— А дело в том, — сказал Жгутин, — что в семье вашей происходит что-то неладное. И я, как коммунист и начальник ваш, мимо этого пройти спокойно не могу.
— И напрасно, — холодно заметила Люся.
— Нет, не напрасно. Андрей ходит сам не свой. Да и вы…
— Мы взрослые люди. Сами решим, как жить. Жгутин покачал головой.
— Поймите меня, Люся. Мне просто очень хочется вам обоим помочь. Все-таки у нас, у стариков, в жизненном опыте есть кое-что полезное и для вас, молодых. А?
— Я считаю этот разговор бесполезным. Даже бестактным! — сердито, с вызовом сказала Люся. — Я буду жить, как захочу, и никто не имеет права вмешиваться, — и со злой иронией добавила: — Уголовный кодекс я чту.
Жгутин взволнованно провел рукой по лысине.
— Что же, извините меня. Я ведь хотел, как друг. Не получилось…
И тут Люся не выдержала, сорвалась. Видно, сказалось напряжение двух последних месяцев. Она закричала в лицо Жгутину:
— Отстаньте от меня! Все отстаньте! Я не хочу так жить, понятно вам? В этой дыре! Мне противна эта работа! Мне противно здесь все, все, все!.. И Андрей тоже. Да, да! Он мелкий, он ограниченный! Я все равно уеду!.. Вот увидите!..
И, уронив голову на стол, она громко, почти истерически разрыдалась. Жгутин бросился к ней со стаканом воды, но Люся резким движением оттолкнула его руку. Федор Александрович помедлил, потом молча вышел из кабинета.
Когда Люся осталась одна, она действительно успокоилась довольно быстро. Осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула платочком глаза, попудрилась, поправила волосы и только после этого вышла из кабинета.
В тот вечер Люся неожиданно увидела на перроне Клепикову. Старуха с нарочитым спокойствием прогуливалась вдоль вагонов экспресса Берлин — Москва. В руках у нее была та же сумка, с которой она приходила и к Люсе. И больше, чем сама Полина Борисовна, Люсю почему-то взволновала эта сумка.
«Что старуха тут делает? — враждебно подумала Люся о Клепиковой. — Явно кого-то ждет».
Люся издали продолжала следить за Клепиковой. Та медленно прохаживалась от одного фонаря к другому, и Люся видела то темный ее силуэт, то постепенно проступавшее в желтом свете ближайшего фонаря узенькое, нахмуренное личико с блестящими, как у зверька, глазками.
Но вот Полина Борисовна встрепенулась и быстро пошла навстречу высокому, полному человеку в черном пальто с шалевым бобровым воротником и бобровой шапке-«боярке». В руках он держал большой чемодан. Клепикова перебросилась с человеком всего несколькими словами, при этом их руки на секунду встретились, и Люсе показалось, будто человек передал что-то старухе. Клепикова тут же ушла, а человек направился мимо Люси к зданию вокзала. Но, поравнявшись с ней, он неожиданно остановился и, оглянувшись, тихо, с ударением сказал:
— Не пристало вам, девушка, за знакомыми следить. И не безопасно это, учтите.
Люся в смятении подняла на него глаза и неожиданно встретилась с его холодным и насмешливым взглядом. Сильные стекла очков делали его светлые глаза неестественно большими, расплывчатыми, как медузы.
Люсе стало вдруг страшно. Впервые в жизни по-настоящему страшно.
…В тот вечер Засохо уезжал в Москву и, встретившись на перроне с Клепиковой, незаметно сунул ей записку. Там было только три слова: «Проводите голубую „Волгу“».
ГЛАВА 4
СЕВЕРНАЯ КОНФИСКУЕТ ГОЛУБУЮ «ВОЛГУ»
Этот день, послуживший началом новых важных событий в жизни Андрея Шмелева, и начался для него необычно.
Распределяя членов своей смены по вагонам экспресса Берлин — Москва, Шалымов впервые направил Андрея одного «оформлять» вагон Рим — Москва.
Собственно говоря, Шалымов направил его не одного, а вместе с Семеном Буланым, но Андрей был назначен старшим.
— Кажется, ты начинаешь делать карьеру, насмешливо заметил Семен, когда они выходили из «дежурки» на перрон. — Поздравляю,
Андрей невесело отшутился:
— Для этого сюда и приехал.
Но ссориться с Семеном ему не хотелось, и он миролюбиво спросил:
— Ну, как у тебя дела со Светланой? Славная девушка.
— А, — махнул рукой Семен. — Детский сад.
— Она не глупа.
— Я тебе говорю — детский сад. Ничего не смыслит.
— Ты ее пытался просвещать?
— Пока еще не очень. Все времени нет.
— Ну и слава богу.
Семен раздраженно поморщился,
— Слушай, не строй из себя святошу. По крайней мере при мне.
Андрей испытующе посмотрел на Семена.
— Ты что-то имеешь в виду?
— Хотя бы!
Семен по петушиному вскинул голову на худой, кадыкастой шее и вызывающе посмотрел снизу вверх на Андрея. И тому вдруг захотелось ударить его. Что-то очень уж мерзкое вдруг проявилось в Буланом, чего раньше Андрей не замечал. Он хмуро сказал:
— Ты делаешь не очень дружеский намек. Может быть, объяснимся?
— И так все ясно.
— Ты не хочешь говорить?
— Допустим.
— Значит, ты трус. Я давно это замечал,
— Я тоже кое-что замечал!
— Так говори что! — гневно воскликнул Андрей,
— И скажу… когда будет надо.
Но тут к ним подошли другие таможенники, и разговор оборвался. Всей их группе предстояло выехать с попутным поездом на блокпост Буг, чтобы там встретить экспресс Берлин—Москва и, пока он будет следовать до Бреста, успеть «оформить» часть пассажиров.
В пятнадцати-двадцати минутах езды от Бреста в сторону границы среди путаницы железнодорожных путей, стрелок и платформ находилось двухэтажное здание блокпоста. В одной из комнат первого этажа и ожидали таможенники прибытия поезда от границы. В это время обычно завязывались самые громкие споры и самые жаркие шахматные сражения. Но, как правило, еще ни одно шахматное сражение здесь не было окончено, как и ни один спор: в самый неподходящий момент резкий паровозный гудок оповещал о прибытии экспресса с границы. Тогда, побросав все дела, таможенники поспешно выходили на пути и разбредались вдоль состава к своим вагонам.
Когда Андрей с Буланым подошли к вагону, им навстречу проворно спустился знакомый Андрею усатый проводник и, торопливо поздоровавшись, сообщил:
— Из первого купе журналист — бельгиец, что ли, — хочет сообщить что-то важное таможенным властям. Как быть с ним?
— Ну что ж, послушаем, — ответил Андрей.
В служебном купе их поджидал коренастый черноволосый человек в светло-сером ворсистом костюме необычного покроя, с желтым галстуком-бабочкой на белоснежной сорочке. На груди у него висел фотоаппарат, на боку — кинокамера в новеньком коричневом футляре.
Человек внимательно оглядел вошедших и, обратившись к Андрею, сказал, с трудом подбирая русские слова:
— Я дойлжен… стелайт… отно-о… вайжное… э-э… — он защелкал пальцами и смущенно улыбнулся.
— Заявление? — помог ему Андрей.
— Да, да! Но… русски… плохо… ви говорить инглишь?
Андрей кивнул головой, и журналист обрадованно заговорил по-английски:
— Я действительно должен сделать важное заявление. По-русски это так трудно, — он улыбнулся и указал глазами на проводника. — Тем более что заявление конфиденциальное. — Потом взглянул на напряженно слушавшего Буланого. — А это ваш коллега?
— Да.
— Он, кажется, не очень хорошо меня понимает? Андрей ответил сухо, с чуть заметным нетерпением:
— Вполне понимает. Мы вас слушаем.
— Сейчас все расскажу, — заторопился журналист. — Но прежде вот мои документы.
Он заставил Андрея пересмотреть пачку бумаг и только после этого таинственно сообщил:
— В соседнем со мной купе и в следующих трех или четырех к вам едет делегация итальянцев. Кажется, профсоюзная. Они все время кричат, что едут к друзьям и братьям в страну своего будущего, в страну социализма. О, я к этому привык. Я читаю рабочую прессу. Скажу больше, я в ней вырос. Мой отец рабочий из Льежа, мой брат…
— Прошу прощенья, — вежливо прервал его Андрей. — Но нас ждут пассажиры. А насчет делегации мы знаем.
— Если угодно, я буду краток. Считаю своим долгом сообщить, что член итальянской делегации из соседнего со мной купе провозит контрабандным путем крупную сумму в американских долларах. Я случайно заметил, как он прятал их. Приметы итальянца: на вид не больше двадцати, высокий, очень худой, черные брови срослись на переносице, на левой щеке около уха небольшой шрам, тонкий, с горбинкой нос. На нем грубый коричневый костюм, рубаха в красную клетку. Вот вам и друзья! Обязательно заинтересуйтесь ими.
Когда за бельгийцем задвинулась дверь купе, Андрей хмуро посмотрел на Семена.
— Ну, что ты скажешь?
— Надо проверить.
— На это нет разрешения.
— Мало ли что. Раз обстоятельства требуют.
— Делегация-то рабочая.
— Разные бывают рабочие.
