Ознакомительная версия.
Санитары спрыгнули в лодку и стали готовиться поднять девочку на пристань. Один из них осторожно начал переворачивать тело на спину. Мокрые волосы рассыпались веером, открыв бледное личико с распахнутыми глазами, невидящий взгляд был устремлен в вышину, на бегущие по небу тучи.
В первый миг Патрик отвернулся, но затем нехотя взглянул на девочку, и тотчас словно ледяная рука стиснула его сердце.
— Не может быть! Как же так, черт возьми!
Мартин растерянно перевел на него взгляд. И тут его осенило:
— Ты ее знаешь?
Патрик только молча кивнул.
Стрёмстад, 1923 год
Она никогда не посмела бы произнести это вслух, но про себя думала: ей очень повезло в том, что мать умерла сразу после ее рождения. Благодаря этому Агнес ни с кем не приходилось делить отца, а из того, что она слышала о своей матери, можно было понять: та не стала бы спокойно смотреть, как она вьет из отца веревки. Зато уж папенька ни в чем не мог отказать осиротевшей дочке. Агнес отлично знала об этом и вовсю пользовалась отцовской слабостью. Некоторые родственники и друзья из лучших побуждений пробовали обратить на это его внимание, но все слабые попытки Августа Шернквиста сказать «нет» своей любимице кончались для него поражением: он не мог устоять перед этим хорошеньким личиком и огромными глазами, на которых чуть что наворачивались слезы и затем градом катились по щекам. Тогда его сердце размягчалось, и дочь, как правило, добивалась своего.
В результате она к девятнадцати годам превратилась в беспримерно избалованную девушку, и многие из подружек, сменившихся у нее на протяжении этих лет, наверное, не побоялись бы сказать, что Агнес отличается скверным характером. Разумеется, так в основном говорили девушки. Мальчики же, как обнаружила Агнес, обыкновенно не замечали ничего, кроме хорошенького личика, больших глаз и длинных густых волос, то есть того же, что заставляло папеньку дарить ей все, чего бы она ни попросила.
Их вилла, одна из самых роскошных в Стрёмстаде, стояла высоко на горе, так что из окон открывался красивый вид на море. Вилла была оплачена отчасти из состояния, которое досталось в наследство матери Агнес, отчасти из доходов от каменоломен отца. Однажды он едва не лишился всего состояния во время забастовки 1914 года, когда каменотесы дружно выступили против владельцев крупных компаний. Однако порядок был восстановлен, а после войны начался новый экономический подъем, и горнодобывающая промышленность в Крокстранде под Стрёмстадом тоже заработала на полную мощность, поставляя камень главным образом во Францию.
Агнес не волновало, откуда у отца берутся деньги. Она родилась в состоятельной семье, привыкла жить в достатке, и для нее было совершенно неважно, заработано ли это богатство или досталось по наследству, лишь бы его хватало на покупку множества красивых нарядов. Не все вокруг разделяли ее взгляды. Родители матери пришли в негодование от выбора дочери: ведь богатство ее мужа было приобретено недавно и сам он вышел из бедной семьи — его родственники не из тех, кого можно пригласить на светский прием, их приходилось звать в гости отдельно, когда члены семьи собирались попросту, без посторонних. Эти несчастные не знали, как полагается вести себя в аристократическом салоне, и в разговоре с ними ни о каких возвышенных предметах и поминать не стоило. Матушкины родители совершенно не понимали, что такого нашла их дочь в Августе Шернквисте, который на самом деле от рождения звался Перссоном. Его попытка подняться по общественной лестнице путем смены фамилии бабушку и дедушку не обманула. Но внучку они все же полюбили и, потеряв дочь, стали наперебой с отцом баловать ее ребенка.
— Солнышко, я еду в контору.
Агнес обернулась к вошедшему в комнату отцу. Перед его приходом она упражнялась на рояле, сидя лицом к окну; она делала это главным образом потому, что знала, как хорошо выглядит за инструментом. Особой музыкальностью девушка не отличалась; несмотря на дорогие уроки игры на фортепиано, которые ей давались с детства, она научилась только более или менее сносно играть по нотам, раскрытым перед ней на подставке.
— Ты не забыл, папочка, о том платье, про которое я тебе на днях рассказывала? — Она посмотрела на отца умоляющими глазами и увидела, что он, как всегда, разрывается между желанием сказать «нет» и своей неспособностью это сделать.
— Деточка, я же совсем недавно купил тебе платье в Осло…
— Но ведь оно же на подкладке, папочка. Неужели ты хочешь, чтобы я в такую жару пошла в субботу на праздник в теплом платье?
Она обиженно насупилась и стала ждать его реакции. Если он против ожидания все равно будет упираться, нужно взглянуть на него с дрожащими губами, а если и это не поможет, придется прибегнуть к слезам. Но сегодня у отца усталый вид, так что вряд ли потребуется много лишних усилий. Как обычно, она взяла верх.
— Ладно, ладно, сбегай завтра в магазин готовой одежды и закажи себе это платье. Прибавишь ты старому папке седых волос! — сказал он, качая головой, но не удержался от улыбки, когда дочь бросилась к нему с поцелуями.
— Ну, будет, будет уж! Садись и поиграй хорошенько гаммы. А то вдруг в субботу тебя попросят что-нибудь сыграть, так что не мешает на всякий случай как следует подготовиться.
Довольная Агнес снова села за рояль и послушно принялась упражняться. Она так и видела, как это будет: все взоры обращены на нее, а она, озаренная трепещущим пламенем свечей, сидит за роялем в новом красном платье.
Мигрень наконец-то немножко отпустила. Железный обруч вокруг головы постепенно разжался, и она смогла осторожно приоткрыть глаза. Наверху было тихо. Как хорошо! Шарлотта повернулась на другой бок и снова опустила веки. С наслаждением она ощутила, как уходит боль, постепенно сменяясь приятной расслабленностью во всем теле.
Немножко полежав, она осторожно приподнялась и, спустив ноги, помассировала пальцами виски. Они немножко побаливали от прикосновения, и это, как она уже знала по опыту, будет продолжаться после приступа еще несколько часов.
Альбин, должно быть, спит. У него как раз дневной сон, и это позволяло ей с чистой совестью не торопиться с подъемом. Бог видит, как ей необходимо иногда немного расслабиться! Из-за все усиливавшегося в последние месяцы стресса приступы мигрени участились, высасывая из нее последние остатки энергии.
Она решила позвонить своей подруге по несчастью и спросить, как та себя чувствует. Хотя ей и самой приходилось в настоящее время нелегко, состояние Эрики вызывало у Шарлотты беспокойство. Молодые женщины познакомились сравнительно недавно, а заговорили друг с другом после того, как несколько раз нечаянно встретились во время прогулки. Обе были с детскими колясками: Эрика гуляла с Майей, Шарлотта — с восьмимесячным Альбином. Поняв, что живут совсем рядом, они стали видеться почти каждый день, но Шарлотта все больше и больше беспокоилась, глядя на свою новую подружку. Она не знала Эрику до рождения Майи, но интуиция все же подсказывала ей, что та не всегда была такой вялой и подавленной, как сейчас. Шарлотта уже пробовала осторожно заговаривать с Патриком о послеродовой депрессии, но тот отмахнулся от ее намеков и сказал, что дело просто в психологической перестройке и все наладится, когда они приспособятся к новому распорядку жизни.
Шарлотта сняла трубку телефона, который стоял у нее на ночном столике, и набрала номер Эрики:
— Привет! Это Шарлотта.
Эрика отозвалась сонным и тусклым голосом. Услышав его, Шарлотта ощутила новый прилив беспокойства: с подругой что-то не так, совсем не так!
Но все же голос той немного повеселел, да и Шарлотта тоже была рада поболтать несколько минут, прежде чем, покоряясь неизбежному, пойти наверх и вернуться к той реальности, которая ждала ее там.
Словно почувствовав, о чем она думает, Эрика спросила, как идут дела с поисками дома.
— Потихоньку. Даже слишком уж потихоньку. Никлас все время пропадает на работе и никак не находит времени поездить по окрестностям, где можно что-нибудь присмотреть. Да и выбор сейчас, кажется, не особенно богат, так что придется нам, как видно, пожить здесь еще некоторое время, — сказала Шарлотта с невольным вздохом.
— Вот увидишь, скоро все наладится!
По голосу Эрики Шарлотта слышала, что та старается ее утешить, но ей как-то не верилось, что все так и будет. Вот уже полгода, как Шарлотта и Никлас переехали с детьми к ее матери и Стигу, и, судя по всему, такое положение сохранится еще не менее чем на полгода. Для Никласа в этом, конечно, не было ничего страшного, потому что он с утра до ночи пропадал в амбулатории, но для Шарлотты, которая никуда не могла отойти от детей, это было ужасно.
В теории, когда Никлас предложил ей такой вариант, все казалось прекрасно. Во Фьельбаке открылась вакансия доктора, а после пяти лет, проведенных в Лиддевалле, обоим хотелось сменить обстановку. Вдобавок ожидалось рождение Альбина, на которое они решились как на последнее средство, чтобы спасти свой распадающийся брак. Никлас говорил: отчего бы в таких обстоятельствах не поменять заодно и все остальное, чтобы уж начать жизнь заново? Чем дольше она его слушала, тем заманчивее казалось это предложение. Тем более тут в случае чего есть на кого оставить ребенка, а в ожидании второго это далеко не лишнее. Но действительность быстро разрушила эти радужные надежды. Шарлотте хватило нескольких дней, чтобы вспомнить, почему она в свое время так стремилась поскорее съехать от родителей. Правда, обнаружились и кое-какие благоприятные перемены. Но как бы ей ни хотелось, ни о чем из этого она не могла поговорить с Эрикой. Это приходилось держать в тайне, чтобы не разрушить свою семью.
Ознакомительная версия.
