"7 мая 196... года я, следователь прокуратуры города Тригорска, юрист 2-го класса Васюченко М. К., в соответствии со ст. 182 УПК РСФСР составил протокол осмотра местонахождения трупа с признаками..."
Понятые - мужчина лет шестидесяти и женщина в косынке, с растрепанными волосами, неожиданно оторванные от каких-то повседневных занятий, пристроились у стенки на стульях.
- Это товарищ Козельский, - коротко бросил собравшимся Волоков. Потом он подошел к кровати, где, накрытая с головой простыней, лежала Дубинина.
Козельский оглядел солнечную комнату со старой приземистой довоенной мебелью, фотографиями на комоде и столом, накрытым клеенкой, на котором стояли пустая бутылка из-под "Московской", стакан и тарелка.
- Что нового, Матвей Кириллович? - спросил Волоков.
Следователь, не отрываясь от бумаги, пожал плечами:
- Ничего пока.
- А у тебя, Глеб?
- Типичное газовое отравление.
Волоков повернулся к Козельскому:
- Похоже на несчастный случай. Нет никакой записки, вообще приготовлений не заметно. Да и смерть скорее всего наступила во время сна. Так, Глеб?
Эксперт кивнул, не выпуская из рук котенка:
- Да, конечно. После вскрытия можно будет установить время смерти поточнее, но, я думаю, не позже двух.
- А откуда шел газ?
- Плитка в кухне.
- Значит, дверь была открыта?
- Да.
- Кто обнаружил труп? - спросил Вадим.
- Соседка.
- Может быть, с ней поговорим?
- Обязательно. Вы, Матвей Кириллович, заканчивайте свое сочинение, а мы еще разок с Алтуфьевой потолкуем.
Козельский с удовольствием вышел на воздух. Лейтенант не считал себя трусом, но трупы действовали на него удручающе.
Соседку одолевали любопытные.
- Разрешите, товарищи! - настойчиво произнес Волоков. - Нам нужно побеседовать с Марией Федоровной.
- Да что ж беседовать-то? Все я вам уже сказала. Она, Валентина, Дубинина то есть, говорит мне вчера: "Пойдем, Маша, завтра на рынок пораньше". А мне картошки нужно было, да и курочку хотела купить. Вот и говорю: "Пойдем!" А сегодня жду - нету ее. Удивилась я, потому что Валентина вставала всегда рано. Смотрю, во дворе не видно, да и окна закрыты. Вот, думаю, разоспалась, а меня подводит? Ну, решила, ждать не буду, пойду постучу. Если спит, так пусть спит. Может, выпила с вечера да спит. С ней случалось, хоть и грех говорить про покойницу...
- В котором часу вы решили зайти за Дубининой?
- Семи еще не было. Гляжу, дверь закрыта. Ну, думаю, точно спит. Но на всякий случай стукнула. Дверь болтается - значит, не заперта. Потянула я - открывается. А оттуда газ - мамоньки! Чуть сама не отравилась. Распахнула я двери настежь, кричу: "Валентина, Валентина!" Бросилась окна открывать. Потом вошла, газ выключила.
- Вы сказали, что окна были закрыты. Что вы имеете в виду - ставни или рамы?
- Да все закрыто было. И форточки закрыты, и занавески спущены.
- Любопытно. Дубинина всегда так на ночь закупоривалась?
- Что вы! Она и зимой с открытой форточкой спала. Все жаловалась, бывало, что воздуху ей не хватает. Я ей говорю: "Смотри, Валя, не дай бог ворюга какой заберется. Одна ведь живешь!" А она: "Меня Рекс в обиду не даст". Рекс - это собака ее.
- И все-таки в этот очень теплый вечер она заперлась.
Козельский глянул на Волокова.
- Да, нужно будет занести в протокол. Мария Федоровна, а никто к Дубининой вечером не заходил?
- Вот этого не скажу. Я еще в обед к золовке пошла, поздно вернулась.
- Ну ладно, спасибо.
Во дворе они закурили.
- На газовой плите есть отпечатки пальцев?
- Алтуфьевой. Она ж ее выключала.
Из домика вышел Васюченко.
- Кажется, все. Можно ехать.
Подошла милицейская машина. Пронесли носилки.
- Дом пока опечатаем. Я думаю, не стоит там все ворошить до приезда Игоря Николаевича.
Но связаться немедленно с Мазиным не удалось.
- Уехал в Береговое, - ответили на другом конце провода.
- В Береговое? Зачем?
- Не знаю. Что ему передать?
- Попытаемся разыскать в Береговом, - сказал Козельский и опустил трубку.
"Все-таки не доработал я там! - это было первое, о чем он подумал. Но откуда новые нити? Неужели Брусков?"
- Пойдем-ка, Вадим, позавтракаем, - предложил Волоков. - Васюченко мужик дотошный и скрытный. Пока все заключения не соберет, ничего не скажет, хоть бы и думал что. Осторожный. Так что одно остается - ждать.
Козельский согласился, но ел без аппетита. Спокойствие Волокова действовало ему на нервы. "Дубинину проморгали и топчемся в потемках", злился он, потому что никак не мог связать смерть Дубининой с предшествовавшими событиями. А Волоков бодро жевал бифштекс и как будто ни о чем не думал, только похваливал польское пиво.
- Нет, это не несчастный случай! - не выдержал Козельский. - Кран был открыт полностью до того, как Дубинина легла в постель. Такую утечку газа она бы наверняка заметила раньше, чем заснула.
- Возможно, - согласился Волоков, макая мясо в горчицу. - Пожалуй, на самоубийство больше смахивает. Если вспомнить закрытые окна.
И эта кажущаяся легкость, с которой капитан, недавно считавший смерть Дубининой несчастным случаем, соглашался с ним, тоже раздражала Вадима.
- А скорее всего - убийство. Нужно искать следы постороннего.
- Но стакан-то на столе один.
- Второй можно выбросить. А след должен остаться.
- Васюченко не пропустит. Опытный работник.
Козельскому Васюченко показался просто усидчивым чиновником. Но сейчас он хотел сказать о другом.
- Важно установить, что делал ночью Кравчук.
- Спал.
- Это по вашим сведениям? - не выдержал Вадим. Капитан усмехнулся и вытащил из пачки сигарету:
- По нашим.
- И вы уверены, что знаете каждый его шаг?
- Более или менее.
- А вы знаете, что вчера вечером он был на Лермонтовской?
Волоков, не говоря ни слова, полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию и протянул Козельскому. На снимке был ясно виден Кравчук, разговаривающий с Дубининой.
Козельский присвистнул:
- Что же вы молчали?
- Это не доказательство того, что Кравчук убил Дубинину. После того как сделали снимок, она была жива еще не меньше шести часов. И все это время Кравчук находился далеко от ее дома.
- Или сумел создать видимость этого, - пробормотал Козельский, хоти раздражение его против капитана уже начало проходить.
- Возможно. Однако пока мы знаем слишком мало и не должны спугнуть Кравчука, дать ему догадаться, что подозреваем его. А вы, между прочим, нервничаете.
Вадим покраснел:
- Да, есть немного. По правде говоря, я не понимаю, какая связь между смертью Дубининой и убийством Укладникова.
- Если б мы это знали, было бы гораздо проще. Но нервничать не стоит.
Расстались по-деловому. О том, что выяснит Васюченко, Волоков обещал сообщить немедленно. Вадим отправился в гостиницу.
Там его ждал сюрприз.
В холле, в кресле, вытянув большие ноги, сидел Кравчук. Говоря откровенно, Козельский не думал, что увидит его сегодня. Лейтенанту потребовалось усилие, чтобы повести себя как ни в чем не бывало.
- Вадим, здравствуйте. Вас жду.
- Здравствуйте. Я ходил завтракать.
- Может быть, погуляем? Хочу с вами поговорить.
- Поговорить? О чем?
- Пойдемте. Лучше не здесь.
И он взял лейтенанта за локоть.
Они отправились в парк. Козельский думал, что геолог ищет в общении с ним своего рода алиби и будет вести себя небрежно, даже весело, создавая видимость курортного настроения. Но тот был мрачен, и эта непонятная серьезность Кравчука встревожила Вадима.
- Вы чем-то обеспокоены? У вас озабоченный вид.
- Да. Верно. С тестем у меня несчастье.
- С тестем? - Козельский приложил все усилия, чтобы вопрос прозвучал обычно.
- Хочу рассказать об этом.
В словах Кравчука лейтенант уловил что-то напористо целеустремленное, не похожее на простое желание поделиться горем.
"Что он затеял?"
Они шли по дорожке знаменитого курортного парка, в начале которого, как и во всех парках, - подстриженные газоны, цветы в клумбах, старательно выпрямленные аллеи, а потом все это исчезает понемножку, и начинается лес, взбирающийся на склоны холмов, а холмы эти переходят в предгорья, и если идти долго, то выйдешь туда, где уже нет курорта и курортных скучных людей, а есть горы, и лес, и воздух. Но Козельский меньше всего думал о природе. Он старался понять Кравчука и не допустить ошибки.
- Тестя я не знал почти... И жена тоже...
Кравчук говорил то же, что в свое время Мазину Только подробнее немного. И еще он возвращался к сказанному, выделяя и подчеркивая то, что казалось ему особенно важным.
- Понимаете, скрытным он был очень. Пережил много. Дочери даже не доверял. Мы думали, никого у него нет близких. Но была все-таки. Женщина одна. Они вместе в ссылке были. Здешняя. Из Тригорска. Она могла знать о нем. Не знаю что. Но могла. Я ходил к ней вчера. Хотел попросить его письма.
- Простите, женщина эта на Лермонтовской живет?
