Ознакомительная версия.
– Ну да, – согласился тот. – Строгаем, как можем, еле успеваю сценарии читать. Даже в поездах приходится.
– Ты режиссер?
– Нет. Режиссер у нас Решетов. Он же и генеральный директор компании. Я при нем главным редактором. А больше редакторов нет. Надо бы взять, только Решето на всем экономит.
Решетова Саша помнил хорошо.
– Послушай, Иван…
– Я Василий, – поправил попутчик. – Вася Горелов. С твоей женой в одной группе учился. Забыл, что ли?
– Прости, оговорился.
Теперь Холмогоров сообразил: рядом с ним был тот, кто в студенческие годы вечно занимал деньги и не всегда отдавал.
Они проговорили до самого прибытия. Посидели даже в баре вагона-ресторана, где выпили по паре кружек пива. Когда расставались на вокзале, Горелов спросил:
– Ты сейчас сразу домой к жене, или еще дела какие-то?
Саша пожал плечами, раздумывая, стоит ли говорить правду, и все же признался:
– Так мы в разводе. Поеду в какую-нибудь гостиницу.
– Зачем? – удивился Василий. – На фига тебе деньги выбрасывать, поживи у меня. Квартира не в центре, правда, но зато место тихое и комната отдельная тебе обеспечена.
Район и в самом деле оказался тихим и был застроен хрущевскими пятиэтажками. Квартира Горелова была крохотной, зато трехкомнатной, и Горелов обитал здесь в одиночестве. Холмогорову он выделил шестиметровую клетушку, в которой едва умещались раскладной диван, узкий платяной шкаф, рабочее кресло и стол, похожий на располневшую к старости тумбочку.
– Повезло мне, – рассказывал хозяин, – у меня была однушка, а потом случайно узнал, что некая старушенция меняет свою, вот эту, на меньшую с доплатой. Доплату она попросила копеечную и все боялась, что я не отдам ей деньги. Так переживала, бедная… А я ведь всегда отдаю, если ты помнишь. Перезайму, но долг верну обязательно.
– Помню, конечно, – неконфликтно согласился Саша, оглядывая тесное пространство.
Жить в такой комнате, конечно, нельзя. Прийти поздним вечером, бухнуться спать, утром выпить кофе и умчаться – это возможно, а проводить здесь все время… Но пришлось лежать на диване, потому что пойти было некуда. Горелов вычитывал сценарий в другой комнате. Диван был жесткий, и от него пахло пылью. Холмогоров вышел на малюсенькую кухню, заглянул в холодильник и обнаружил – внутри пусто. Тогда оделся, осторожно прикрыл за собой входную дверь и отправился искать магазин.
Когда уже подходил с тележкой к кассе универсама, услышал звонок своего мобильного. Достал аппарат и посмотрел на экран – номер вызывающего абонента был скрыт. И все же Саша ответил на вызов.
– Как Питер? – спросил незнакомый мужской голос. – Как жена встретила?
– Пока не видел ее, – ответил Холмогоров. – Сегодня вечером рассчитываю навестить. Или завтра.
– Не тяни. А то мы поручим это дело другому, и любительское видео на известную тебе тему отправится в прокуратуру.
После чего пошли гудки. Александр сунул телефон обратно в карман и выругался.
Кассирша осуждающе вскинула голову:
– Молодой человек, вы в общественном месте, а не в лесу.
К концу дня к Горелову приехал его начальник – режиссер и генеральный директор студии «Рашен филм компани» Рудольф Решетов. Втроем сели за стол, чтобы отметить встречу. Впрочем, Холмогоров сразу понял, зачем Рудик нагрянул к подчиненному так внезапно: скорее всего, Вася доложил ему, кого приютил у себя дома. После второго тоста режиссер спросил:
– У тебя свободное время есть? А то мы тут новый проект запускаем. В принципе, роли распределены, но если у тебя есть желание, то главная роль твоя. Очень интересная, кстати.
– Цена вопроса?
Решетов помялся, посмотрел на Горелова, потом на телевизор.
– Сколько ты сейчас получаешь?
– Две тысячи евро за съемочный день.
Рудольф присвистнул.
– В Москве все с ума посходили. Но тысячу я смогу тебе выплачивать. Всего запланировано двадцать четыре серии. Сколько эпизодов с твоим участием будет, сейчас сказать не смогу, но если начнем снимать только их, то за три недели, может, за месяц, управимся.
– Тридцатник, значит? – быстро подсчитал Холмогоров. Затем кивнул. – Договоримся так: тридцать пять тысяч, и я отработаю все за двадцать дней. Кого хоть играть придется?
– Киллера, – включился в разговор Горелов. – Сюжет – весьма и весьма. Киллеру поручают убрать девушку, на которую свалилось огромное наследство. Он принимает заказ, идет на встречу, чтобы получить аванс, фотографию жертвы, адрес. А по дороге случайно знакомится с той самой девушкой, спасая ее от напавших хулиганов. Короче, возникает любовь. Затем парень берет у заказчика снимок. А отказаться уже не может, иначе его самого грохнут. И тут начинаются приключения…
– Мало попросил, – перебил Холмогоров. – Я даже догадываюсь, на каком канале сериал пойдет. Но раз уж слово дал, значит, отработаю, а надо было все-таки подумать.
– Если будешь у Васи жить, мы сможем сэкономить на оплате гостиницы и доплатим к гонорару, скажем, три тысячи, – поспешил заверить Решетов. Тут же подумал, вздохнул: – Ладно, пять тысяч доплатим, вот и получится тридцать пять. Только ты уж отработай по полной.
– И еще одна просьба, – вспомнил Саша. – Главный редактор с работой не справляется. То есть справляется, конечно, но с трудом успевает.
– Да я, – попытался возразить Вася, – в некотором смысле только…
– Ну вот, он даже отрицать боится. Короче, ему нужен помощник.
Рудольф побагровел, но Холмогоров сделал вид, будто не замечает.
– Есть хороший работник, очень ценный.
Решетов потряс головой.
– Я думаю…
– Это моя жена – Надя Черкашина.
Режиссер посмотрел на Васю и, продолжая разглядывать своего подчиненного, кивнул.
– Считай, что договорились. Завтра же подготовим договор с тобой и с ней. Вместе и подъезжайте.
Сидели за столом до позднего вечера, обсуждали будущий проект. Потом Горелов пошел провожать начальника. Холмогоров тоже вышел – подышать воздухом. Усадили Рудика в такси, повернули к дому, и Вася произнес с грустью:
– Видишь, он какой – даже водителя себе не хочет нанять, на всем экономит. А прибыль-то у нас приличная. Куда он только…
Горелов не успел договорить – в кармане Холмогорова затренькал мобильник. Опять звонили со скрытого номера.
– Долго ты еще прохлаждаться будешь? Смотри, а то терпение уважаемого человека лопнет!
– Я же обещал завтра, – ответил Саша, – значит, завтра. Чего теребить меня лишний раз?
Затем посмотрел на Васю и объяснил:
– Первый канал меня на один проект напрягает, но там телероман, а значит, целый год ничем другим не будет возможности заниматься.
– Ну да, – согласился Горелов, – деньги-то хорошие.
Надя вернулась домой, переполненная ощущениями. Печально, конечно, что с Еленой Юрьевной такое случилось. Но пожилая дама воспринимает приближающийся конец спокойно, словно долгие годы жила ожиданием этого момента. Сегодня при расставании она шепнула Наде:
– Жизнь – самое неизлечимое заболевание, которое, как ни крути, всегда кончается смертью.
– Человек жив, пока его помнят, – сказал услышавший слова бабушки, Павел. – Примитивно звучит, но если разобраться, люди, оставившие после себя великолепные здания или картины, от которых не оторвать взгляда, или музыку, снимающую боль и усталость, бессмертны. Они будут жить вечно, даже если их имена забудут.
Теперь Надя понимала, что внук Елены Юрьевны имел право так говорить. Глядя на его картины, нельзя было оставаться спокойным. Она смотрела на созданный им морской пейзаж и видела даль, которая едва угадывалась за волнами, набегающими на берег. Может, Павел ничего не изобразил за этой дымкой, а ей, зрительнице, казалось, что где-то там, среди облаков и морской пыли, скользят бледные силуэты парусников.
– Как так получается? – спросила Надя тихо.
Но Павел не понял, о чем она говорит, пояснил с улыбкой:
– Да я и сам удивляюсь, как при такой пастозной живописи мазок выходит прозрачным. Хотя нет, знаю. Просто я мастехином писал, кистью так краску не положишь. Можно, конечно, безопасной бритвой, но у меня тогда лезвия под рукой не было.
– Бритвой? – удивилась Надя.
Впрочем, неважно, чем художник работал, важен результат. Все работы у Павла были прекрасны.
– Вы ведь еще и копии делаете? – спросила она.
А внук Елены Юрьевны, не отвечая, неожиданно задал свой вопрос:
– Может, перейдем на «ты», вы не против?
Вскоре общение стало совсем непринужденным. Павел показывал работы, объяснял, когда и где он их писал. Надя слушала внимательно, переспрашивала иногда. Вдруг вспомнила о Радецкой и подумала: как-то нехорошо интересоваться чем-то иным, рассуждать о прекрасном, отмечая, какой приятный собеседник Павел, когда Елена Юрьевна одна в больнице.
– Жаль бабушку, – произнес ее собеседник именно в тот момент, словно угадал, какая мысль возникла у Нади, – но она предвидела, точно знала, что будет именно так, что мы будем разговаривать с вами… с тобой. Здесь или в другом месте. Бабушка даже оформила на тебя дарственную и сообщила в Амстердам в музей Ван Гога, что у картины теперь другой владелец.
Ознакомительная версия.
