Ознакомительная версия.
– Даже и не пытаюсь, – наглая физиономия полковника расплылась в самодовольной ухмылке. – На улице достаточно свежо. Ваше тело разгорячено, можете простудиться. А в вашем возрасте...
Закончить фразу он не успел.
Он обнимал меня и прижимал к себе так, что мне представилась прекрасная возможность ощутить всю твердь и мощь его крепкой фигуры. Мало того что его фраза о моем «разгоряченном теле» мгновенно заставила меня ощутить себя абсолютно голой. Так он еще посмел самым наглым образом указывать мне на мой далеко не юношеский возраст. Каков нахал!..
Да, я его ударила. Наотмашь, по щеке. Не больно, конечно, но, наверное, полковнику сделалось обидно, потому что он мгновенно позеленел всем лицом.
– Пустите меня! – завопила я, по-настоящему испугавшись его свирепого вида. – Сейчас же отпустите!
– Вы меня ударили, – абсолютно ровным и спокойным голосом констатировал полковник, что никак не вязалось с его перекошенной физиономией. – Меня еще никогда не била женщина.
– Всегда что-нибудь случается в первый раз, – попыталась крикнуть я, правда, без былого пыла, потому как его руки так сдавили мне ребра, что они вполне отчетливо скрипнули. – А мне никто и никогда...
– Я знаю, – перебил он меня неучтиво, больно вцепился пальцами мне в затылок, приблизил мои губы к своим и впился в них, и начал вытворять своим порочным языком такое, что мне мгновенно захотелось провалиться сквозь толщу бетонной плиты этого балкона и уже никогда не видеть этого мерзавца.
Потом он резко отпрянул от меня. В какой-то момент мне даже показалось, что он меня оттолкнул. Но нет, вряд ли. Это, видимо, мои ноги отказались держать меня после такого потрясения, вот я и пошатнулась.
– Мерзавец! – патетично воскликнула я, вытирая губы тыльной стороной ладони.
В ответ – ничего. Иван Семенович лишь сунул руки в карманы брюк и, набычившись, оглядывал меня теперь с головы до ног. Что, опять же, не вдохновляло меня на новые подвиги, как-то – попытаться уйти с этого балкона.
Да, я струсила самым невероятным образом. Балкон был маленьким, и, чтобы выйти сейчас отсюда, мне бы пришлось протискиваться между моим новым родственником и перилами. Этого мне делать не хотелось. Мужчина оказался на редкость бесцеремонным в плане морали, потому надежды на то, что он меня беспрепятственно пропустит, были самые призрачные. Поэтому мы стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга и напряженно молчали.
– А вы штучка... – многозначительно протянул он и, кажется, прищелкнул языком.
– Я? – Я даже закашлялась от возмущения. – Я – штучка?! А вы...
– Я уже слышал. Я мерзавец. А еще – авантюрист и проходимец с темным прошлым. Что же тогда заставляло вас – такую приятную во всех отношениях женщину, – он нарочно сделал ударение на слове «приятную», чтобы ощутить себя таковой не пришлось, – бегать за каждым выходящим из зала мужиком? Я весь день наблюдал за вами...
– Да? И что же вам не понравилось?
Внутри у меня все моментально замерло: вот оно, начинается. Он следил за мной! Я – за его гостями, а он – за мной. Неужели он заметил, как я рассматривала окурки?.. Боже мой, стыд какой! Кровь мгновенно бросилась мне в голову, да так, что на глазах выступили вполне натуральные слезы.
– Мне не понравилось поведение матери моего теперешнего зятя, – по-армейски чеканя слова, отрапортовал полковник. – Считаю его порочным и бросающим тень на репутацию вашего собственного сына. Вы, простите, как сучка скакали возле каждого кобеля.
Нет! Это уж слишком! Трусость трусостью, но унижать себя я не позволю никому, даже таким нахальным свежеиспеченным родственникам.
– Заткнись! – прошипела я и все же нашла в себе смелость пойти к выходу с балкона. – Заткнись, если не хочешь неприятностей!
– Какие вы сумели устроить своему бывшему любовнику? – вкрадчиво прошелестело мне в самое ухо в тот самый момент, когда мне все же пришлось протискиваться между полковником и балконными перилами.
Если честно, то в тот момент я даже не сумела возмутиться. Мне пришлось притормозить и с изумлением уставиться в его чернильные сатанинские глазищи.
– Что вам известно о Викторе?
– Ровно столько, сколько это известно всем. – На сей раз Иван Семенович благоразумно отступил на шаг назад, не делая более никаких попыток вновь прижать меня к себе. – Что ваш любовник решил покончить жизнь самоубийством после того, как вы его бросили. Взяли отпуск и уехали в неизвестном направлении, тогда как он, по его словам, нуждался в вашей помощи и поддержке.
– Откуда вам это-то известно, господи ты боже мой? Вы что, были поверенным в его делах? С чего вы взяли, что он нуждался в моей помощи? – возмущению моему не было предела. Меня уже не так удивлял сам факт его осведомленности, сколько бесило такое необоснованное голословное обвинение.
– Что вы знаете о моей жизни? Как вы можете так?.. – Слезы снова близко подступили к моим глазам, и я отчаянно заморгала. – Сначала пристаете, затем оскорбляете, потом начинаете обвинять непонятно в чем! Что вам от меня нужно?
– Где вы были? – выстрелил он в меня вопросом, и в моих мозгах вполне отчетливо прозвучал лязг затвора. – Куда вы уезжали из города? Какова была цель вашей поездки?
Ну, все, с меня хватит! Мало мне того, что он шарил по моей квартире, проходимец чертов. Мало сегодняшних экзекуций. Так он еще и допрос будет мне тут устраивать, на свадьбе моего собственного сына! И я, как всякий нормальный русский человек, выпалила с чувством:
– Да пошел ты!.. – и я, разумеется, как всякий нормальный русский человек, указала ему траекторию движения.
Потом, игнорируя его отвисшую челюсть, благополучно достигла балконной двери, открыла ее и уже спустя пару минут входила в зал, где изрядно захмелевшие гости все еще пытались не забыть, по какому случаю они сегодня тут все собрались.
Высоко неся подбородок, я двинула прямиком к выходу, попутно ликуя в душе на предмет вытаращенных фиолетовых глазищ полковника.
Мой триумф длился недолго. И скомкал его, кто бы мог подумать, мой собственный сыночек. Он подлетел ко мне откуда-то со спины, обнял крепко за плечи и тревожно шепнул мне на ухо:
– Мать, идем быстрее на кухню.
– Что случилось? – беспечно отозвалась я. – Кто-то из поваров решил украсть балык? Или банка с икрой обнаружилась в миске с соусом?..
– Прекрати балаган! – прикрикнул на меня Славка, заставив насторожиться. – Идем немедленно!
Пришлось подчиниться. Не хотелось, конечно же, на глазах его молодой супруги выглядеть столь бледно, но тон моего сына не оставлял никаких сомнений: случилось что-то из ряда вон...
Втроем мы вышли из обеденного зала и, благополучно миновав пару узких коридорчиков, вошли в кухню. Там царил полумрак. Повара уже закончили свою работу и ушли. На двух столах еще теснились подносы с холодными закусками, и около них сейчас стояла пара перепуганных женщин в белых накрахмаленных передниках.
– Наконец-то вы пришли! – выпалила одна из официанток и быстро замахала нам рукой. – Идите сюда скорее! Думала, сознания лишусь, когда увидела такое...
– Да уж! – поддакнула вторая, правда, без каких бы то ни было чувств. – Хотя, может, во хмелю она и расшиблась?
Быстро перекрыв расстояние от входа в кухню до стола с закусками, я выглянула из-за спин официанток и тут же едва не заорала в полный голос. Что меня остановило в тот момент, я не знаю. Но уж никак не отсутствие сострадания к лежащей в луже крови Насте.
– Бедная моя... Бедная моя... Настя, ну чего ты, в самом деле?.. – Подобрав подол вечернего платья повыше, я суетилась вокруг своей соседки, норовя поднять ее с пола. – Настя! Ну не пугай меня! Господи, что же случилось-то?!
– Мам, – Славка ухватил меня за руку выше локтя и потащил куда-то в сторону. – Прекрати истерику. Она мертва, разве ты не видишь?
– Не мели ерунды! – взвизгнула я и снова метнулась к распростертой на полу Насте. – Она жива! Дайте кто-нибудь зеркало! Ну!
Я упала на коленки прямо в кровь, которая натекла из-под ее головы, и попыталась прислушаться. Ничего, кроме звуков падения капель воды из крана, я не услышала. Настя же продолжала лежать неподвижно, неловко подвернув под себя правую ногу. Руки ее были широко раскинуты в стороны, а пальцы сильно скрючены. Глаза плотно закрыты, на лице застыло безмятежное выражение. Не удивленное, не страдальческое, а именно безмятежное. Словно в последний момент перед нападением она ни о чем не догадывалась.
– Вот, возьмите, – меня кто-то осторожно тронул за плечо, и в ладонь мне упало овальное зеркальце.
Я быстро поднесла его к полураскрытым Настиным губам, и тут же горло мое исторгло ликующий вопль. Поверхность зеркала запотела! Значит, она дышит!
– «Скорую», быстро! – заорала я не своим голосом, так что мне даже показалось, будто Настя дернулась при звуках моего крика.
Нет, конечно же, мне померещилось. При такой потере крови человек не может быть в сознании. Интересно, как долго она здесь лежит? Когда мы танцевали с этим... полковником, она тоже кружила в танце. Потом он заманил меня на балкон, это минуты три, не больше. Сцена «родственных объятий» продолжалась никак не более десяти минут. Значит, в этот промежуток времени все и случилось.
Ознакомительная версия.
