, что посетителями были заняты все столики, отчего в зале стоял гул, так еще играл джаз-банд. Зеф не любил такую музыку и морщился от ее звуков, что со стороны выглядело крайне забавно. Он вообще не любил демократичный и суетный Амстердам, хотя тот очень походил на Гамбург, в котором Зеф жил последние несколько лет. Те же каналы, мосты, сырость и едва уловимый запах гниющей воды. И голландский язык он не любил. Грубый и отрывистый, он неприятно звучал для его уха. Стойкая неприязнь к месту, где живет Генрих, не давала возможности увидеть окружающую красоту. Зеф просто не позволял себе насладиться веселой и непринужденной атмосферой. Более того, преследовал страх быть уличенным в неверности, что многократно увеличивало охватившую его нервозность.
Макс де Фриз появился, как всегда, неожиданно. Еще секунду назад его не было, и вот он уже стоит напротив и улыбается. Глаза его при этом опаляют холодом и заставляют терять дар речи. Зеф внутренне съежился, но быстро пришел в себя и пожал протянутую руку.
Ознакомительная версия.
