Сергей, глядя на Грека снизу вверх, предложил:
— В ногах, говорят, правды нет? Может, посидим гуськом, побалакаем? Эдик?
— Ну, давай. Побалакаем. — Грек опустился напротив, а Юлю посадил посредине.
Сергей спросил:
— Юля, скажи честно, давно у тебя с ним? И вообще, что происходит?
— Понимаешь, Сережа…
— Ты его любишь?
— Я бы сама все объяснила, но ты ве…
— Любишь его?
— Не торопи. Не так все просто.
— Ну почему? Я же вижу, слишком у вас зашло далеко. По семейному. Обеды готовишь, ключ у него от квартиры. У меня ведь нет? Чего ж ты стесняешься? Любишь — скажи: да, люблю. Чтобы внести ясность.
Юля, опустив голову, чуть слышно сказала:
— Да, люблю. Прости, Сережа. Я, наверное, слабая женщина, не решалась сказать. Я виновата перед тобой.
Сергей сглотнул подкатившийся ком.
— И что же вы, поженитесь?
— Я не знаю…
Грек сидел хмурый, перебирал губами, молчал.
Сергей вздохнул.
— Вот теперь ясно. Только, любить как я — не сможет никто. И он тоже. Помни об этом. Елы-палы! Какой я дурак! Дурак и глупец! Я был ослеплен этой глупой любовью… Сколько лет! Наверное, с четвертого класса? — он потирал лоб и массажировал глаза. — Ну что, прощай, Юленька. Всегда звал тебя «моя маленькая-маленькая девочка». Дур-рак! Дурак!
Поднялся, прошел в коридор, накинул пальто и двинулся к двери. Грек сопровождал его.
— Шапку забыл. — виновато подал Сергею головной убор. — Не обижайся, брат. Такая история…
— Да пош-шел ты! — и крикнул Юле в кухню: — Вот тебе и сон!
Хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка. На лестничной площадке ржали боевики Грека. Не обращая на них внимания, медленно стал спускаться вниз.
Теплоход «Андрей Красин» завывал дизелями и дрожал железным туловищем, рассекая воды Финского залива. Штормовой норд-ост поднимал полутораметровую волну: залив две недели как освободился ото льда. Верхнюю палубу от бака до юта окатывало холодным соленым раствором — жемчужным балтийским бисером. Справа по борту плыли Красная Горка, Ломоносов, слева остался Кронштадт. На траверзе «Андрея Красина» прыгала на волнах рыбацкая шхуна, тоже, видимо, возвращавшаяся в порт.
В кают-компании было жарко, присутствующие только что приняли банные процедуры и теперь, распаренные, в халатах, с полотенцами на шеях, сидели за длинным, богато сервированным столом. Хозяин теплохода Иван Иваныч, пожилой мужчина за шестьдесят, с обвислой кожей на лице и шее, разливал водку по рюмочкам и крякал от удовольствия, подсовывая яства гостям.
— Это вот кальмары, рекомендую. Не те кальмары, что в магазине тухнут, нет. У меня прямые поставки морепродуктов. Это — сёмга. А это вот — икорка, между прочим тузлук сам делал. — не без гордости сообщил он. Иван Иваныч поднял рюмку. — Однако, за встречу, друзья мои! И пусть нам будет пруха!
Выпили не чокаясь, и взялись за закуску. Один из гостей заметил:
— Ну и болтает твой пароход, Иван Иваныч. Сил нет.
Тот посочувствовал, удерживая съезжающую тарелку:
— А ты Гастрит, полежи. Полежишь, оно и полегчает. И кушать не советую.
— И правда. Мутит, полежать бы надо.
Гастрит, высокий и тощий, держась за живот, со страдальческим выражением лица, отошел и прилег на кожаном диване, ноги оставил на ковре. Иван Иваныч разлил по второй. Опять выпили. Перемалывая зубами кальмара, спросил:
— Что решать будем, господа-товарищи? Как поступим?
— Ты, Иван Иваныч, сам, что думаешь?
— Я-то? Мочить их надо! Мочить сук невоспитанных! Всех поганцев, до одного! И бабу эту в первую очередь! У тебя, Цунами, есть мысли?
Цунами, в стрижке седого ёжика, с набитым ртом кивнул на соседа.
— Голова пусть скажет, я ем.
Тот дожевал и вытер рот салфеткой, затем вытер руки и плеснул в стакан минеральной воды. Головой его назвали за несоответствующие пропорции головы с туловищем и большое мясистое лицо. В детстве прозвали его Сперматозоидом, а на зоне перекрестили в Голову.
— Далеко это. Перебрасывать людей надо больше. Сколько наших повалили?
— Четырнадцать человек.
— Во-от. Придется казахстанских воров привлекать.
— Надо в Алма-Ату заслать весточку Булату-Сифону. Он в Новосибирске коронованный.
— Авторитетный вор. Я слышал, по зонам бучу затеял?
— Да это так, права качает. Проверяет силу.
— А кто поручился, говоришь? Я в Волгограде на неделе отметился.
— Седой.
— А-а! Так замочили его, Филя теперь там! Поганый слушок ходит — Филя и мочил. Но доказательств нету. След, между прочим, тянется туда же, в Чимкент, к «Серым волкам».
Гастрит со стоном, держась за лоб, посоветовал Ивану Иванычу, указывая на прыгающую посуду:
— Убери ты лишнее со стола! Ведь попадает!
Иван Иваныч согласно кивнул, вытирая пот полотенцем, и нажал кнопку для вызова прислуги.
— Э-э-э! Сапог ты, Гастрит, сапог! — безнадежно уведомил он. — На море не стол называется, а бак. Не пол — а палуба, не стена — а переборка, не потолок — а подволок.
Вошел гарсунщик.
— Вызывали, Иван Иваныч?
— Ты, мил-человек, убери с бака лишнее. Того и гляди, перевернется все. Оставь водочки и икорки.
— Хорошо, Иван Иваныч.
Гарсунщик, качаясь и маневрируя, ловко подхватив разнос, быстро орудовал с посудой. Голова отпил большой глоток минералки.
— А какой резон Булату-Сифону встревать? Дело не простое, мокрухи много. Зачем ему рисковать людьми?
— Да-а… Мокрухи много. Помню, в прежние времена за мокрое сходняк не жаловал. Интеллигентные воры были, держатели традиций. Власть была в руках законников. А теперь? Беспредел! Банд больше — чем страна может выдержать. — Иван Иваныч почесал волосатую грудь. — Тесновато на одном пространстве ворам с беспредельщиками. — он вздохнул. — Менты дураки. Им бы воров поддерживать, как прежде, тогда в стране можно и порядок навести.
Цунами скривился.
— Ну-у, Иван Иваныч, загогулину сделал. Может, предложишь сотрудничать с ними?
— Сотрудничать, не сотрудничать, а задуматься стоит. Они воюют на два фронта: и против воров, и против мокрушников-беспредельщиков. Как ни крути, а тактические интересы у нас схожие: лишняя кровь ни к чему. В отличие от бандитов.
Голова снова спросил:
— Булату-Сифону пообещать что-то? Или как?
Цунами в который раз протер голову полотенцем, сверкая золотым перстнем.
— Они нам сколько, тринадцать должны? «Волки»?
— Тринадцать, плюс счетчик.
— Ну вот. Пятьдесят процентов — Булату-Сифону. На меньшее не согласится.
— И то верно.
Гастрита на диване начинало выворачивать, он мычал, прикладывая ладони ко рту, сверкал белками и сползал на ковер. Иван Иваныч отчаянно вскрикнул, расплескивая недопитую рюмку, швыряя её на стол:
— В гальюн! В гальюн давай! Вестовой! Гарсунщик!
Вбежал вестовой и потащил Гастрита из кают-кампании. Через десять минут вернулся он бледный, виноватый, шатаясь от слабости, от бортовой и одновременно килевой качки.
— Ох, Иван Иваныч, штормец… Ну, погода… На воздух бы, дышать нечем!
Иван Иваныч прикрикнул на вестового:
— Раздрай иллюминатор, пускай дышит!
Тот быстро отвинтил барашки, в помещение со стоном ворвался ветер вперемешку с ледяными брызгами, Гастрит подставил лицо и задышал облегченно, хватаясь руками за буртики иллюминатора.
— Смотри, после бани-то! — предупредил Иван Иваныч. — Не моряк ты, Гастрит!
Надышавшись, он снова добрался до дивана и опять лег. В иллюминатор хлестнуло ошалелой волной, обильно смочило ковер. Вестовой проворно его задраил, протер палубу и удалился.
Через час шторм внезапно успокоился, ветер ещё рвал снасти теплохода, еще завывал в стоячем такелаже, трепал капроновые концы на кнехтах, посвистывал в клюзах и шпигатах — но баламутить море сил уже не хватало.
Иван Иванович после долгого разговора подвел, наконец, итог.
— Будем считать — поставленные вопросы решили. Ты, Цунами, свяжись с Булатом-Сифоном, закинь нашу предложуху. С волчарами пора кончать. И без того мы пятый месяц передых им дали! Не по понятиям это!
«Андрей Красин» подходил к причалу. Из рубки дежурного летели команды по ретрансляционной сети.
— Баковым — на бак! Ютовым — на ют!
Скрипел и визжал кабестан — разматывая швартовы, по трапу, неумело придерживаясь за поручни, поднимались воры-законники.
— Отдать линь! Трави помалу! Завести концы!
Гастрит спотыкался и путался в собственных ногах.
— Я эту прогулочку, Иван Иваныч, надолго запомню! Чуть не уморил!
— Не моряк ты Гастрит, не моряк! Я третий год здесь живу, и земля мне не нужна!
Вдоль берега сновали ялики, шлюпки и баркасы. В Петербурге дело близилось к вечеру.
Склад фирмы «Ынтымак LTD» находился в бывшем деревообрабатывающем цеху строительного треста, с подъездными путями, с мостовым и козловым кранами, с собственной подстанцией. Станки были давно демонтированы и проданы с молотка еще во времена разгула приватизации. Затем огромное здание с территорией — за купоны, или, как иные говорят, за спасибо, было приватизировано Шерифом и приспособлено для собственных нужд. Склад был заполнен всякой всячиной, начиная от мешков с баритом, весом в тонну, до товаров народного потребления, лекарственных товаров, виноводочных, металлов, стройматериалов, мебели и много еще чего.
