Ознакомительная версия.
– Лорд Паркер-Пенниуэлл, – радостно прошептал он, – вы увязли по самые помидоры, сэр.
– Надеюсь, твой редактор возьмет это на себя? – Страйк указал на положенный между ними счет.
– Да, конечно…
Калпеппер бросил на стол купюру в десять фунтов, и мужчины вместе вышли из кафе. Страйк тут же закурил.
– Как ты ее разговорил? – полюбопытствовал Калпеппер, когда они шагали по морозу, мимо мотоциклов и грузовиков, по-прежнему сновавших у мясного рынка.
– Я ее выслушал, – ответил Страйк.
Калпеппер недоверчиво покосился в его сторону:
– Все другие частные сыщики, которые на меня работают, прослушивают телефоны.
– Это незаконно, – сказал Страйк, выпуская дым в светлеющий воздух.
– Но каким образом…
– Ты же не разглашаешь свои методы, позволь и мне не разглашать свои.
Какое-то время оба молчали; хромота Страйка делалась заметнее с каждым его шагом.
– Это будет бомба. Бомба, – радостно заговорил Калпеппер. – Лицемерный старпер что-то блеял насчет алчности корпораций, а сам двадцать лимонов заныкал на Кайманах…
– Рад служить, – перебил его Страйк. – Счет пришлю мейлом.
Калпеппер в очередной раз бросил на него подозрительный взгляд:
– Читал на той неделе про сынка Тома Джонса?
– Тома Джонса?
– Ну да, певца, из Уэльса, – уточнил Калпеппер.
– А, этого, – равнодушно бросил Страйк. – У нас в полку тоже был Том Джонс.
– Так ты читал?..
– Нет.
– Шикарное интервью. Парень говорит, что никогда в жизни не встречался со своим папашей и вообще не имел с ним никаких контактов. Думаю, он срубил поболее, чем ты.
– Это мы еще посмотрим, когда ты получишь мой счет, – заметил Страйк.
– Да я так, к слову. Одно маленькое интервью – и сможешь на какое-то время забыть о слежке за секретаршами.
– Тема закрыта, – отрезал Страйк, – или больше на меня не рассчитывай, Калпеппер.
– Понятно, – сказал Калпеппер, – твою биографию я так или иначе смогу тиснуть. Отвергнутый сын рок-идола, герой войны, никогда в жизни не встречался с отцом, занимается частным…
– Насколько я знаю, подстрекательство к прослушке телефонов тоже незаконно.
В конце Лонг-лейн они замедлили шаг и повернулись лицом друг к другу. Смешок Калпеппера получился натянутым.
– Короче, присылай счет, буду ждать.
– Заметано.
Они разошлись в противоположные стороны; Страйк направился к метро.
– Страйк! – раздался у него за спиной голос Калпеппера. – Ты с ней переспал, что ли?
– Проверю, что ты напишешь, Калпеппер! – устало прокричал в ответ Страйк, не повернув головы.
Прихрамывая, он вошел под козырек станции метро, и Калпеппер потерял его из виду.
Но долго ль нам сражаться? Мне недосуг,
Да и желанья нету медлить! Дела не ждут.
Фрэнсис Бомонт, Филип Мессинджер.Маленький французский адвокат
В вагоне подземки уже прибывало пассажиров. Утренние лица после выходных: отечные, изможденные, напряженные, замкнутые. Страйк нашел место напротив блондинки с припухшими глазами: она то и дело заваливалась набок, погружаясь в дремоту, но быстро выпрямлялась и начинала тревожно вглядываться в окно – боялась, что проехала свою остановку.
Поезд с лязгом и грохотом мчал Страйка вперед, к жалкому пристанищу в две с половиной комнатенки под дырявой кровлей. Усталое сознание, взятое в кольцо этих пустых, овечьих физиономий, пыталось разгадать, какие стечения обстоятельств привели к их появлению на свет. Ведь рождение, если вдуматься, – это всегда дело случая. Если сперматозоиды сотнями миллионов слепо плывут в потемках, можно только поражаться, каким образом человек становится сам собой. Сколько народу в этом вагоне появилось на свет запланированно, размышлял он, слабея от недосыпа, а сколько – подобно ему – по чистой случайности? В начальной школе с ним вместе училась девочка с багровым пятном во все лицо; Страйк всегда ощущал, что между ними есть тайное сходство: оба с рождения поневоле несли на себе неистребимое клеймо. Сами они его не замечали, но все остальные видели и не упускали случая о нем напомнить. Время от времени на Страйка обращали внимание совершенно посторонние люди; до пяти лет он объяснял это своей исключительностью, но впоследствии понял, что незнакомцы видели в нем не более чем зиготу известного певца, нечаянное свидетельство грешков знаменитости. Страйк встречался с родным отцом дважды. Джонни Рокби признал свое отцовство только после анализа ДНК.
Доминик Калпеппер стал ходячим воплощением бесцеремонного любопытства, с которым, правда, в последние годы Страйк сталкивался довольно редко: теперь мало кто связывал угрюмого отставника со стареющим рок-идолом. Когда на его пути все же встречались подобные любопытствующие субъекты, их мысли начинали метаться от доверительных фондов к жирным подачкам, от частных самолетов и VIP-салонов к неиссякаемой щедрости мультимиллионера. Видя, что Страйк работает на износ, но при этом живет весьма скромно, они задавались вопросом: чем же он вызвал отцовскую неприязнь? Или он только прикидывается бессребреником, чтобы тянуть деньги из Рокби? И куда подевались те миллионы, которые его мать, вне сомнения, отсудила у богатого любовника? В такие моменты Страйк ностальгически вспоминал армию, анонимность службы, когда твое прошлое, твое происхождение фактически ничего не значат, коль скоро ты способен делать свое дело. На собеседовании в Отделе специальных расследований самый личный вопрос свелся к тому, чтобы повторить два диковинных имени, которыми его наградила не в меру экстравагантная мать.
Когда Страйк вышел из метро, по Черинг-Кросс-роуд уже неслись потоки транспорта. Занимался ноябрьский рассвет, серый и робкий, еще не избавившийся от запоздалых сумерек. Превозмогая усталость и боль, Страйк повернул на Денмарк-стрит и прикинул, что еще успеет немного вздремнуть до прихода первого клиента, назначенного на девять тридцать. Помахав продавщице гитарного магазина, с которой они частенько выходили на улицу покурить, Страйк толкнул черную входную дверь рядом с баром «12 тактов» и начал взбираться по металлической лестнице, огибавшей сломанную клеть лифта. Мимо графического дизайнера, занимающего второй этаж, мимо собственного офиса за гравированной стеклянной дверью третьего этажа – и на верхотуру, где была самая тесная площадка, за которой располагалось его нынешнее жилище. Предыдущий квартиросъемщик, управляющий нижним баром, перебрался в более комфортные условия, и Страйк, который несколько месяцев ночевал у себя в конторе, не упустил шанса снять жилье этажом выше, радуясь такому простому решению наболевшего квартирного вопроса. В мансарде было не повернуться, особенно человеку ростом под два метра. Он едва втискивался в душ; кухня оказалась совмещена с гостиной, а в спальню поместилась только двуспальная кровать. Кое-какие вещи пришлось оставить в коробках на лестничной площадке, невзирая на угрозы домовладельца. Маленькие оконца смотрели на городские крыши; внизу проходила Денмарк-стрит. Постоянное уханье басов из бара приглушалось высотой, а когда Страйк включал свою музыку, становилось и вовсе неслышным.
Во всем проявлялась его врожденная аккуратность: кровать всегда была застлана, посуда вымыта, вещи лежали на своих местах. Сейчас ему требовалось побриться и принять душ, но это могло подождать; повесив пальто, Страйк поставил будильник на девять двадцать и, как был в одежде, рухнул на кровать.
Заснул он через пару секунд, но почти сразу – или это только показалось – проснулся от стука:
– Прошу прощения, Корморан, извини, пожалуйста…
Он открыл дверь: на него виновато смотрела его помощница, высокая девушка с длинными золотисто-рыжими волосами; при виде Страйка она содрогнулась.
– Свалился замертво. Ночь не спал… две ночи.
– Извини, пожалуйста, – повторила Робин, – но сейчас без двадцати десять, Уильям Бейкер ждет и уже проявляет…
– Зараза, – пробормотал Страйк. – Будильник, наверное, не завел… дай мне пять минут…
– Это еще не все, – сказала Робин. – Пришла какая-то женщина. Без предварительной договоренности. Я сказала, что у тебя весь день расписан по минутам, но она не уходит.
Страйк зевнул и протер глаза.
– Пять минут. Предложи им чаю, что ли.
Через шесть минут Страйк, небритый, но в свежей рубашке, благоухающий дезодорантом и зубной пастой, вошел в приемную, где Робин сидела за компьютером.
– Лучше поздно, чем никогда, – выговорил Уильям Бейкер с натянутой улыбкой. – Хорошо еще, что у вас работает такая милашка, а иначе я бы заскучал и ушел.
Страйк заметил, что Робин вспыхнула от досады и отвернулась, якобы разбирая почту. Слово «милашка» в устах Бейкера прозвучало особенно гадко. Директор фирмы – костюм в тонкую полоску сидел на нем безупречно – поручил Страйку собрать досье на двух членов правления.
Ознакомительная версия.
