Терезы, решив для себя, что, если она станет отказываться, он прибегнет к шантажу.
Но все эти ужасные мысли и намерения исчезали, стоило Терезе прикоснуться к нему кончиками своих нежных пальцев или шепнуть на ушко всего два слова. Так и текло их счастье до сегодняшнего утра. Даже, собственно, до ночи, потому что звонок раздался именно ночью.
Вообще-то Петр был уверен, что телефонный аппарат, стоящий в углу спальни, не работает. Он никогда не звонил, пока они были тут. Звонок у него оказался резким, злым. А может быть, это уже Петр сам себе придумал позднее. К телефону подошла Тереза. В сером тумане комнаты скользило ее прекрасное тело, которое только что было в объятиях Лопухина. Разговаривала она на польском, но интонации, возгласы, очевидный испуг были понятны без перевода.
— Что случилось, любимая? — спросил Петр, едва закончился разговор.
— Надо немедленно собираться, Петя. Мой придурок, кажется, что-то знает! Не все, конечно, но он уже позвонил родителям и сказал, что скоро будет у них. Требовал меня к телефону. Мама сказала, что мы с Вандой тут, а номера она не знает. Мама у меня умница! Так что я остаюсь тут ждать Ванду, а тебе придется возвращаться.
Первые слова Лопухин воспринимал вообще как-то странно. Просто звуки, которые должны были бы складываться в какие-то слова и мысли, но этого не происходит, и звуки остаются звуками. Потом что-то проблеснуло, появился эскиз мысли. Потом появилась сама мысль. Корявая и неприятная. Что-то случилось, что может угрожать любимой женщине! И он, Петр Лопухин, обязан этому противостоять! Но что надо сделать?
— Да, конечно, любимая, я понимаю, но как я перейду границу? — спросил он.
— Ах, какой ты… проблемный, — ответила любимая. — У меня рушится жизнь, а ты думаешь только о себе. Тоже мне рыцарь!
Последние слова она произнесла с такой горечью, что Лопухин сдался:
— Хорошо, я уйду. Но скажи хотя бы куда?
— Ты думаешь, я знаю? — со слезой в голосе спросила Тереза слабеющим голосом.
— Но как же я скроюсь, если не знаю даже направления движения?
— Ах, как я тебя избаловала! Я все должна делать сама! Тебе не стыдно?
Лопухину было стыдно, очень стыдно, но это ничему не помогало, и не помогало решению проблемы. Тереза, видя, что любовник и не собирается уезжать, закатила скандал. Такой скандал, что Лопухин ушел бы обязательно, если бы знал куда.
Только ближе к обеду приехал какой-то мужик со злобным выражением лица. Объяснил Терезе, что ему позвонил ее брат и попросил помочь любимой сестричке. Переводя эти слова Лопухину, Тереза поджала уголки своих прекрасных губ: видишь, как меня любит брат? Мужик, пришедший на помощь, оценил свои услуги в такую сумму, что Лопухин заскучал. Вновь выручила Тереза:
— Возьми и уезжай немедленно! Отдашь дома, — и скривила губы свои восхитительные в предвкушении слез.
Вся дорога прошла в полном молчании и раздумьях. Мужик привез Лопухина к автовокзалу, помог разобраться в расписании и оставил его ждать автобуса, который должен был появиться через четыре часа. И все бы хорошо, но в тот момент, когда Лопухин уже почти успокоился, на привокзальной площади показались три джипа. Не обращая внимания ни на кого, джипы остановились почти посреди дороги, и из них стали выходить люди. Лопухин повернул голову и увидел мужа Терезы. Как ни велика была злость Лопухина, как ни страстно было его желание защитить любимую, увидев ее мужа в окружении головорезов, он невольно подумал, что жизнь коротка.
Вряд ли кто-то из приехавших знал его и смог бы тут разглядеть, но Петр не выдержал сам. Схватив сумку, он рванул куда глаза глядят, забыв, что совершенно не знает ни городка, ни тем более его окрестностей. Даже сейчас опасность еще не угрожала Лопухину. Но час уже пробил!
Один из охранников Рыбакова, а это с ними он приехал разыскивать жену, непроизвольно повернувшись в сторону быстро двигающегося человека (профессиональная привычка, что сделаешь), кажется, узнал его и сказал, обращаясь ко всем и приглашая всех посмеяться:
— Гляньте, вроде учитель из Ирминой школы бежит.
Мысль Рыбакова проделала несложный путь. Она прошла две точки. Первая — «Тереза прячется и что-то скрывает». Вторая — «По улице городка, расположенного в той местности, где должна быть Тереза, бегает учитель из школы, где учится их дочь», и Рыбаков сделал вывод: «Этот учитель и есть тот, с кем Тереза наставляет ему рога». Усталость, злость, просто обида и черт знает, что еще, перемешались в душе Рыбакова. Он закричал: «Взять его!», и крепкие пареньки разом бросились вслед за Лопухиным.
Им двигала жажда жизни, и он бежал, понимая, что бежать ему осталось совсем недолго. Инстинкт заставлял его искать какие-то закоулки, где можно затеряться, или проходные дворики. При этом Лопухин прыгал по дворам, топча цветы и уродуя грядки. Гонки не длились еще и пяти минут, когда он понял, что сейчас все закончится, и он делает последние шаги в своей жизни, убеждаясь, что «перед смертью не надышишься», когда вдруг калитка, к которой он подбегал, распахнулась, и сильная рука, схватив его, сразу же швырнула куда-то вниз, в кусты.
Лопухин, падая, решил, что жизнь свою он будет защищать, но только немного отдышавшись. Где-то рядом заходилась в лае собака, заглушавшая сначала топот тех, кто проносился мимо, а потом какой-то разговор.
Разговор Лопухин понимал отрывками, как и слышал. Но главное из того, что он расслышал и понял, его удивило. Голос, шедший с этой, внутренней стороны, нахально заявил, что мужик, то есть он, Лопухин, тут пробегал и скрылся за углом. «Вишь, как собаку растревожил, сволочь». Собака продолжала заливаться, и слова с «той» стороны Лопухин не расслышал, но хозяин спокойно возразил: «Я те войду! Я те так войду, что тебя сам Путин искать будет с фонарями! Ишь, понаехали, москали проклятые!»
Голос с «другой стороны» отвечал зло, очень зло, но — удаляясь. Значит, мужик не выдал его, Лопухина! Значит, Смерть, обдав своим ледяным дыханием, отступила? Значит, победила Жизнь!
И теперь Лопухин испугался уже по-настоящему. Вжимаясь в землю, он мечтал о том, чтобы и спаситель его о нем забыл, чтобы ушел в дом, чтобы можно было выскользнуть из двора и рвануть куда-нибудь
