— На любом корабле полно похотливых матросов… А может, как знать, меня похитит горячий пират? — отделалась шуткой Амалия, и обе захихикали, как тинейджеры.
Тем временем Эллен успела пересказать всем братьям, сестрам и обеим дочерям поразительные откровения бабушки.
— Наша бабушка и One-Night-Stand![12] Как вам такое! — пришла в возмущение Клэрхен.
Амалия, пожалуй, наиболее хладнокровно отреагировала на то, что они не настоящие Тункели и что ее дедушкой был актер. В конце концов, иметь предком артиста лучше, чем фабриканта.
— Только сейчас я поняла, отчего у нашей мамы столь низкое мнение о мужчинах, — поделилась своим мнением Криста. — Тем более она так страстно держится за своего старшего. Лидия рассказала по секрету, что и Хольгер переживает кризис. Будто он подумывает бросить свою заботливую Морин. Но маме пока об этом говорить не надо. Скажем только тогда, когда что-то произойдет.
Только добросердечная Криста поинтересовалась маминым состоянием духа: удалось ли ей сбросить груз с души или, наоборот, она впала в депрессию? Эллен не смогла ничего ответить, однако сообщила, что с сегодняшнего дня Хильдегард всю дорогу постанывает и тяжело вздыхает.
— Это повторяется каждый раз, когда она работает в саду или на кухне. Не могу понять, то ли признание действительно далось ей нелегко, то ли она вдруг почувствовала себя старухой, а может, это всего лишь ход, чтобы вызвать к себе сострадание. В любом случае этот жалобный, словно с упреком, тон пронимает меня до мозга костей.
Приготовления к круизу шли полным ходом. Никаких препятствий не возникло. И Эллен, и Амалии удалось взять отпуска на две недели в обмен на обещание, что в следующем году они предупредят заранее. Каждый день они обсуждали гардероб, хотя ни мать, ни дочь не могли по такому поводу потратиться на новые вещи. У Амалии было полно летних дешевых платьиц и модных нарядов, но все это годилось скорее для дискотеки, чем для путешествия в обществе степенных и состоятельных господ. И тут девушку посетила гениальная идея: занять на время у подруг. У большей части по понятным причинам вряд ли можно было найти что-нибудь подходящее, единственной надеждой оставалась Катя, дочь небедных родителей.
— Мои старики как раз в это время уезжают со студентами. Естественно, маман не берет с собой вызывающе дорогие вещи, поэтому она ничего не заметит, если вовремя вернуть ее платья на вешалки поглаженными. Кроме того, у нее тридцать восьмой размер, тебе будет в самый раз.
Эллен тоже повезло. У невестки Бригитты был большой выбор хороших вещей, и при этом она всегда с готовностью шла на выручку.
Еще одним осложнением была Хильдегард. Она отвыкла надолго оставаться одна. В любом случае Эллен предстояло позаботиться о том, чтобы холодильник и кладовка были доверху заполнены продуктами. Лучше всего, думала Эллен, было бы перевезти маму на время к любимому сыну, однако Хильдегард этому энергично противилась. В ее возрасте, считала она, дети сами должны навещать мать, если они ее еще помнят, но не наоборот. К счастью, Маттиас обещал звонить ей каждый день, а в крайнем случае немедленно забрать к себе.
В выходные Эллен собиралась закончить все накопившиеся дела — что-то завершить, что-то подготовить на будущее. Вместо этого она праздно сидела в саду, любуясь оттенками летней зелени. Она чувствовала себя почти как в молодости, когда человек счастлив просто так. В последнее время Эллен была постоянно чем-то занята, почти как мать, даже отпуска она не первый год тратила на то, чтобы доделать отложенные дела. В кои-то веки ей улыбнулась удача — две недели ничегонеделания в прекрасной обстановке, — и она уже радуется. В ней от рождения сидела тяга к дальним странствиям. До поры она ее вытесняла в подсознание, но настало время положить этому конец. Невыносимо слушать рассказы братьев и сестер об интересных путешествиях. Да что говорить, ей так еще и не удавалось выкроить свободное время даже на то, чтобы насладиться очарованием собственного летнего сада! А как великолепно сияли желтые и оранжевые бутоны настурций, как благородно выглядели восьмиконечные листочки, которые под ярким солнцем приобретали синеватый или светло-зеленый светящийся оттенок! Светло-розовые гортензии, бархатистые красные розы, темно-синие акониты уютно цвели по соседству с помидорами и салатом. По сути, Хильдегард была художником. Тем не менее эта непризнанная художница в самый лирический момент совсем неделикатно прервала медитацию дочери душераздирающим стоном.
— Что случилось, мама? У тебя что-то болит?
— С чего ты взяла? Только потому, что я издала звук? Жаль, что не увижу, как ты, дожив до старости, будешь ползать среди кустов и выдергивать руками жгучую крапиву. Зато на небе мне будет слышно твое жалобное нытье!
Что это: призыв о помощи, упрек?
Эллен вяло поднялась:
— Присядь-ка в тень, мама. И не переживай: если мне придется тебя заменить, то я смогу отличить васильки от сныти и пырей от чертополоха.
Они поменялись местами, и Эллен поймала себя на том, что тоже машинально издала жалобное «ай!», когда по неосторожности схватила рукой ветку дикорастущей розы.
— Нет розы без шипов, — буркнула дорогая мамочка с нескрываемым злорадством и вытянула свои тонкие ноги на второй стул. — Как же приятно иногда расслабиться! Будь так добра, сделай мне, пожалуйста, чашечку кофе глясе.
Это уже слишком, подумала Эллен, но в ответ только вздохнула, да и то еле слышно.
Несмотря на то, что Уве чувствовал себя глубоко оскорбленным, он не смог удержаться, чтобы не отвезти Амалию с Эллен во франкфуртский аэропорт. Его обижало не только то, что подруга собиралась в путешествие без него; сам факт дарованного круиза был для него как бельмо на глазу. По дороге Эллен из вежливости попыталась наладить с парнем беседу, но тщетно — он демонстративно врубил на полную мощность древний CD-проигрыватель. Из динамиков вырвалась песня, которую Амалия не переносила: «Динозавры все печальнее».[13] Жаль, что он здорово обиделся, размышляла Эллен, и что мама его не жалует; с практической точки зрения было бы неплохо, если бы Уве время от времени наведывался к Хильдегард и присматривал за старушкой. Для него это пустяк, он живет рядом и, по большому счету, ничем особенно не занят. Она бы охотно возместила молчаливому водителю как минимум расходы на бензин, но ей не хотелось еще больше ущемлять его гордость. По пути надо посмотреть какой-нибудь изящный сувенирчик, напомнила себе Эллен. Мама от щедрой души незаметно сунула ей еще двести евро, которые скопила бог знает на что, со словами: «На случайные расходы, чтобы ты не отказывала себе по мелочи».
Прибыв к терминалу, Уве какое-то время искал свободное место на стоянке, потом помог выгрузить чемоданы, но не стал провожать женщин в зал ожидания и уехал. У Амалии на душе скребли кошки, ей хотелось как минимум обнять друга на прощание, и она даже сделала бы это, если бы Уве не нырнул поспешно в свой побитый автомобиль и улетел, выдавив из себя на прощание скупое «Пока!».
Чуть позже Эллен стояла под огромным табло с расписанием вылетов и прилетов и беспомощно пыталась вникнуть в систему многочисленных задержек рейсов. Последний раз она летала в Испанию с мужем и дочерьми, опыта у нее было мало, и обрадовалась, когда перед ней внезапно возникли Герд с Ортруд. После формальных приветствий Герд представил Амалию жене:
— Она чуть было не стала нашей племянницей, досадно, что не получилось, правда?
Взглянув на заполненную доверху багажную тележку, Ортруд моментально оценила ситуацию:
— Как я понимаю, посадочный талон вы еще не получили? Когда получите, можем выпить по бокалу просекко в «Хэрродс».
Она-то определенно знает, что нужно делать и куда идти, с грустью подумала Эллен. Оставалось надеяться, что какой-нибудь добрый человек поможет разобраться с электронным билетом и на регистрации.
— Ты только посмотри! — воскликнул Герд. — Ну прямо как в фильме Вуди Аллена.
Кивком головы он указал на группу ортодоксальных иудеев — у каждого на голове кипа и надутые лиловые подголовники на шее, — которая в спешке перебегала из зала А в зал Б. Эллен глядела разинув рот, будто деревенщина, впервые оказавшаяся в гуще цивилизации. В смущении она снова повернулась лицом к Герду и его жене. На Ортруд был легкий льняной дорожный пиджак, светлые удобные брюки и кожаные сникеры. Все, включая украшенную черными узорами шаль, в любимых пенсионерами бежевых оттенках. Ну, тут они не отстают, с облегчением подумала Эллен и пристроилась наконец в хвост очереди на регистрацию. А когда полезла за паспортом, пожалела, что не подумала об изящной сумочке, и с досады ее охватила безмерная слабость. Черная кожа ее сумки везде поистерлась, молния заедала. Амалия сложила свои мелкие вещи в Катин ярко-красный рюкзак, который небрежно набросила на плечо.
