- Жаль... Ну что ж, приступим, - Сивак взял коробочку со стеклами.
Одно за другим он просматривал стекла - одни быстро, другие подольше, к некоторым возвращался еще раз. Закончив и отстранившись от микроскопа, сказал:
- Ты понимаешь, что у него с сосудами? Разрушительной силы васкулит [поражение стенок кровеносных сосудов]. Ты почку видел? Это же не сосуды, а свечки, из которых повытаскивали фитили! И ты удивляешься, откуда у молодого парня такая гипертония... Не врал ли врач команды, что не замечал скачков давления?.. Относительно этого твоего случая у меня есть предположение. В свое время я занимался васкулитами в связи с инфарктами в ранних возрастных группах, в группах риска, то есть у людей определенных профессий, связанных с химикатами, гербицидами, пестицидами, тяжелыми металлами, бензином. Тут попадались мне работники складов и баз, где хранятся моющие средства, бытовая химия, шоферы, ювелиры. И подтвердилось вот что... - И Сивак стал излагать Костюковичу то, что могло произойти с Юрием Зиминым.
Слушая, Костюкович думал: "А ведь не исключено, что так и было. Но как зацепиться, доказать?"
- Да, вот еще что, - вспомнил Костюкович. - У этого парня на левом локте был бурсит. Его вскрыли, но ранка так и не зажила, осталось отверстие со спичечную головку, вроде свища.
- Это еще одно доказательство того, о чем я тебе сейчас говорил: у людей данной категории нарушена трофика [трофические нарушения патологические изменения в клетках и тканях, как следствие нарушения доставки питательных веществ к клеткам и элементам ткани], раны плохо заживают. Тоже хороший эпизод для кандидатской. Ты стекла сбереги, сказал на прощанье Сивак.
- Разумеется...
21
- Что ж, Иван, будем считать, нам повезло, - выслушав Михальченко, сказал Левин.
- Почему повезло? Просто мы правильно сработали, - подмигнул Михальченко. - Ах, как хотелось мне этого шоферюгу взять с поличным!
- У нас с тобой, как в старом анекдоте: есть кого, но негде; есть где, но нечем.
- У меня получилось иначе, Ефим Захарович: есть где и чем, да нет кого, - засмеялся Михальченко. - Ну что, будем в ГАИ обращаться?
- Непременно. Стасик здесь?
- Да.
- Вот я и поеду в ГАИ. Начальник областной ГАИ сказал, что могу от его имени, есть там некий старший лейтенант Рудько...
Городская ГАИ находилась почти на выезде из города, на магистральном шоссе. Двухэтажное здание стояло в ремонтных лесах. Левую сторону фасада уже красили каким-то ужасным лиловым цветом. Боясь запачкаться, Левин осторожно пробрался к центральному входу и узнал у дежурного, где найти старшего лейтенанта Рудько.
В кабинете сидели двое, оба в штатском. Оба одновременно подняли головы, когда вошел Левин.
- Мне нужен старший лейтенант Рудько, - сказал Левин.
- Я Рудько.
- Моя фамилия Левин. Я сотрудник сыскного бюро "След". К вам по рекомендации начальника областного ГАИ.
- Садитесь. Чем могу быть полезен?
Левин изложил.
- Что требуется от меня?
- Установить, какой организации принадлежит этот "рафик" и фамилию водителя. Вот регистрационный номер, - Левин протянул листок бумажки.
- И все?
- Не совсем.
- Хорошо. Посидите минутку, - Рудько вышел.
Левин посмотрел в окно, выходившее во внутренний двор. Там стояло три патрульных машины, несколько помятых, с выбитыми стеклами, с развороченными крыльями и вставшими дыбом капотами "Жигулей", "Волг", "Москвичей".
- Что это у вас за бюро такое? - нарушив молчание, спросил вдруг следователь, сидевший за другим столом.
- Частный сыск, - коротко ответил Левин.
- И что же вы ищите?
Так же коротко Левин просветил любопытного.
- Ну, а если муж подозревает жену, возьметесь, чтобы проследить за нею и установить любовника?
- На вашем месте я бы занялся этим самостоятельно.
- Мне не нужно, я абстрактно интересуюсь.
- Если муж дурак, то, пожалуй, поможем.
Вернулся Рудько.
- Машина принадлежит пивзаводу. Фамилия закрепленного за нею водителя Дугаев Равиль Гилемдарович, - сказал Рудько.
- Кому? Пивзаводу?! - ахнул Левин.
- Что, не сходится? - спросил Рудько.
- Нет, вот теперь вроде начало сходиться, - уже спокойно ответил Левин.
- Что от меня требуется еще?
- Можете нам помочь. А, возможно, и себе, - схитрил Левин.
- Каким образом?
- Хорошо бы сделать вот что... - Левин начал излагать свой план.
У Михальченко сидела какая-то дама лет пятидесяти, лицо ее было густо покрыто румянами, глаза увеличены черной и синей красками, на голове возвышалась скирда волос. На женщине была белая юбка и белый пиджак из тончайшей лайки.
- Ты скоро освободишься? - спросил вошедший Левин.
- Да, мы уже заканчиваем, - ответил Михальченко, и Левин уловил в его глазах еле сдерживаемый смех.
- Я вас очень прошу, возьмитесь. Я ведь не "деревянными" оплачу ваши услуги, а валютой, СКВ, понимаете?
- Понимаю. Договоримся так: вы подробно изложите все это на бумаге, все данные, а мы это рассмотрим на правлении и решим.
Дама выплыла из кабинета, как белый круизный лайнер из гавани, дымя копной высветленных перекисью волос.
- А это чего хотела, валютная? - спросил Левин.
- Ее восемнадцатилетняя дочь спуталась с каким-то сорокалетним кобелем, - сквозь смех рассказывал Михальченко. - Вот мамаша и хочет знать все о своем возможном зяте: кто да что, не женат ли. Даже такую мелочь не импотент ли.
- Это не мелочь, Иван. Она права, - ухмыльнулся Левин. - Неужто возьмешься?
- А почему нет? А насчет того, что решать будем на правлении - это я так, мозги ей пудрил, цену нам набивал... Что слышно? Были в ГАИ?
- Был. С Рудько договорился. Думаю, работать с ним сподручней тебе, а не мне. Я уже стар, а вы оба молоды, оба милиционеры, быстрее найдете общий язык.
- Пусть так, - согласился Михальченко.
- Знаешь, чью машину ты "пас"? Пивзавода! Рудько установил.
- Во как! - воскликнул Михальченко. - Неужто в масть у нас получилось?!
- Пока еще ничего не получилось, Иван, пока только эскизец. Красивое слово - "эскизец", а? Вот когда ты и Богдан Максимович Рудько поглубже прорисуете его, тогда и увидим - в масть или мимо. Так что старайся, валютный гангстер... Завтра суббота, поезжай к нему в понедельник прямо с утра...
22
Доктор Каширгова снова прилетела в пятницу вечером, чтобы субботу и часть воскресенья побыть дома, - обиходить своих мужиков - восьмилетнего сына и мужа. Родители Каширговой жили в Кабарде - в Баксане, и отъезд Каширговой на курсы лег определенным бременем на свекровь семидесятилетнюю, страдавшую тромбофлебитом, жившую к тому же в другом конце города...
В воскресенье утром Каширгова позвонила Костюковичу:
- Марк, здравствуйте. Это Каширгова.
- Я узнал вас, Сажи, здравствуйте. Вы совсем вернулись?
- Нет, на два дня, вечером опять улетаю... Есть новости?
- Есть.
- Какие?
- Неплохие.
- Давайте встретимся.
- Когда, где?
- Скажем, через час, там же, где в прошлый раз, у агентства "Аэрофлота".
- Хорошо...
Он обрадовался ее звонку. Может быть, не столько потому, что расскажет о последних событиях, о стеклах как о доказательстве их обоюдной невиновности, сколько потому, что просто успокоит Сажи, увидит, что она улыбнется. Она нравилась ему, хотя виделись нечасто и только в пределах, очерченных служебными обязанностями каждого. Это платоническое чувство создавало в его душе равновесие, которое он стремился сохранить, не нарушить, дабы не рисковать той красивой полутайной, какая, он полагал, существует между ними. Кто знает, рискни он внести некоторую определенность, как тогда во время танца, когда попытался ощутить ее плоть, не рухнет ли все вообще, не скажет ли ему Сажи: "Марк, вы заблуждаетесь". Ведь до сих пор ни слова не было меж ними на эту тему...
Как и уговорились, встретились через час. К скамье, на которой сидели прошлый раз, приближались одновременно, только с разных сторон, и еще издали улыбнулись друг другу.
- Вот, Сажи, - он достал из кейса коробку со стеклами. - Здесь почти все, что нам надо: почки, щитовидка, сердце и прочее.
Она открыла коробку, взглянула коротко на стекла, стоявшие ребром, и, закрыв крышку, возвратила их Костюковичу:
- Держите это у себя до моего возвращения. Я вернусь через десять дней... Сивак смотрел их?
- Смотрел. Он увидел то же, что и вы. Даже несколько больше.
Она не придала значение фразе "даже несколько больше", ибо не знала, что существует причина, по которой Костюкович произнес ее. Он же не стал говорить дальше, потому что еще не все и не до конца знал сам.
- Мне идти с ними к главному? - спросил Костюкович.
- Воздержитесь, пока я не вернусь. Я восстановлю протокол вскрытия и бланк гистологических исследований. Тогда мы вместе и пойдем утирать нос нашему болвану.
- Сопли его утирать не хочу, грязные они, Сажи, потом долго руки отмывать надо.
- Ладно, пусть утирается сам, рукавом своего накрахмаленного халата, - засмеялась она. - А, может, все же сходите к нему. Предъявите стекла и скажите, мол, вернется доктор Каширгова, оформит все официально.
