Ознакомительная версия.
Когда газеты и афиши объявили, что на экраны скоро выйдет фильма «Тернистой славы путь», в которой будет рассказано о жизни обожаемой актрисы, ее поклонники и поклонницы спать не могли от нетерпения. Вот теперь-то они всё узнают доподлинно: и про лилового негра, и про экзотические португальско-малайские ласки, и про роковую страсть «огненного дьявола», и про то, кто же, в конце концов, ей теперь целует пальцы?!.
Увы! Фильма Петра Чардынина, снятая в киноателье Харитонова, хотя и собрала огромные деньги, однако многих разочаровала. Ну невозможно, никак невозможно, чтобы она была всего лишь любящей и любимой женой какого-то там бывшего юриста, ныне фронтового поручика, матерью двух дочек, скромницей, свято хранящей супружескую верность, труженицей, которая самоотверженно работала артисткой в синематографе, как другие дамочки работают приказчицами в магазинах, учительницами в школах, библиотекаршами в библиотеках, фельдшерицами в больницах. Нет!
Фильме никто не поверил. А между тем, в ней все было правдой. И в то же время картина лгала, как всегда лгал своим зрителям синематограф.
А «одесский диктатор»? Чему о ней поверил он?
Впрочем, он ведь и сам не без греха. Артистический мир питается слухами, что в Москве, что в Петрограде, что в Одессе, здесь все про всех знают… знают и то, что Гришин-Алмазов – большой поклонник прекрасного пола, что он не слишком-то старается хранить верность своей супруге, которая ждет его где-то в Сибири, а может, в Москве, словом, далеко… что одесская опереточная дива Лидия Липская его любовница, и если он старается не афишировать эту связь, то Лидия болтает об этом на всех углах. А еще говорили, что он связался с уже совсем старой, хотя и по-прежнему невероятно, неправдоподобно красивой мадам Марией Кич-Маразли, вдовой бывшего градоначальника Одессы Григория Маразли, и получал от нее подарки из числа тех ценностей, которые несчастной даме удалось спасти из некогда баснословного состояния. Кто-то, правда, уверял, будто Гришин-Алмазов вызвал для мадам Маразли из Греции крейсер… ведь эта дама была двоюродной сестрой то ли греческой королевы, то ли какой-то там герцогини… Ну, словом, Гришин-Алмазов спас эту особу, а в благодарность получил перстень.
Вере казалось, что все это очень похоже на сюжет какой-то фильмы, а впрочем, жизнь научила ее, что в ней, в этой жизни, случаются всякие чудеса.
Словом, что она, что Гришин-Алмазов – они оба были овеяны не только реальной, заслуженной славой, но и были героями скандальных сплетен. И могли смотреть друг на друга как равные.
Ее размышления перебил Василий Шульгин, который сказал:
– Вообразите, господа, что учудил наш герой нынче ночью! Вместе с французскими и греческими солдатами из союзнических войск забросал гранатами сорок четыре притона бандитов, которые именовались буфетами, паштетными, трактирами. За одну ночь!
Чардынин и Рунич зааплодировали, а Вера всплеснула руками и чуточку отодвинулась от «одесского диктатора».
Шульгин понимающе усмехнулся:
– Вера Васильевна, советую вам уж лучше одобрить действия этого ужасного человека! Иначе он тут такое устроит! Помнится, при нашем первом знакомстве я изъявил некоторое сомнение в его способностях взять Одессу под контроль. Он схватил кресло, швырнул его об пол и сказал: «Вот то же я сделаю с бандитами!»
– А вы что? – сдавленным голосом спросила Вера.
– Я засмеялся. – Шульгин и теперь засмеялся, – а потом ответил по Гоголю, совсем как в «Ревизоре»: «Александр Македонский, конечно, был великий полководец, но зачем же стулья ломать?»
Все захохотали – кроме Веры, которая вдруг схватилась за горло и закашлялась, оглядываясь на Галочку, невесту Энно, которая в это время прошла мимо нее к камину.
Рунич и Чардынин встревоженно переглянулись.
– В чем дело? – остро посмотрел на них Гришин-Алмазов.
Рунич что-то быстро сказал ему.
Гришин-Алмазов с досадой покосился на Галочку и сделал было к ней решительный шаг, однако приостановился и что-то шепнул на ухо Энно. Консул с изумлением поглядел на губернатора, потом на Веру Холодную, потом на свою невесту и, подойдя к ней, любезно подхватил под ручку и вывел вон из номера. Спустя мгновение он вернулся и виновато улыбнулся Вере Васильевне:
– Je vous prie de m’excuser, madame, mais ce n’est que mon ignorance qui pourrait me faire pardonner. J’espѐre, que votre santé n’a pas souffert?[14]
Вера покачала головой. Она чувствовала себя крайне неловко.
Взглянула на Гришина-Алмазова. Зачем он это сделал?! Мог бы промолчать о том, что ему сказал Рунич о ее нездоровье… Тоже болтушка этот Осип!
И вдруг Вера вспомнила, что ей рассказывали о Гришине-Алмазове: этот человек стреляет еще прежде, чем спрашивает «Стой, кто идет?», потому что пули ему менее жалко, чем слов. Он признает одно средство устрашения врага – убийство. И этот человек… он позаботился о ней?!
Снова посмотрела ему в глаза – и наконец-то поняла, почему он смотрит на нее со страхом…
И с этой минуты она перестала его бояться. В этом не было ничего удивительного: разве можно бояться человека, который влюбился в тебя с первого взгляда?
Ну наконец-то все встало на свои места! Эта ситуация была ей знакома, привычна. И Вера улыбнулась «одесскому диктатору» своей медлительной, чарующей улыбкой, глядя чуть исподлобья, так что ему почудилось, будто его окутывает дурманящий черный туман.
* * *
Алёна взяла сумку и вошла в ресторан. На стенке была начертана некая стрелочка, направленная вниз, а около нее – две сакраментальные фигурки, мужская и женская. Явно там находился туалет, и блондинка, конечно, отправилась туда.
Алёна с сомнением посмотрела на лестницу. Она была довольно крутая. Однажды в Париже она та-ак навернулась вот с такой же лестницы… И это неприятное событие повлекло за собой целый ряд всяческих приключений, порой даже смертельно опасных[15]. А спускаться по такой лестнице в танго-туфлях на шпильках – это верная гибель! Поэтому Алёна присела на ступеньку, скинула туфли и убрала в сумку, а взамен надела свои легкие шлепанцы. И уже спокойно спустилась, ступая на цыпочках и стараясь не топать по ступенькам.
И почти сразу увидела ту, которую искала. Блондинка стояла к ней спиной, подняв от напряжения плечи и прижимая к уху руку с зажатой в ней трубкой мобильного телефона.
– Ну! – бормотала она. – Ну ответь же! Ну где ты ходишь!
В голосе ее было такое неистовое нетерпение, что Алёна смутилась и отпрянула за поворот лестницы.
– Чччерт! – простонала блондинка. – Да что же делать, а?
И, судя по писку клавиш, она снова начала набирать номер.
Послышались шаги – кто-то еще спускался по лестнице в туалет. Каблуки блондинки застучали, потом хлопнула дверца – видимо, девушка скрылась в кабинке. Алёна решила воспользоваться минутой и последовать ее примеру.
Только она закрыла за собой дверцу, как за стенкой зазвенел телефон, а потом раздался удивленный голос блондинки:
– Кирилл?! Ты где? Ты уже вернулся?! Удалось вырваться?! Но как?! Да ты что, я страшно рада!
Однако голос ее был не столько радостным, сколько озабоченным, и Алёна невольно хихикнула: вот те на, пошла, понимаешь, девушка с Жорой на милонгу, а тут внезапно нарисовался какой-то Кирилл, который, судя по всему, имеет на нее некие права и ждет исполнения неких обязанностей… причем объявил о своем прибытии в самый что ни на есть интимный – туалетный – момент. Забавно, нет, правда, забавно!
Но, похоже, разговор с блондинкой о Жоре придется отложить – кажется, сейчас парочка будет срочно смываться.
Однако когда Алёна вышла к умывальнику, девушка в черно-серебристом платье никуда не смывалась и даже руки не мыла: она снова стояла, ожесточенно набирая какой-то номер. И снова безуспешно…
Алёна прошла мимо и поднялась наверх. Во дворе по-прежнему гулял ветер, Жора по-прежнему пил вино, интересного турка по-прежнему не было, Михаил по-прежнему танцевал с маленькой женщиной, ялтинки по-прежнему выглядывали из своих пледов, и вдруг Алёну охватила такая тоска от такого никчемного времяпрепровождения!
Ей остро захотелось уйти с этой неудачной милонги – чем скорее, тем лучше. Даже ради трехсот гривен она не собиралась сидеть и ждать у моря погоды, ощущая, как даром пропадают ее красота и талант.
«Да и в пень, – пожала она плечами. – Пойду немножко понаблюдаю ночную жизнь Одессы – ведь это портовый город, и в нем должна быть бурная ночная жизнь! – потом пораньше лягу спать, а завтра с самого утра – на Лонжерон! В самом деле, побывать в Одессе и не искупаться в Черном море – это просто глупо!»
И, помахав унылым ялтинкам, она пошла к выходу из галереи. Вдруг уличная дверь распахнулась, шарахнув о стену с треском, похожим на выстрел, и в галерее появился высокий мужчина в яркой белой рубашке и джинсах. Его длинные волосы разметались по плечам, а в лице его было, как показалось Алёне, нечто ассирийское…
Ознакомительная версия.
