Ознакомительная версия.
И Алевтиной здесь тоже не пахло – в прямом смысле. Ее духи он мог бы отличить сразу, у девушки достаточно устойчивые вкусы. Вот в отношении его самого, например. Вбила себе в голову, что не может жить без Санечки, и пользуется теперь каждой возможностью, чтобы «погасить» свой незамужний пожар. А у нее, видите ли, все время «пылает»! Ненормальная. Но костюм его ей не понадобился бы, уж это точно. Хотя кто знает, что она могла придумать…
Александр Борисович дрогнувшей рукой вызвал Москву, «Глорию». Если Алька «выкинула номер», ей крепко достанется! Но… она сама ответила на вызов, значит, сидела в агентстве. Она обрадовалась и затараторила обо всех последних новостях. С облегченным сердцем он остановил «поток сознания», предупредив, что чуть позже специально позвонит именно ей, чтобы подольше послушать божественный голос, по которому он так соскучился. От облегчения, что пропажа спортивного костюма дело не ее рук, Александр Борисович готов был пообещать Альке что угодно. Но это же обстоятельство указывало на то, что в доме побывал вор, куривший дорогие сигареты. И если «бычок», как подметила Зинка, действительно был в помаде, значит, сюда заходила женщина, которая и сперла костюм, – дорогой, между прочим, небось, знает ему цену. Вот же, еще в аэропорту, в день приезда, никто, ни Привалов, ни обе женщины, так и не оценили «настоящего Парижу». А эта оценила настолько, что не удержала своих шаловливых ручонок, сучка.
Турецкий пожалел, что он не оставил в доме ни одной «ловушки», чтобы теперь проверить их. В будущем нельзя забывать таких элементарных способов проверки. После этого он внимательно осмотрел и сумку, в которую наверняка тоже лазили, но там ничего, стоящего внимания, он и сам не оставил. Все необходимое, в том числе и технику, Александр Борисович захватил с собой в Астрахань, – на всякий случай, и оказался дважды прав, – она и здесь не пропала, и там помогла. Видеокамеру еще надо было бы из Москвы прихватить, но кто ж знал?
Вот обо всем этом и, в частности, о некоторых данных, полученных в результате первых его действий, он и решил сейчас поговорить со Славкой, поскольку они многое могли коренным образом изменить и в дальнейшем расследовании. А заодно неплохо бы поинтересоваться у Дуси, есть ли у нее какие-нибудь знакомые, которые могли сами проникнуть в дом в ее отсутствие? Или с помощью ключей? Ибо проводить сейчас криминалистическую экспертизу было делом «тухлым». Никто всерьез не примет факта проникновения в дом, оставшийся без хозяйки, когда здесь, похоже, и дверей-то не запирают. Разве что Зинка, походя, дверной крючок в своей комнате набросила, чтоб мать ненароком не заглянула да не увидела дочь свою в таком «разобранном» состоянии, которому позавидовал бы даже самый способный художник, работающий в жанре высокого эротического искусства.
– Ну-ка, Аленька, соедини меня с Вячеславом. Он – на месте?
– Да ты что?! Дома он, гнездо устраивает! Ну, дает, скажу тебе!..
– В каком смысле?
– Так я ж здесь одна. Ну, с Максом. Другие помогают на Енисейской. Там с мебелью «напряженка» у них. И с перестановками. Что-то не вмещается, или не туда вмещается, в общем, все советуют. Это – будто Кремль реставрируют, помнишь, как носились? А дел у нас никаких тоже нет. Мертвый сезон, как ты говоришь… – Алевтина вздохнула – как зевнула. – Вот бы ты приехал, мы бы с тобой, а?.. Долго еще? – в голосе послышались капризные нотки.
«Нет, – подумал Турецкий, – если сейчас еще и об Альке думать, это уже – чересчур!»
– Думаю, скоро, Аленька. А Славка, значит, сейчас дома? Отлично, я перезвоню ему. Обнимаю, и еще… это… Ну, ты знаешь, о чем я, – он расхохотался. И в ответ послышался звонкий, типичный Алькин смех, от которого так заводишься…
– Слушай, Санечка, а что скажешь, если я к тебе прискачу?
– С ума сошла? – тут же отреагировал он, не боясь обидеть девушку. – Алька, у меня же работа. Причем чем дальше, чувствую, тем будет сложнее и даже опаснее. Ты Славку расспроси, в него уже стреляли. Тут очень неприятные последствия могут оказаться: край дышит наркотиками, понимаешь?
– Так тебе же помощь нужна, а меня там никто не знает.
– Аленька, милая моя, здесь каждый человек на виду, не спрячешься. Мирная станица – четыре покойника в течение года, как тебе? И еще будут, я просто уверен. Такие плантации без боя не отдают. Причем командиры сидят на очень высоком уровне, в Москве связи имеют, – против таких ретивых, как мы со Славкой. Так что даже не думай. Вот вернусь, отомщу тебе за все твои страдания… – Он рассмеялся.
– Заметь, не я первая это сказала! – с восторгом процитировала она одного симпатичного героя кино. – Только это, пожалуй, тебя и оправдывает.
На том они и закончили телефонный разговор. А Славка встретил озабоченным вопросом:
– Саня, у тебя очень срочно? – спросил с таким нетерпением, что у Турецкого вообще пропала охота продолжать разговор.
– Очень, Вячеслав Иванович, но боюсь, что вам не до меня. Скажите, когда я смогу поговорить о деле с директором агентства «Глория»? И я перезвоню…
– Ты чего, спятил? – изумился Грязнов.
Повисла напряженная пауза. Турецкий дал возможность Славке немного сосредоточиться и, наконец, более мягким тоном пояснил:
– К сожалению, вынужден оторвать тебя от дел государственных. У меня здесь постоянно так и получается, что я все время отрываю сильно занятых людей именно от их государственных забот. Так вот, господин генеральный директор, если вы желаете, чтобы расследование продолжалось, вам придется оторваться для очень серьезного разговора. И не торопиться с выводами, которые могут вас крепко, извините, шокировать, – другого слова не подберу, пожалуй. А теперь думайте, есть ли у вас время. Я бы с гораздо большей охотой возвратился сейчас в Москву.
– Саня, что за пессимизм? Говори, я внимательно слушаю.
– Тогда удались куда-нибудь, чтобы никто не слышал твоих ответов мне.
– Что… так скверно? – осторожно спросил Грязнов.
– Боюсь, что намного хуже, чем ты себе в настоящее время представляешь, друг мой «сердешный».
– Хорошо, сейчас я выйду на лестницу… – И Турецкий услышал, как он обратился к коллегам: – Ребятки, давайте сделаем небольшую паузу. Это – Саня. Дусенька, угости чайком… И этого, тоже… – И после паузы продолжил: – Ты не представляешь, что тут творится! Я уж и сам не рад, честное слово… Ну, давай, расстраивай дальше. Что там случилось?
– Дай слово, что ты не станешь рубить мебель на дрова и устраивать разборки, а выслушаешь до конца и хотя бы попытаешься проанализировать ситуацию вместе со мной.
– Саня, какого черта?..
– Слово!
– Хорошо, даю. Не томи.
– Ну, слушай меня внимательно…
И Александр Борисович, опуская некоторые ненужные подробности, поведал другу о том, чем он занимался в течение последних трех дней, опустив, естественно, подробности общения с женщинами. Только – о конкретном деле. Не забыл и об окурке с помадой в помойном ведре.
Грязнов слушал молча, даже не сопел, как бывало обычно, когда он вставал перед трудно разрешимой проблемой. Только один раз перебил просьбой, когда Турецкий «живописал» диалог генерала Привалова с его любовницей, дочерью следователя по делу Калужкина о том, зачем ему нужна Москва. А также о перспективах заграничной жизни в доме, который будет ими куплен на средства, сосредоточенные в Цюрихском банке.
– Прости, Сань, – почему-то осевшим голосом спросил он, – откуда ты мог это слышать? Ведь это же… – у него не нашлось слов для продолжения.
– Из шкафа, Славка.
– Как?! – очевидно, Грязнов онемел после своего восклицания.
– Из обычного шкафа. Ну, платяного. Где у приличных людей, вроде тебя, костюмы висят, кители там и прочее. Очень удобно, между прочим, хорошо слышно, знаешь ли, Вячеслав…
– А как ты там оказался? – тихо и очень осторожно спросил Грязнов.
– А я разве не сказал? – спокойно переспросил Турецкий. – Так невеста этого генерала меня и спрятала, когда тот явился к ней домой без ее разрешения и с твердым намерением совершить то же самое, что я уже совершал с дамой его сердца неоднократно. Видишь, какой он, в сущности, сукин сын?!
В телефонной трубке послышались звуки, которые бывают, когда в старом унитазе спускают воду: бурление, клокотание и дикий рев водопада. А потом стон. Это Славкина реакция оказалась таковой. И Александр Борисович не без труда представил себе, что сейчас происходит на лестничной площадке «генеральского дома» на Енисейской улице в Бабушкинском районе столицы.
Стон боли перешел в стон облегчения. И прорезался измученный голос генерального директора «Глории»:
– Санька, сам ты сукин сын! Ну, нельзя же так!.. Пожалей старика!..
– Ха, старик! Как когда-то написал один поэт, мой давний знакомый: «Деду в пледе бы дремать, он же – в ЗАГС, едрена мать!» Не понимаю, чего тебя не устраивает? Я же лично не приглашал генерала к исповеди! Да и батюшка из меня, сам знаешь, потому что мне было бы гораздо проще, да и приятнее, склонить прихожанку к греху, – тут мы всегда готовы, как юные пионеры… Не тебе, между прочим, сомневаться.
Ознакомительная версия.
