Ознакомительная версия.
Мужчина в шляпе еще раз взглянул на того, кто по-прежнему смотрел в окно: на очень высокого худого человека в темно-синем пальто с обтрепанными рукавами, с тусклыми темными волосами, которого ссутулили тридцать пять, а то и сорок лет постоянного послушания. Стекло перед ним запотело. И вряд ли он мог что-нибудь рассмотреть.
Мужчина в шляпе сказал еще, что ему, Грацци, следует осмотреть и другие купе, никогда не знаешь, что там может оказаться, и даже когда там ни черта нет, в рапорте это производит впечатление. Надо уметь все подать.
Он хотел еще что-то добавить, но только пожал плечами и сказал, что все-таки здорово простудился.
— А тебя, собиратель жемчуга, я жду к двенадцати на набережной Орфевр, — закончил он. — Чао.
И вышел, не закрыв двери.
Мужчина, стоявший у окна, обернулся — у него было бледное лицо, голубые глаза, спокойный взгляд — и сказал своему спутнику, наклонившемуся над нижней полкой, на которой лежала убитая, что кое-кто действительно заслуживает хорошей взбучки.
* * *
Это был небольшой блокнот с соединенными пружинкой листочками в клетку, в красной обложке, на которой были видны отпечатки пальцев. Куплен он был за сто франков в одном из писчебумажных магазинов Баньо, хозяин которого любил выпить и поколачивал свою жену.
Инспектор, которого коллеги называли Грацци, открыл этот блокнот в кабинете второго этажа вокзала, чтобы занести туда первые полученные сведения. Было около одиннадцати. Четвертый вагон «Фокейца» вместе с остальными вагонами поезда был отправлен на запасной путь. Три человека в перчатках, вооруженные целлофановыми пакетами, принялись тщательно осматривать его.
«Фокеец» вышел из Марселя в пятницу 4 октября в 22.30. Как и положено по расписанию, он останавливался в Авиньоне, Балансе, Лионе и Дижоне.
В купе, где был обнаружен труп, места шли с 221-го по 226-е, счет начинался снизу, нечетные номера находились слева от входа, а четные — справа. Пять билетов были куплены заранее, в Марселе. И только одно место, 223-е, оставалось свободным до Авиньона.
Жертва лежала на полке под номером 222. Билет, найденный в ее сумочке, указывал, что она села в поезд в Марселе и, если только не поменялась с другим пассажиром, должна была ночью занимать 224-е место.
Во время пути в вагонах второго класса билеты проверялись только раз, после Авиньона, между 23.30 и 0.30. С контролерами, проверявшими билеты, удалось связаться по телефону лишь после полудня. Оба они утверждали, что никто из пассажиров не опоздал на поезд, но, к их великому сожалению, они не запомнили тех, кто ехал в этом купе.
* * *
Набережная Орфевр, 11 часов 35 минут.
Одежда, белье, сумочка, чемодан, туфли, обручальное кольцо жертвы ждали своего часа на столе одного из инспекторов, но не того, который должен был заняться расследованием. К ним был приложен напечатанный в двух экземплярах на машинке список обнаруженных вещей, составленный Безаром, стажером отдела криминалистики.
Бродяга, которого допрашивали за соседним столом, отпустил мерзкую шутку по поводу бумажного пакета, разорвавшегося во время путешествия по этажам, откуда выглядывало облако белого нейлонового белья. Инспектор Грацци велел ему заткнуться, на что бродяга ответил, что им следует сразу договориться: раз уж он не должен ни о чем говорить, то ему лучше уйти; тогда сидевший напротив него инспектор на него замахнулся, но тут на защиту угнетенных встала какая-то дама, присутствовавшая «от начала до конца» при каком-то дорожном происшествии. Во время этой перепалки на пол то и дело падали вещи, которые Грацци ронял, пытаясь перенести их все разом со стола, на котором они громоздились, на свой собственный.
Еще до того, как инцидент был исчерпан, Грацци знал уже добрую половину того, что мог ему сообщить его легкомысленный груз, который теперь, когда он принялся составлять опись, не умещался на его столе, падал со стула, валялся на полу, перебирался на соседние столы, и сослуживцы от души ругали этого болвана, который не может работать на том месте, которое ему отведено.
Напечатанная на машинке опись вещей была снабжена некоторыми примечаниями; так, жемчужина, найденная в кармане темного костюма, была присоединена к жемчужинам, собранным в купе, которые будут тщательно исследованы; отпечатки пальцев на сумочке, чемодане, обуви и предметах, находившихся в сумочке и чемодане, по большей части принадлежали самой жертве, что же касается остальных отпечатков, то для того, чтобы сравнить их с отпечатками, обнаруженными в поезде, необходимо провести специальный анализ, так как они старые и плохо сохранились; пуговица, которой не хватало на лифе, отыскалась в купе и будет изучена вместе с жемчужинами; несколько неумелых непристойных рисунков с подписью «Лучше журавль в руках, чем синица в небе» на сложенном вчетверо листке бумаги формата 21 на 27, найденном также в сумочке, представляют собой ребус во вкусе коммивояжеров. К тому же он разгадан неправильно, а если судить по упорству, с которым Безар (целых четырнадцать строчек на машинке) объяснял, почему эта разгадка не подходит, можно было не сомневаться, что начальство немало позабавилось и ребус этот был сегодня у них в конторе главной темой разговоров.
* * *
К полудню ребус, впрочем, обошел все этажи, поскольку сам шеф, сидя в шляпе за своим столом, что-то рисовал на бумаге и предлагал свои решения, сопровождая их хриплым смехом сильно простуженного человека, трем веселившимся инспекторам, которые радостно подхватывали его шутки.
Тишина наступила, когда в комнату, сгорбившись и сморкаясь, вошел тот, кого звали Грацци.
Шеф сдвинул шляпу на затылок, сказал: ладно, ребята, мне надо поговорить с нашим Шерлоком Холмсом, а если судить по выражению его лица, сразу видно, что дела идут не слишком шикарно, так что вы можете убираться. Кончик его карандаша все еще касался листка бумаги, покрытого рисунками, а в уголках рта и в прищуре глаз затаился смех. Опустив голову, он машинально продолжал что-то рисовать, в то время как Грацци, прислонившись к радиатору центрального отопления, бесстрастным голосом излагал то, что было записано у него в блокноте.
Жертву звали Жоржетта Тома́. Тридцать лет. Родилась во Флераке (департамент Дордонь). Двадцати лет вышла замуж за Жака Ланжа. Через четыре года развелась. Рост метр шестьдесят три, брюнетка, глаза голубые, кожа светлая, особых примет нет. Работала демонстратором фирмы косметических товаров «Барлен». Жила в доме 14 на улице Дюперре. Со вторника 1 октября до вечера пятницы 4 октября находилась в Марселе, где рекламировала товары фирмы. Остановилась в «Отель де Мессажери» на улице Феликса Пиа. Обедала и ужинала в кафе и ресторанах на улице Феликса Пиа и в центре. Зарабатывала за вычетом взносов на социальное страхование 922 франка 58 сантимов в месяц. На сегодняшний день на счету в банке у нее лежит 774 франка 50 сантимов. В сумочке наличными имелось 342 франка 93 сантима и один канадский доллар. По-видимому, убийство не было совершено с целью ограбления. Найдена записная книжка с адресами, которые еще предстоит проверить. В вещах не обнаружено ничего особенного: пустая коробочка от аспирина, которую она могла бы уже выбросить, несколько фотографий ребенка, довольно нежное письмо о переносе свидания, начинающееся словами «Милая моя перепелочка», без даты и подписи, — вот и все.
Шеф сказал: хорошо, все проще простого, для начала надо поговорить с людьми. Он достал из кармана мятую сигарету, покрутил ее в пальцах. Поискал глазами зажигалку. Грацци подошел поближе к нему и дал ему прикурить. Наклонившись к огоньку, шеф проговорил: во-первых, улица Дюперре, если она действительно там жила. Он затянулся, кашлянул, сказал, что ему следовало бы бросить курить. Во-вторых, как ее там, фирма «Барлен». В-третьих, найти родственников, чтобы ее опознали.
Он взглянул на лежащий перед ним листок с рисунками и сказал с благодушной улыбкой, что это очень забавно. А что думает об этом сам Грацци?
Грацци ничего не думал.
Шеф проговорил «ладно» и встал. Он собирался пообедать вместе с сыном в одном из бистро Центрального рынка. Сын намерен поступать в школу Изящных искусств. Двадцать лет, а в голове ветер гуляет. Только труба и изящные искусства, вот и все, что его интересует. Сын у него настоящий кретин.
Натягивая пальто, он на мгновение остановился, вытянул вперед указательный палец и повторил, что уж он, Грацци, может ему поверить, сын у него настоящий кретин. К несчастью, это ему не мешает его любить. Уж он, Грацци, может ему поверить, у него просто сердце разрывается.
Он снова сказал «ладно». Они еще побеседуют после обеда. А как со списком пассажиров, взявших билеты на поезд? Эти железнодорожники никогда не спешат. Во всяком случае, не стоит пока слишком загружать лабораторию. Придушить в поезде красотку — это работа не для профессионала. Не успеет Грацци оглянуться, как какой-нибудь псих свалится ему на голову: я любил ее и тому подобное. И тогда можно будет передать дело этой скотине Фрегару.
Ознакомительная версия.
