Ознакомительная версия.
Черная земля, жирная, кладбищенская. Серые дорожки. Зелень первоцветов, которые пробиваются то тут, то там беспорядочными кляксами… Мишке бы понравилось. Быть может, устроился бы прямо тут, на дорожке, с альбомом, с карандашом… а то и мольберт притащил бы назло старухам. Или не назло, Мишка никогда ничего не делал, чтобы назло, просто поступал так, как считал нужным, а Стаса это бесило.
Ничего.
Теперь Мишки нет… и беситься нечего.
Не на кого.
– Мне жаль, – вздохнула женщина в тяжелом драповом пальто с воротником из искусственной норки. Норка выцвела, поползла пятнами, да и сама женщина гляделась нелепою, случайной гостьей.
Кто она?
Странно-то как… похороны, люди какие-то подходят к Стасу, выражают сочувствие, а он только и может, что кивать.
И кивает.
И пытается понять, кто же это был. Друг? Приятель? Сосед? Кто-то, с кем Мишку связала незримая нить хороших отношений, достаточно хороших, чтобы потратить деньги на гвоздики, а время – на похороны. А самое удивительное, что никого-то здесь Стас не знает.
Что ж получается? Он понятия не имеет, как жил его брат?
А ведь и вправду не имеет… когда они в последний раз разговаривали, чтобы нормально, без крика и выяснения отношений, без обвинений, которые теперь казались пустыми, а тогда… а никогда не разговаривали. Да… и эта выставка идиотская… Мишка ведь не хотел ее.
Злился.
Говорил, что сам справится, без Стасовой протекции… и помощь ему никакая не нужна… говорил, но карточкой пользовался. А Стас орал, что карточку закроет, но все равно продолжал перечислять деньги.
Третьего числа каждого месяца.
– Наркотики, – заметила круглолицая старушка с вострыми глазами. В них Стасу виделось откровенное, детское какое-то любопытство, проявлять которое старушка не стеснялась. Она и к могилке поближе подобралась. И к гробу подошла, вроде как попрощаться, но на деле смотрела старушка не на Михаила, а на гроб, на костюм, на цветы… венки…
В ресторан поедет всенепременно, а после будет рассказывать своим, столь же любопытным подругам, как ныне принято похороны справлять.
Чушь какая в голову лезет.
И нехорошо подслушивать чужую беседу, но Стас ведь не таится.
Стоит.
Смотрит. И не его вина, что обострившееся восприятие сделало этот разговор доступным. Женщинам кажется, что они беседуют тихо.
– Вы, Анна Павловна, уж извините, но Михаил не был…
– Ах, Людочка. – Анна Павловна приложила к глазам платочек, верно, для большей скорбности образа. – Ныне все потребляют…
Произнесла она это с уверенностью человека, чей жизненный опыт позволяет заподозрить неладное в каждом встречном…
– А Михаил и вовсе… из этих… – Она взмахнула ручкой, той самой, в которой платочек держала. – Из художников. Там уж и вовсе каждый или по этому делу… – Она щелкнула пальцами по горлу. – Или по иному. Я-то знаю… у меня у племянницы сынок в живописцы подался. Я ей так и сказала: не потворствуй дури! Сгубишь парня…
– Не знаю, – Людочка была настроена скептически.
И кажется, действительно грустно ей было.
Соседка.
Конечно, теперь Стас вспомнил, и Анну Павловну с ее вечным недовольством, с лошадиным вытянутым лицом и буклями, которые она обесцвечивала добела. С рыжею помадой, от которой узкие губы гляделись еще более узкими.
И Людочку узнал.
Она обреталась этажом выше. Тихая девочка, тихая девушка, какая-то невзрачная, скучная, но весьма примерная.
Отличница, не то что Стас.
Кажется, за эту ее примерность он тогда Людочку тихо ненавидел. И себя тоже, потому что не способен был стать примерным, хотя бы ненадолго.
Интересно, как у нее жизнь сложилась? Отец что-то там упоминал про университет… английский язык… небось закончила с красным дипломом, иначе у таких, как она, не выходит. А после устроилась на работу. В школу. Потому что более хлебные места получают те, у кого, помимо красного диплома, хватка имеется… в школе и работает по сей день, если повезло, то доработала до завуча.
– Он всегда был… другим. – Людочка поежилась.
Пальто ее, тяжелое, точно броня, не спасало от ветра. И от Стасова взгляда. Она спиной повернулась нарочно, желая от этого взгляда избавиться, а заодно уж и от Стаса.
– И что? А братца его вы видели? – Анна Павловна ко взглядам была равнодушна, а солидная шуба и от ветра защищала. – Бандит!
– С чего вы взяли?
И со Стасова места было видно, как полыхнула краской Людочкина шея, тонкая, длинная. Такую бы в шарф, а то ведь простудится, героиня-отличница.
– Ты машину его видела? А гроб этот? Ты себе представить не можешь, сколько стоит по нынешним временам приличный гроб… а цветы… откуда у него деньги?
Стасу стало смешно.
На похоронах собственного брата смеяться нельзя, люди решат, что он, Стас, обезумел. И будут в чем-то правы, потому что это безумие – притворяться нормальным в такой день.
Но почему им, таким, как Анна Павловна, всегда интересно, откуда у Стаса деньги?
И главное, деньги эти они любят считать.
Пересчитывать.
Гадать, честно они заработаны или нет. И что будет, когда деньги закончатся?
– Наркотиками торгует. – Анна Павловна широко, размашисто перекрестилась и поклон отвесила церквушке.
– Откуда вы…
– Людочка, нельзя же быть такою наивной! Очевидно. У старшего брата деньги. А младший обкололся до смерти. Значит, что?
Ничего это не значит.
Ничего.
Стас сжал кулаки. Ногти впились в ладонь, но эта боль, и не боль даже – неудобство – облегчения не принесло. Он заставил себя успокоиться.
Дышать.
И к могилке подойти. Потом, когда случайные и не случайные гости, которых набралось не так уж и много, отступили за ограду кладбища. За оградой стояли машины, а там и ресторан ждал.
Ничего. Еще подождет.
Стасу надо попрощаться. Он ведь так и не сумел, чтобы нормально… ни там, в похоронной конторе, ни в церкви, ни даже на кладбище. Обряды какие-то, обычаи… а тут вот…
Земли свежей горб. И деревянный крест с фотографией, с датами. Памятник надо будет поставить, но позже. Сказали, что сразу нельзя, земля усядет.
Или осядет?
Стас перестал понимать разницу между словами. Он стоял, глядел на могилу, на снимок, пытался заговорить, но не смог.
И отступил.
– Извините. – Людочка, оказывается, не ушла в машину.
Видела? Не могла не видеть, сама будучи незаметною. Как это у нее выходит? При ее-то немалом росте. На полголовы Стаса выше, а сутулится.
Горбится.
Стесняется, что ли?
– Вы ведь слышали все, да? – Она заглянула в глаза, сделавшись похожей на несчастную собаку. – Вы не могли не слышать…
– Слышал.
Стыдно не было.
– Вы… извините Анну Павловну, пожалуйста… она… у нее просто характер такой. Неуживчивый. А на самом деле она несчастный человек.
Стас извинит. Стасу, если разобраться, глубоко плевать на Анну Павловну с ее характером и несчастьями. Ему собственных хватает. И на Людочку с ее сочувствием тоже плевать.
Зачем она вообще подошла?
– И я не думаю, что Михаил был наркоманом.
– Почему?
Стало вдруг любопытно.
– Он не был похож на наркомана.
– А вы много наркоманов видели?
– Достаточно, – спокойно ответила Людочка, и взгляд изменился, сделался каким-то… более уверенным, пожалуй. И печальным. – Я нарколог.
– Неужели?
Прозвучало невежливо.
– Извините, – в конце концов, Людочка точно не виновата в том, что случилось. – Мне казалось, что вы английский преподаете.
– Почему английский? – теперь она удивилась.
– Не знаю. Просто… отец что-то такое упоминал про университет…
– Институт. Медицинский, – она слабо улыбнулась. – Это моя мама хотела, чтобы я стала переводчицей. Ей казалось, что переводчики зарабатывают безумные деньги. А я вот… мне языки тяжело давались. А естественные науки, наоборот. Вот я и решила…
И решение свое Людочка воплотила в жизнь.
– Мама была против?
– Поначалу не очень… она решила, что я стану гинекологом. Или дантистом.
– Почему?
Ей идет улыбка, лицо становится не таким удручающе бесцветным.
– Хотя… дайте догадаюсь. Выгодные специальности.
– Верно. Но… не сложилось. – Она шла широким неженским шагом, почти вытеснив Стаса с узкой тропы. – Я никогда не оправдывала маминых ожиданий…
Странное совпадение. У Стаса точно так же не получалось оправдать ожидания отца.
– Но мы не обо мне. Я, наверное, не в свое дело лезу… если Михаил и начал употреблять, то недавно… мы на днях встречались. Говорили.
– О чем?
– У него была безумная идея, написать мой портрет.
– Почему безумная?
– Потому что… портреты стоит писать с красивых женщин.
– А вы…
– Обыкновенная, – жестко постановила Людочка. – Да и вообще… это затянувшийся спор… скорее уже по привычке… мы проговорили почти час… о портрете… выставке. Михаил очень нервничал, что было нормально… но наркотики…
Ознакомительная версия.
