Второй охранник послушно посмотрел вслед Мизинцу.
— У него вместо пота — чернила, — сказал первый охранник.
Второй охранник только снисходительно улыбнулся.
— Честное слово, — сказал первый охранник. — Посмотри на пол. Видишь, что с него натекло?
Второй охранник посмотрел на фиолетовые пятна на сером бетонном полу и недоверчиво хмыкнул.
— Что, не веришь? — Первый охранник разозлился. — Пойди тогда сам на него посмотри.
Второй охранник закивал — верю, мол.
Первый охранник немного успокоился:
— Я и раньше слышал, что у черномазых вместо пота чернила, — сказал он. — Но вижу впервые.
Сундук Мизинец заметил сразу, как только подошел к секции с багажом, предназначавшимся для погрузки в трюм. Сундук стоял в стороне от уже сгруженных на тележку чемоданов и тюков.
Мизинец даже не подошел к сундуку. Он полюбовался им издали.
Теперь предстояло найти африканца.
Для этого он зашел под железнодорожную эстакаду и, спрятавшись за бетонной сваей, стал следить за уходящими с пристани. «Отыскать африканца в толпе будет несложно, — размышлял Мизинец. — Он сразу бросается в глаза — как муха в стакане молока».
Мизинец простоял без толку целый час. Ждать надоело. Если африканец и провожал Гаса и Джинни, он, вероятно, уже ушел.
Тогда Мизинец решил поехать на квартиру, которую снимал африканец. Может, домохозяйка что-нибудь про него знает?
Жил африканец на углу Сто сорок пятой улицы и Восьмой авеню. Добраться туда было не сложно — только бы по дороге полиция не сцапала! Мизинцу вдруг пришло в голову, что из-за фиолетовых подтеков на одежде он обращает на себя внимание. Кроме того, у него было только пятнадцать центов, и взять такси, даже если бы водитель согласился его подвезти, он не мог.
Пока он все это обдумывал, ему на глаза попался обвешанный рекламными щитами старик, который, еле волоча ноги, шел вдоль пристани и с печальным видом заглядывал во все попадавшиеся ему на пути бары и закусочные. За сегодняшнее утро Мизинец в общей сложности вколол себе четыре двойных порции наркотика, и голова у него теперь работала превосходно.
На рекламных щитах, висевших у старика на груди и на спине, Мизинец прочитал следующее объявление:
БУРЛЕСК МИСТЕРА БЛИНСКИ
Джерси-Сити
50 бесподобных красоток 50
10 непревзойденных мастериц стриптиза 10
6 умопомрачительных комиков 6
НЕЗАБЫВАЕМОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Внизу какой-то остряк приписал красным фломастером: «Такое и Пикассо не снилось».
Мизинец внимательно осмотрел старика. Видавшая виды соломенная шляпа, красный нос картошкой, седая щетина, обтрепанные манжеты висящих мешком брюк и разбитые ботинки с отстающими подошвами; при ходьбе одна из них болталась и хлопала под щитом. «Безработный из Хобокена, не иначе», — решил про себя Мизинец.
Он перешел улицу и догнал старика.
— Тут у тебя правда написана? — спросил он, пританцовывая, как полагалось истинному сыну дяди Тома. — Я только что из Миссисипи и хочу знать, это правда?
Старикан поднял на него свои слезящиеся, бесцветные глаза.
— Что правда? — переспросил он пропитым голосом.
Мизинец облизнул фиолетовые губы большим розовым языком.
— Правда, что белые женщины голышом бегают?
Старикан хмыкнул, обнажив желтые, цвета куриного помета, кривые зубы.
— В чем мать родила! — заверил он Мизинца. — У них к тому же и растительность сбрита.
— Да ну?! Вот бы на них посмотреть! — воскликнул Мизинец.
Это навело старика на мысль. Он с раннего утра шатался по пристани, рекламируя товар мистера Блински водителям грузовиков и портовым рабочим, и в закусочную не зашел ни разу — с этими щитами его туда не пускали.
— Подержи-ка эти штуки, — сказал он Мизинцу. — А я зайду в бар, там у меня друг работает, может, он тебя на стриптиз сводит.
— Давай, — согласился Мизинец и помог старику снять через голову оба щита.
Старикан побежал в ближайшую закусочную, а Мизинец — в противоположную сторону и на первом же перекрестке свернул за угол. Там он остановился и надел шиты на себя. Ходить в них было нелегко: они жали в подмышках и торчали спереди и сзади, точно модные теперь плавательные пузыри, — зато под щитами фиолетовых разводов на фуфайке и брюках видно не было. Придерживая щиты локтями, Мизинец бодро направился через Коламбус-Серкл к станции метро «Бродвей».
Он вышел из метро на углу Сто сорок пятой улицы и Ленокс-авеню и тут же сбросил с себя раскрашенные доски. В Гарлеме они были ему не нужны.
Мизинец свернул на Восьмую авеню и подошел к подъезду рядом с баром «Серебряная луна».
— Эй! — окликнул его чей-то голос.
Мизинец обернулся и увидел старую негритянку, которая поманила его пальцем. Он подошел.
— Не ходи туда, — предупредила старуха. — Там двое белых фараонов.
Старуха никогда Мизинца в глаза не видела, но у черного населения Гарлема существует неписаное правило: предупреждать друг друга, если поблизости находятся белые полицейские. Кого разыскивает полиция, значения не имело.
Мизинец огляделся: нет ли рядом патрульной машины. Он весь напрягся, подобрался, готовый в случае чего быстренько ретироваться.
— Они в штатском, — пояснила старуха. — Сыщики. И приехали в самом обыкновенном «форде».
Мизинец покосился на стоявший у подъезда «форд»-седан и, даже не поблагодарив старуху, быстро зашагал по Восьмой авеню. Его посвежевшие от наркотиков мозги работали как часы. Скорее всего фараоны заявились сюда в поисках африканца, рассуждал он. Тем лучше. Плохо только, что они хватились его слишком рано. А это означает, что африканец натворил что-то, чего он, Мизинец, еще не знает.
Удалившись от дома африканца на два квартала, Мизинец решил, что теперь он в безопасности и можно пойти в бар. Но тут он вспомнил, что у него нет с собой денег, и решил отправиться на Сто тридцать седьмую улицу, где его друг под вывеской табачного магазина держал воровской притон, в котором торговцы наркотиками сбывали школьникам старших классов марихуану и уже разбавленные порошки героина.
Его друга звали Папаша, это был старый негр с белыми, похожими на проказу пятнами на сморщенной коричневой коже. В маленькой, тесной табачной лавке нечем было дышать, однако на Папаше был толстый коричневый свитер и черная касторовая шляпа, так низко надвинутая на глаза, что она касалась дужек черных дымчатых очков. В первый момент Папаша Мизинца не узнал.
— Чего тебе, приятель? — подозрительно щурясь, спросил он тоненьким, дребезжащим голосом.
— Ты что, ослеп, — сердито сказал Мизинец. — Не узнаешь? Это ж я, Мизинец.
Папаша внимательно посмотрел на него сквозь дымчатые очки.
— Да, верно, рожа у тебя, как и у Мизинца, кирпича просит. Да и ростом ты не меньше. Только вот почему ты почернел, никак не пойму. В черничном отваре, что ли, выкупался?
— Я покрасился. Меня легавые ищут.
— Тогда уходи отсюда, — испуганно проговорил Папаша. — Ты что, хочешь, чтобы меня за решетку посадили?
— Не бойся, никто не видел, как я сюда зашел, — возразил Мизинец. — И потом, меня же невозможно узнать, ты сам только что в этом убедился.
— Ладно, говори, зачем пришел, и проваливай, — проворчал Папаша. — С тебя краска ручьями течет, поэтому долго ты так не проходишь, не думай.
— У меня к тебе просьба. Пошли Испанца на угол Сто сорок пятой улицы. Пусть встретит африканца и предупредит его, чтобы тот не возвращался домой — его полиция ищет.
— Гм! А как, интересно, он узнает этого африканца в лицо?
— Да это проще простого. На голове у африканца будет полотенце, а поверх штанов — разноцветные простыни.
— А что этот африканец натворил?
— Ничего он не натворил. Он так всегда одевается.
— Да я не о том. Что он такого Сделал, что его полиция разыскивает?
— А я-то откуда знаю? — Мизинец даже обиделся. — Просто не хочу, чтобы его сцапали, вот и все.
— Дело в том, что Испанец сейчас на винте, — сказал Папаша. — Так наширялся, что простыню от платья не отличит. Может вместо твоего африканца какую-нибудь старуху остановить.
— А я-то думал, ты мне друг, — плаксивым голосом проговорил Мизинец.
Старик посмотрел на его перемазанное фиолетовой краской, нахмуренное лицо и передумал.
— Испанец! — крикнул он.
Из задней комнаты вышел очень худой, черный как вакса парень с вытянутой, похожей на яйцо головой и косящим взглядом карих, с расширенными зрачками глаз. Одет он был также, как любой гарлемский подросток: белая майка, джинсы, спортивные тапочки. Вот только волосы у него почему-то были не короткие и курчавые, а длинные и совершенно прямые.
— Чего тебе? — спросил он резким, неприятным голосом.
— Говори ты, — велел Папаша Мизинцу.
