Ознакомительная версия.
После очень долгой паузы он сказал:
– Она была бо́льшим, премьер-министр.
Черчилль кивнул и сдавил отцовский локоть.
– Мы не можем себе позволить терять де Люса, Хэвиленд, – тихо произнес он.
Что он имел в виду?
Краткий миг они стояли бок о бок в лучах солнца, двое мужчин, выглядевших так, будто они потерпели поражение, двое братьев по чему-то далеко выходившему за пределы моего понимания, чему-то, что я даже не могла вообразить.
Потом, обменявшись рукопожатиями с отцом, Фели, Даффи и даже тетушкой Фелисити, мистер Черчилль подошел к тому месту, где стояла я – чуть в стороне от остальных.
– А вы, юная леди, тоже пристрастились к сэндвичам с фазаном?
Эти слова! Именно эти слова!
Я слышала их раньше! Нет, не слышала – видела.
У меня внезапно волосы встали дыбом.
Голубые глаза Черчилля пронзительно смотрели на меня, как будто заглядывали в самую душу.
Что он имел в виду? На что, во имя всех святых, он намекает? Что, по его мнению, я должна ответить?
Боюсь, я покраснела. Это все, на что я была способна.
Внимательно вглядываясь в мое лицо, мистер Черчилль взял меня за руку и слегка сжал своими удивительно длинными пальцами.
– Да, – наконец пробормотал он себе под нос, – да, я уверен, что ты тоже.
И с этими словами он отвернулся и медленно зашагал по платформе, торжественно кивая головой направо и налево и приветствуя жителей по пути к ожидающей его машине.
Хотя он уже целую вечность не занимал эту должность, его пухлое тельце, бульдожье лицо и пристальный взгляд больших голубых глаз продолжали источать осязаемую ауру величия.
Даффи придвинулась к моему уху.
– Что он тебе сказал? – прошептала она.
– Что соболезнует, – соврала я. Не знаю почему, но я знала, что следует поступить именно так. – Только то, что он соболезнует.
Даффи бросила на меня косой злобный взгляд.
Как это возможно, подумала я, что сейчас, когда наша мать лежит мертвая прямо перед нами, мы, две сестры, на грани того, чтоб вцепиться друг другу в глотки из-за пустякового повода? Абсурд, но так обстоят дела. Могу предполагать только, что такова жизнь.
И смерть.
Что я знала наверняка, так это то, что мне надо домой – запереться в тишине своей комнаты.
Отец был занят, обмениваясь рукопожатиями с людьми, желавшими выразить ему свои соболезнования. В воздухе повисло змеиное шипение повторявшихся «ссс»:
– Соболезную, полковник де Люс… мои соболезнования… соболезнования, – ему повторяли это снова и снова, каждый по очереди. Чудо, что отец не сошел с ума на этом самом месте.
Неужели никто не может придумать что-то пооригинальнее?
Однажды Даффи сказала мне, что в английском языке примерно полмиллиона слов. Имея такое разнообразие в своем распоряжении, можно предполагать, что хотя бы один человек может найти более оригинальные слова, чем глупое «мои соболезнования».
Вот о чем я раздумывала, когда от толпы отделился высокий человек в слишком толстом и тяжелом для такого чудесного дня пальто и приблизился ко мне.
– Мисс де Люс? – поинтересовался он удивительно приятным голосом.
Я не привыкла, чтобы ко мне обращались «мисс де Люс». Так обычно обращались к Даффи, или Фели, или к тетушке Фелисити.
– Я Флавия де Люс, – ответила я. – А вы кто?
Доггер научил меня давать такой ответ автоматически, когда со мной заговаривают незнакомцы. Я глянула вбок и увидела, что Доггер с внимательным видом стоит рядом с отцом.
– Я друг, – продолжил незнакомец. – Просто друг семьи. Мне надо поговорить с тобой.
– Извините, – сказала я, делая шаг назад. – Я…
– Пожалуйста. Это жизненно важно.
Жизненно? Человек, использующий слово «жизненно» в повседневной речи, вряд ли может быть негодяем.
– Что ж… – Я заколебалась.
– Скажи отцу, что Егерь в смертельной опасности. Он поймет. Я должен с ним поговорить. Скажи ему, что Гнездо в…
Внезапно глаза мужчины расширились от удивления – или это был ужас? – когда он бросил взгляд за мое плечо. Что – или кого? – он увидел?
– Пойдем, Флавия. Ты заставляешь всех ждать.
Фели. Моя сестра одарила незнакомца сдержанной вежливой улыбкой, кладя руку мне на плечо и сильно сжимая без особой на то необходимости.
– Погоди, – сказала я, ныряя в сторону и выскальзывая из ее хватки. – Я буду через минуту.
Доггер уже открыл дверь старого «роллс-ройса» «Фантом II» Харриет, который он припарковал максимально близко к платформе. Отец был на полпути к машине, он шел, тревожно шаркая и понурив голову.
Только в этот момент я осознала, какой же это ошеломляющий удар для него – все происходящее.
Он утратил Харриет не один раз, а дважды.
– Флавия!
Опять Фели, в ее голубых глазах светилось холодное нетерпение.
– Почему, – зашипела она, – ты всегда ведешь себя как…
Резкий гудок поезда заглушил ее слова, но я с легкостью прочитала по ее губам гадости, которые она мне говорила.
Состав медленно тронулся с места. Во время короткой встречи с похоронной службой нам сказали, что, когда мы покинем полустанок, поезд отгонят в неиспользуемый отстойник где-то к северу от Ист-Финчинга, а потом развернут и отправят обратно в Лондон. Потому что отправлять похоронный поезд задом наперед – это нарушение похоронного этикета, а также «ужасное невезение», по словам мистера Сауэрби из «Сауэрби и сыновей».
Фели схватила меня и поволокла – в буквальном смысле слова – к ждущему «роллс-ройсу».
Я попыталась вырваться, но напрасно. Ее пальцы глубоко вонзились мне в плечо, и, волочась за ней, я спотыкалась и хватала воздух ртом.
Внезапно кто-то из отставших дико закричал. Сначала я решила было, что причина – жестокое обращение Фели со мной, но потом увидела, что люди бросились к краю платформы.
Проводник отчаянно свистел в свисток, кто-то кричал, и поезд резко и со скрежетом остановился, испуская клубы пара из-под колес. Я вырвалась из хватки Фели и протолкалась обратно к вагонам, протиснувшись мимо предполагаемого вице-маршала авиации, которая, казалось, приросла к месту.
Ошеломленные жители деревни стояли, прижимая руки ко ртам.
– Кто-то столкнул его, – произнес женский голос откуда-то сзади.
У моих ног, как будто стремясь дотянуться до туфель, торчала человеческая ладонь, она с ужасающей неподвижностью высовывалась из-под колес последнего вагона. Я встала на колени, чтобы присмотреться. Свежеиспачканные пальцы были широко растопырены, словно умоляя о помощи. На запястье, которое было почти непристойно оголено, были заметны крошечные золотистые волоски, и их ласково шевелил поток воздуха из-под поезда.
Мои ноздри наполнились запахом горячего масляного пара и кое-чем еще: острым медным запахом, который, раз унюхав, невозможно забыть. Я сразу же узнала его.
Запах крови.
Почти до самого мертвого локтя съехал рукав пальто – слишком длинного и слишком толстого для такого приятного дня.
«Роллс-ройс» медленно ехал следом за катафалком.
Хотя полустанок Букшоу находится примерно в миле от дома, я уже знала, что это печальное путешествие будет длиться целую вечность.
Аналитическая часть моего мозга стремилась сделать выводы из того, что я только что наблюдала на железнодорожной платформе: насильственной смерти незнакомца под колесами поезда.
Но более дикая, примитивная, первобытная сила не позволяла мне этого, подбрасывая оправдания, каждое из которых казалось довольно разумным.
Эти драгоценные часы принадлежат Харриет, твердила она. Ты не должна обкрадывать ее. Ты обязана посвятить это время памяти матери.
Харриет… Думай только о Харриет, Флавия. Это ее право.
Я позволила себе расслабиться на уютной коже сиденья и мысленно погрузилась в тот день на прошлой неделе в моей лаборатории…
Их утонувшие лица совсем не напоминали белые рыбьи брюшки, как можно было бы ожидать. Едва скрытые поверхностью воды, в кроваво-красном свете они на самом деле скорее напоминали цветом сгнившую розу.
Она до сих пор улыбается, несмотря на то, что случилось. У него поразительно мальчишеское выражение лица.
Под ними извиваются и глубоко погружаются в жидкость переплетенные, словно водоросли, черные ленты.
Я касаюсь поверхности – указательным пальцем пишу на воде их инициалы:
ХДЛ
Этот мужчина и эта женщина так тесно связаны, что эти три буквы подходят каждому из них: Харриет де Люс и Хэвиленду де Люсу.
Мои мать и отец.
Удивительно, что я наткнулась на эти изображения.
Чердак в Букшоу – это обширный надземный потусторонний мир, где хранятся ненужные вещи, мусор, отходы – печальные пыльные останки всех тех людей, которые веками жили и дышали в этом доме.
Например, на покрытом плесенью молитвенном стуле, на который когда-то водружалась преисполненная благочестия и напудренная Джорджина де Люс, дабы слушать робкие признания своих напуганных детей, лежали обломки импровизированного планера, на котором ее злосчастный внук Леопольд бросился с парапета в восточном крыле – и через несколько секунд разбился о твердую, как сталь, заледеневшую поверхность Висто, тем самым положив конец этой ветви семьи. Если внимательно присмотреться, на ветхих обтянутых льном крыльях планера можно заметить пятна окислившейся крови Леопольда.
Ознакомительная версия.
