Вечером того дня, когда Мики узнала о кончине крестной, она решила поразвлечься с Франсуа и несколькими приятелями. Я сопровождала ее. Мики наклюкалась, учинила дебош в одном из погребков на площади Звезды, обхамила полицейских, которые нас оттуда выдворяли, удумала забрать к себе в спальню другого парня, не Франсуа. Она уперлась, и Франсуа пришлось возвращаться домой.
Правда, спустя час после его ухода парень в свою очередь был выставлен за дверь, и мне выпало убаюкивать ее добрую часть ночи. Она плакала, рассказывала мне об умершей матери и о своем детстве, говорила, что Жанна пропала для нее навсегда, что она не хочет больше слышать ни о ней, ни о ком другом, — когда-нибудь я тоже увижу, «к чему все это ведет». Снотворное.
В последующие дни ее хотели видеть многие. Ее жалели. Ее повсюду приглашали. Она вела себя благоразумно и с достоинством несла миллиарды, которые оставила ей Рафферми. Она переехала на улицу Курсель, как только там стало возможно жить, даже не дожидаясь окончания ремонта.
Как-то раз днем, когда я была одна в нашем новом доме, мне пришла телеграмма от Жанны. В ней было только ее имя и номер телефона во Флоренции, больше ничего. Я тотчас позвонила. Первым делом она сказала, что это верх глупости — звонить от Мики, потом — что пора отдалить Франсуа. Мне надлежало, сделав вид, будто у меня внезапно возникли подозрения, посоветовать Мики проверить смету ремонта особняка и разобраться во взаимоотношениях ее любовника с ее поставщиками. И позвонить Жанне снова через неделю — по тому же номеру и в тот же час, но уж на сей раз с почты.
На следующий же день Мики провела маленькое расследование, повидалась с поставщиками и, как она и предполагала, не обнаружила в счетах никаких завышений. Я не могла понять, что у Жанны на уме. Было очевидно, что Франсуа целит куда выше, чем на какие-то там комиссионные за мебель или краску, так что ему вряд ли пришло бы в голову обманывать Мики так грубо.
Что дело не в этом, я поняла, оказавшись очевидцем бури, которую пришлось выдержать Франсуа по нашему возвращении. Всем занимался он лично. Копии сметы и счетов были отправлены во Флоренцию даже раньше, чем Мики заговорила о своих планах. Франсуа оправдывался как мог: он-де работает у Шанса, так что нет ничего удивительного в том, что он вел переписку с Рафферми. Мики обозвала его блюдолизом, стукачом, охотником за приданым и выставила его за дверь.
Назавтра она наверняка призвала бы его снова, но теперь я уже знала, чего хочет Жанна, и мне оставалось лишь продолжить начатое ею. Мики поехала к Шансу, который был не в курсе. Она позвонила во Флоренцию одному из помощников Рафферми, узнала, что Франсуа в надежде снискать благоволение крестной Мидоля держал ее в курсе всего. Самое комичное в этой истории — это то, что он тоже возвращал ей ее чеки.
Я позвонила Жанне, как было уговорено. Был конец мая. В Париже стояла прекрасная погода, на Юге — еще лучше. Жанна сказала, чтобы я умаслила Мики, как я это умею делать, и упросила ее съездить туда со мной. У Рафферми была вилла на берегу моря, в местечке под названием мыс Кадэ. Там-то мы и встретимся, когда настанет время.
— Настанет время для чего?
— Повесь трубку, — сказала Жанна. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе ее уговорить. Твое дело — быть с нею поласковей, а думать за нас обеих предоставь мне. Позвони мне через неделю. Надеюсь, вы уже будете на чемоданах.
— Завещание огласили? Есть какие-то неувязки? Я бы хотела знать…
— Повесь трубку, — повторила Жанна. — Достала.
Десять дней спустя, в начале июня, мы с Мики прибыли на мыс Кадэ. Всю ночь мы проехали в ее автомобильчике, набитом чемоданами. Утром Иветта, женщина из местных, знавшая Мюрно, как она ее называла, отворила нам виллу.
Там было просторно, солнечно, воздух был напоен ароматом сосен. Мы спустились искупаться к пустынному галечному пляжу у подножия высокого мыса, на котором стояла вилла. Мики сразу принялась учить меня плавать. В мокрых купальниках мы рухнули на одну из постелей и проспали до вечера.
Я проснулась первая. Долго смотрела на спавшую рядом Мики, представляла себе уж не знаю какие сны за ее сомкнутыми длинными ресницами, коснулась ее ноги, теплой и живой, и отодвинула ее от себя. Я сама себе внушала ужас. Я села в машину и поехала в Ла-Сьота, ближайший город, откуда позвонила Жанне и сказала ей, что сама себе внушаю ужас.
— Тогда убирайся оттуда. Найди себе другой банк. Или иди в прачки, как твоя мать. Оставь меня в покое.
— Будь вы здесь, все было бы по-другому. Почему вы не приезжаете?
— Откуда ты звонишь?
— С почты.
— Тогда слушай хорошенько. Я отправлю тебе телеграмму на имя Мики в кафе «У Дезирады» в Ла-Сьота. Это последнее кафе в конце пляжа, перед левым поворотом на мыс Кадэ. Когда сейчас будешь проезжать его, зайди и предупреди, что ждешь телеграмму, а завтра утром ее заберешь. После этого позвони мне. А теперь повесь трубку.
Я остановилась у кафе, заказала кока-колы и попросила хозяина оставлять для меня почту, которую он будет получать на фамилию Изоля. Он спросил меня, деловая это переписка или любовная. Если любовная, то он с удовольствием.
В тот вечер Мики была грустна. После ужина, который подала нам госпожа Иветта, мы отвезли хозяйку в Лек, где она жила, прикрепив ее велосипед на задок «МГ». После этого Мики решила прокатиться до более цивилизованных мест, привезла меня в Бандоль, танцевала там до двух часов ночи, нашла, что парни Юга — зануды, и мы вернулись к себе. Она выбрала комнату себе, комнату мне, поцеловала меня в щеку уже сонными губами, сказав, что «мы, конечно, не будем прозябать в этой дыре». Мне всегда хотелось повидать Италию, она обещала меня туда свозить, показать Неаполитанский залив, Кастелламаре, Сорренто, Амальфи. Там потрясно. Спокойной ночи, цыпленок.
Поздним утром я заехала в кафе «У Дезирады». Телеграмма от Жанны была невразумительная: «Кларисса прокладка тчк Обнимаю». Я снова позвонила во Флоренцию с почты в Ла-Сьота.
— Ей здесь не нравится. Хочет увезти меня в Италию.
— У нее для этого слишком мало денег, — ответила Жанна. — Она там никого не знает, так что не замедлит выйти на меня. Но я не смогу приехать раньше, чем собиралась, она этого не вынесет. Ты получила то, что я тебе послала?
— Да, но я не понимаю…
— Я и не надеялась, что ты поймешь. Я имею в виду второй этаж, первую дверь справа. Советую тебе заглянуть туда и раскинуть мозгами. Думать — это всегда лучше, чем говорить, особенно по телефону. Развинчивать, смачивать каждый день — вот что ты должна делать. Повесь трубку и подумай. О вашей поездке в Италию, само собой, не может быть и речи.
В наушнике слышалось потрескивание, приглушенный хор голосов, которые подключились к линии на всем протяжении от Ла-Сьота до Флоренции. Разумеется, хватило бы и одного любопытствующего уха, но что уж такого необычного оно бы услышало?
— Должна ли я вам перезвонить?
— Через неделю. Будь осторожна.
В ванную комнату, примыкающую к моей спальне, я вошла ближе к вечеру, когда Мики загорала на пляже. Оказалось, что «Кларисса» — это марка газовой колонки для подогрева воды. Установили ее совсем недавно — даже не успели покрасить. Трубы шли поверху, вокруг всей ванной комнаты. Стык находился в одном из углов, на выходе колена. Чтобы достать прокладку, мне пришлось спуститься в гараж за шведским ключом. На первом этаже Иветта натирала пол. Из-за ее болтовни я потеряла несколько минут. Когда я наконец снова оказалась в ванной, то со страхом ждала, что в дверях вот-вот появится Мики, и вздрагивала всякий раз, когда Иветта передвигала внизу стул.
Все же я отвинтила соединительную гайку и достала прокладку — толстый кружок из какого-то пористого материала, напоминающего картон. Я поставила ее на место, навинтила гайку как она была, открыла газ и зажгла огонь нагревателя, который перед этим погасила.
Когда я укладывала ключ обратно в сумку для инструмента, в верху тропинки, ведущей на пляж, показалась Мики.
План Жанны прояснился для меня лишь наполовину. Ежедневно размачивать прокладку — это, понятное дело, значило постепенно, почти естественным путем, приводить ее в негодность. Когда она, размякнув, развалится, это можно будет приписать действию горячего пара от наших ежедневных ванн. Я решила отныне почаще принимать душ, чтобы на стенах и потолке осталось побольше потеков. Но куда это нас приведет? Раз Жанна хочет, чтобы я вывела из строя газовую трубу, это значит, что она планирует вызвать пожар. Когда из поврежденного стыка просочится достаточно газа, то благодаря постоянно горящему фитилю колонки произойдет взрыв — но ведь газа не вытечет достаточно, его будет удерживать хомут сам по себе.
Но даже если план Жанны задуман лучше, чем мне представляется, даже если пожар возможен — что он может нам дать? Когда не станет Мики, тем самым и я буду выброшена из той жизни, какую веду сейчас, и возвращена в исходную точку. Неделю кряду я делала то, что велела мне Жанна, не осмеливаясь додумать все до конца. Я размачивала прокладку в воде, помаленьку разминала ее пальцами и чувствовала, как одновременно с нею разрушается и моя решимость.
