Когда беседа окончилась, солдаты с шумом повалили из класса. В коридоре Елизаров догнал и придержал за локоть Борцова.
— Ты что, Николай, вдруг вылупился? Больше всех надо?
— Спрашивал человек, я ему объяснил.
— Нужно было! Он уедет и все забудет, а Иконников здесь останется. У него климакс — год до пенсии. Он и лютует. На кой тебе?
— Спрашивал человек, — упрямо стоял на своем Борцов.
— Да брось ты! Он для отмазки спрашивал. А ты поверил… Ему надо было свой пастушеский сан обозначить перед нами.
— Не понял, какой сан?
— Что тут понимать? Люди, Коля, бараны. Политики — пастухи. Бараны верят, что их пастух самый умный, что знает, где самая сочная трава, и гонит отару именно туда. Поэтому бараны послушно бегут и блеют от радости. Бегут и попадают на бойню. Им невдомек, что у пастухов свой интерес. Что пастухи вовсе не хозяева своей отары, что их забота не столько о баранах, сколько о себе.
— К чему ты это?
— К тому, что пора перестать быть скотинкой. Прошло время, чтобы безоговорочно верить в мудрость пастухов.
— Кого имеешь в виду?
— Всех, мой дорогой. Кто лезет нам на плечи.
— Ты даешь, Лexa! Кто же, по-твоему, не бараны?
— Богатые люди. Они действуют своим умом. И ходят своими дорогами. А бараны бредут скопом. Один пастух сказал им, что, если всю траву, которая принадлежала богатым, разделить на всех, они будут сыты и счастливы. Разделили. Голодных стало меньше, но богатыми все не сделались. Тогда очередной пастух позвал: вперед! Разделим привилегии самых сытых. Откроем амбары, из которых они черпают свой харч. И все враз осчастливимся. Тут бы подумать, но бараны «ме-е-е!» и бросились вперед. И опять оказалось, что жрать нечего. А пастухи жуют и улыбаются. Поэтому, друг, я выхожу из отары. Не желаю быть ни бараном, ни хозяйским ишаком.
— Что же ты собираешься делать после дембеля?
— Деньги. И плевать мне на идеи равенства и демократии. Сам денег на то, чтобы газеты про нашу демократию рассказывали, я не пожалею. Бараны ведут себя спокойнее, когда им играют на дудке. Но лично мне равенство ни к чему. Пусть будут богатые и бедные. Пусть будут миллионеры и нищие. Это справедливо. Поэтому, Коля, когда ты за демократию ратовал, я тебе своего голоса не передавал. Так что мои дети будут студентами, нравится то всякому быдлу или нет. Мы заплатим. И за деньги нам будут служить все — армия, МВД, ОМОН. Так что не беспокойся впредь за всех.
Кизимов. Малое предприятие «Экомастер»
— В двадцать один час выезжаем, — сказал Чаплински. — Сейчас шестнадцать.
Они сидели вдвоем с Финкельштейном, закончив дела, готовые все бросить без сожаления. Операция «Буран» входила в заключительную фазу.
— Я не усну, — признался Финкельштейн. — Весь заведенный. Если только принять снотворное…
— Нет, — отрезал Чаплински. — С дурной головой работать нельзя. Лучше выпей, это снимает стресс. И ложись.
— Как считаете, Джон, дело выгорит?
— Не сомневаюсь. Дважды проигрывал ситуацию на машине. Она дает положительный результат. Операция пройдет тихо. Вся она на ноже. Сержант снимет двух. Остальных уберут армяне.
— Надеетесь на сержанта?
— Клыков его проверил. На материале…
— Отчаянный вы человек, Джон. Твердая рука.
— Ну-ну, — Чаплински предостерегающе погрозил пальцем. — Такие слова принято говорить, когда дело сделано.
— Времени хватит?
— По всем расчетам, да. На караул уйдет сорок минут. Двадцать — на то, чтобы забрать и унести упаковки.
— Когда может возникнуть тревога?
— Часа через полтора, никак не раньше. Если мы сами не разбудим медведя. Чтобы переправить груз через озеро, уйдет минут пятнадцать. Еще пятнадцать на то, чтобы уехать. Если будет тревога, то и тогда у нас, по крайней мере, полчаса в запасе.
— Что дальше?
— Все, как условились. Трейлер «Трансавто» ждет на шоссе у Иконовки. Перегружаем на него упаковки, и он уходит. Мы едем в Колодезный. Меняем машину, документы — и самолетом во Львов. Там через Берегово переправляемся в Венгрию. Армяне уберут ворье…
— Сержант?
— Мужик он перспективный, но сейчас мало нужен. Жаль…
— Клыков?
— Решим.
— Где должен быть я?
— Со мной. В зону входить не будем. Останемся на берегу у пристани. Когда получим от Погосяна сигнал, нажмем кнопку.
— База?
— Да, Финн, и не нам о ней жалеть. Ученые же предупреждали их о сейсмике.
— Что армяне?
— Они едут до Седого бора. Там меняют машину, бреются и с новыми документами возвращаются домой.
Чаплински встал, посмотрел на часы.
— Пойду прилягу. Надо заснуть. И вам советую, Финн.
Озеро Сузок. Район базы «Буран»
Пост у воинского причала на южном берегу озера был караульным. Солдаты, которые несли здесь службу, чувствовали себя обыкновенными сторожами. Когда на остров уходил катер, привозивший смену, они оставались в домике и приглядывали за небольшим причальным хозяйством базы — трехвесельной шлюпкой, бочкой с горючим для катера, канатами, сваленными в небольшой кладовке, за другим барахлом.
Трудно объяснить, для чего существовал этот пост, скорее всего по глупой армейской инерции, которая присуща русскому воинскому устройству издавна. Рассказывают, что однажды в парке императрица Екатерина обнаружила чудный цветок. Он ей страшно понравился. Чтобы его не сорвали ненароком придворные, императрица приказала поставить рядом с цветком солдата, и этот пост сохранялся до Октябрьской революции. Сама императрица его снять не приказывала, забыла, а начальство самостоятельно отменить монаршью волю так и не рискнуло. Сотню лет лейб-гвардейцы несли службу на пустом месте, охраняя некое ничего.
Подобное случилось и на «Буране». В период строительства объекта пирс работал с большой нагрузкой. Именно отсюда начинали освоение полуострова. Пост охранял доставляемые на берег материалы и оборудование. Потом построили новую дорогу на северном берегу, нужда в пирсе отпала, а караульные остались.
Правда, солдаты не роптали. Наряд на пирс считался в гарнизоне приятным подарком. Неподалеку — через лес напрямую — лежала деревня, край непуганных вдов и молодок. Начальство — за озером. Дверь караулки закрывалась изнутри, можно спать хоть целую ночь. Посторонних в этих местах отродясь не появлялось, и ожидать их не приходилось, разве что каким-то ветром могло занести инопланетян.
В день, назначенный Чаплински для проведения операции, на пост у причала заступили рядовые Валерий Ахметов и Рудик Морозов, оба — солдаты последнего года службы, дружки-погодки. Еще засветло Морозов отправился в деревню к боевой подруге Марье Тарасовне — дородной и любвеобильной вдове-лесничихе, известной в гарнизоне под псевдонимом Танк. После полуночи Морозову предстояло вернуться, а в деревню должен был отправиться Валерка. Очередность определяли жребием, и никакой обиды между приятелями не возникало.
Смеркалось. Темнота наплывала, медленно густея, как озерный туман. Сперва она заползла в низины, задернула молочной кисеей опушки. Привычные очертания знакомых предметов стали меняться, становились неузнаваемыми. Ветлы, стоявшие у пригорка, напоминали вздернутые вверх руки старой ведьмы — тонкопалые, цепкие. С небес вполнакала светила луна.
Ахметов, закинув автомат за плечо, вышел на пирс. Остановился, прислушиваясь, как плещутся, жируют в прибрежном камыше наглые караси. В это время из-за кустов тальника появился Топорок. Он подошел к солдату. Никаких запретов на то, чтобы посторонние приближались к пирсу, не существовало. Бывало, с него даже забрасывали удочки шустрые ребятишки, прибегавшие из деревни.
— Салют, приятель, — сказал Топорок приветливо. — Где тут клюет получше?
— На этой стороне везде плохо, — ответил Валерка радушно. — Лучше всего у речки рыбачить. У Сазанихи. Отсюда метров пятьсот.
— Долго тебе еще дежурить? — спросил Топорок с любопытством.
— До утра, — ответил Валерка доверчиво. Подумаешь, какой секрет! Все бабы в деревне знали расписание смен караула.
— Ты здесь один?
— А сколько нас должно быть?
Валерка прикрывал приятеля по всем правилам круговой поруки.
— Значит, здесь рыбалка плохая?
И в этот миг нож, зажатый в левой руке Топорка и лежавший лезвием на запястье, внезапно проделал сложную кривую и ударил в живот солдата. Валерка удивленно и жалобно вытаращил глаза:
— Ты что, мужик?
Тут же солдат стал валиться вперед, а Топорок, не вытаскивая ножа, подхватил его под мышки и осторожно опустил на причал. Снял с плеча Валерки автомат, выпрямился и кому-то махнул рукой. Из тальника вышли Зотов и два армянина. Подняв труп солдата, они отнесли его в сторону и швырнули в кусты.
