Решив ее немного успокоить, Илья привез на дачу Тамару. Не Яну же? Тогда быть скандалу. Мать, конечно, в лицо ничего не скажет, но потом начнет выговаривать: «Не пара…»
Когда на даче появилась Тамара, мать просто расцвела. Думая, что никто не замечает ее маленьких хитростей, потихоньку расспрашивала ту о семье, о работе, о родительской даче. А краем глаза в это время наблюдала, как девушка режет овощи в салат. Главное, что старательно. Умению-то можно научиться, было бы уважение к человеку пожилому, прожившему жизнь.
— Я секретарем работаю, — не стала скрывать Тамара.
Мать вздохнула тихонько. Секретаршей мужнина жена работать не должна. Но ничего, когда родится ребеночек, все устроится само собой. А с Илюшей ребеночек родится быстро, вон он какой ладный. Ладный да складный.
— А родители твои где работают, Тамарочка?
— Мама не работает.
— На пенсии?
— Просто дома сидит. Папа работает.
— Вот и я до пенсии дотянула, слава богу. Пусть Борис мой упирается, ему еще три года осталось. А картошка у вас тоже вся замокла в этом году? Дожди-то какие льют.
— Мама, они картошку на даче не выращивают, — оборвал ее Илья.
— Что, земли мало? Вот и нам давали поначалу только шесть соток. Ну что там вырастить можно? Потом еще прирезали, конечно. Вот и имеем сейчас картошечку свою, да морковку, да свеколку. Зелень опять же своя. И всю осень еще своя будет. А зимой я ее на подоконник в горшочек высажу.
Илья привычно пропускал рассуждения матери мимо ушей. Каждый год одно и то же. А Тамара ничего, слушала.
«Вот бы мне с таким же выражением лица слушать ее мать! Будущую тещу! — подумал он. А потом спохватился: — Не жениться же на ней я собрался?»
— Мама, мы ужинать скоро будем?
— Все, сынок, садимся. Зови отца.
После ужина они сидели на террасе и пили чай. Все как у людей. Дымился старый медный самовар, пахло тлеющими шишками. Мать была довольна. А ему вдруг стало скучно.
Вспомнилась Яна, поездка на юг, море, солнце. Чаю расхотелось, и в лото играть после ужина расхотелось тоже. Тоска. Скука. Каждый год одно и то же. И Тамара такая же, как мать. Скучная.
— Тома, пойдем погуляем?
— Илюша, там дождь, — вскинулась мать.
Последнее время ей не хватало общения с сыном. А тут еще и будущая сноха приехала. Наконец-то! Она уже мысленно их поженила. Уже навязала крохотных носочков и нашила пеленок. Спланировала семейный бюджет, чтобы выкроить на приданое маленькому.
Илья же внезапно почувствовал раздражение. Вечер испорчен. Зачем приехал? Резко сказал:
— Дождь прошел, мама. Дай Томе свои сапоги.
Сапоги Тамара взяла. Почти весь вечер она молчала, а теперь так же молча натянула резиновые сапоги и взяла с вешалки куртку.
— Не сильно велики? — заволновалась мать.
— Все хорошо. Спасибо.
Вышли в сад. Илья достал сигареты, нащупал в кармане телогрейки спичечный коробок. Спички отсырели. Первая тут же погасла, вторая сломалась.
— Черт! Зажигалка в машине осталась!
— Я принесу, — тут же вызвалась Тамара.
Он протянул ей ключи от «Жигулей» и обрадовался, что на несколько минут останется в одиночестве. С ней же надо о чем-то говорить, а говорить не хочется. Тамары не было долго. То ли зажигалку не могла найти, то ли догадалась, что ему хочется побыть одному.
Как только она ушла, третья спичка зажглась. Чиркнул еще одну о коробок — вспыхнула и та. Что за наваждение! Стоял, курил, вспоминал последнюю ссору с Яной. Глупо все это. Надо вернуться. И надо наконец бросить курить.
Тамара подошла, протянула зажигалку:
— Вот.
— Спасибо, но уже не надо. В коробке нашлась спичка, которая не стала упрямиться. Не сердишься?
— Нет.
— Когда у нас гости, я иду спать в мансарду, на второй этаж. Тебе отдаю свою шикарную кровать с панцирной сеткой. Выдержишь?
Она опять промолчала. «Не с ней же мне, в конце концов, спать?» — подумал Илья.
Мать все-таки отозвала его в сторонку, шепнула:
— Илюша, вам как стелить? Вместе или отдельно?
— Отдельно. Я буду спать в мансарде.
Мать удивленно вскинула брови. Разумеется, она была в курсе ночных набегов сына на соседские дачи. Он сам еще не понял, что происходит, а мать уже сделала вывод: скоро свадьба.
…С дачи они ехали молча. Каждый думал о своем. Уже подъезжая к Москве, Илья понял, что вернется к Яне. И все начнется по второму кругу.
…Неделю после этой поездки он Тамаре не звонил. Отпуск кончился, жизнь постепенно стала входить в привычную колею. Но Илья уже принял решение уйти из армии. Пусть кто-нибудь на него надавит. А кто может это сделать лучше Яны? Звонить и предупреждать о своем визите он не хотел. Извиняться не хотел тоже. Достаточно того, что придет первый.
Позвонит в дверь, а когда она откроет, произнесет что-нибудь наподобие:
— Привет! Не ждала?
«…Ждала!»
Опустила глаза, чтобы не увидел ни этого, ни откровенного торжества в ее взгляде. Как она устала за прошедшую неделю! Вставала рано, ехала на работу и постоянно была в напряжении, ожидая подвоха. Но довести начатое до конца было для нее уже делом принципа.
И вот он стоит на пороге с этим своим:
— Привет. Не ждала?
За полчаса до этого она отмокала в ванне, пытаясь смыть с себя то, что пристало за неделю работы в «Оргфее». Ароматическая соль, обильная пена с запахом жасмина, джин с тоником. И сейчас, чуть-чуть пьяная, душистая торжествует свою победу.
Он вернулся, и все становится на свои места.
— Что ж, заходи. Выпить хочешь?
— Хочу. Я останусь у тебя ночевать.
Как будто ничего не случилось. Она приняла правила игры. Заперла за ним дверь, прошла на кухню и достала из холодильника джин, два бокала. Себе и ему. Потом лукаво улыбнулась:
— Мир?
— Ладно, сдаюсь.
— А как насчет двух «Я»?
— Прости.
— И это все? Я хочу услышать речь. О том, какая я необыкновенная. Длинную речь. Обо всем подробно. О каждом из моих неоценимых качеств.
— Я не умею произносить речи.
— Женщина любит ушами. Разве не слышал?
— Да ну тебя, в самом-то деле! Я сейчас объясню, чем женщина любит.
После того как была утолена первая жажда, она вдруг бросила взгляд на висевшие на стене часы. Старые часы, подаренные ее родителями покойной бабушке.
— Странно. Только десять минут прошло.
Он слегка разозлился:
— Ты что, можешь в такой момент думать о времени? Или мы куда-то торопимся?
Яна уже никуда не торопилась. Раздражение и усталость, накопившиеся за неделю, постепенно уходили прочь. Жизнь разделилась на две части: до и после. Вторая ее часть, без сомнения, была короче по времени, но гораздо насыщеннее по эмоциям, которые пролетели по клавиатуре ее тела от тихого пиано до оглушительного форте. Фортиссимо! Все забыто и похоронено в душе. Так хорошо ей еще не было никогда.
— Илья?
— Да?
— Что ты чувствуешь?
— Сил у меня больше нет, вот что. — Он заметил бюстгальтер, небрежно отброшенный ею на кресло, и напряженным голосом сказал: — Я вижу, у тебя новое белье. Дорогое, наверное.
Опять он о деньгах!
— Да. Купила.
— Зачем?
— Для тебя.
— Знаешь, я никак не пойму… — Он замялся.
— Ну-ну. Продолжай.
— Не похоже, чтобы за эту неделю у тебя кто-нибудь был. Как будто первый раз легли в постель. Меж тем ты новые тряпки покупаешь. Сколько мы потратили на юге? Можешь не отвечать, я знаю, что много. После отпуска люди обычно начинают на всем экономить. Ты же еще в отпуске. Откуда у тебя деньги?
— Это что, ревность?
— Недоумение. Почему ты мне врешь?
— Я не вру.
— Ну, умалчиваешь. Как я могу связать свою жизнь с женщиной, которая так тщательно оберегает свои тайны?
— Связать свою жизнь… Красиво сказал, — заметила она. — И как торжественно! Я не требую, чтобы мы завтра же отправились в загс.
— Но я хочу изменить свою жизнь.
— Каким образом?
— Прошлые выходные я был у родителей на даче…
— Все. Можешь не продолжать.
— Яна, но это же моя жизнь! Мои родители.
— Почему я не тащу тебя к себе домой? Почему нельзя жить, не задавая лишних вопросов? Почему не признать, что мои решения гораздо рациональнее.
— Хорошо. Что ты собираешься делать?
— Заработать много денег.
— Не ты же.
— Дальше.
— Открою свое дело. Допустим, буду издавать толстый глянцевый журнал. Это сейчас модно.
— Дальше.
— Вложу в него деньги.
— Дальше.
— Дальше я буду получать прибыль. Кучу денег.
— Допустим. А я?
— Ты будешь ходить в спортзал, поддерживать хорошую форму и каждый вечер ложиться со мной в постель. Я куплю тебе новую машину.
— Еще налить? — Он потянулся к бутылке с джином, стоящей на столе.
— Достаточно. Ты хочешь меня напоить, чтобы вызвать на откровенность? Не выйдет.
