Покидая город, юноша почти не думал об особенностях жизни под открытым небом, ну разве что предполагал, что спать можно будет на мягком одеяле из клевера в каком-нибудь гостеприимном уголке у фермерской ограды. Но все эти уголки оказались весьма темны, а широкий простор полей наводил на мысли о том, что там действительно кто-то живет, но этот кто-то не имеет ни малейшего отношения к роду человеческому.
Он уже почти решился постучаться в один из попавшихся на пути фермерских домов и попросить там ночлега, но дикий собачий лай разорвал тишину спящих окрестностей, и грабитель со всех ног побежал по дороге дальше.
Через полмили на огороженном участке он заметил силуэт стога. Протиснувшись между рядами колючей проволоки, юноша направился к нему, задумав удобно устроиться в сене. Излучая решимость, он пошагал к своей цели. Но при этом его уверенный шаг был несколько неровен: молодость склонна демонстрировать отвагу, ей не обладая. Он даже хотел посвистеть немного, но одумался, поняв, что это лишь приведет к нежелательным последствиям — его заметят. Мгновение спустя он был чрезвычайно рад, что сдержался, потому что по мере приближения к стогу из-за сена медленно выплывало огромное косматое туловище быка, казавшееся еще больше на фоне озаренного луной неба. Грабитель порвал и брюки, и пиджак, пока в спешке выбирался через ограждение из колючей проволоки на дорогу. Тут он задержался и вытер пот со лба, хотя ночь становилась все холоднее.
Усталый и удрученный взломщик, с трудом передвигавший ноги, тащился по бесконечной дороге еще милю. Терзало ли его молодую грудь раскаяние? Думал ли он с тоской о своем месте ученика водопроводчика, таком безопасном и уважаемом? Или, если он никогда учеником водопроводчика не был, жаждал ли вновь вернуться к незамутненному миру своей не имеет значения какой, но однозначно законной профессии, которой занимался, прежде чем ступить на широкий проспект порока? Думаем, да.
Но вдруг через щели и проломы стены полуразрушенного и заброшенного овина он увидел розоватые отблески костра, словно кричавшие о том, что там, внутри был человек, живой и гостеприимный! И никакие рычащие собаки и огромные быки не смогли бы помешать нашему герою в мгновение ока преодолеть узкий, заросший сорняками клочок земли, разделявший дорогу и полуразвалившееся здание, и вот уже два широко открытых карих глаза смотрят в щель в стене покинутой постройки. И видят костерок, разведенный прямо на земляном полу в центре овина и вокруг его согревающего сияния фигуры шестерых человек. Кто-то развалился во весь рост на подстилке из старой соломы, кто-то сидит по-турецки. Все курят либо подозрительного вида трубки, либо самокрутки. С застывшим взглядом или с хитрым прищуром, бородатые или просто давно не брившиеся, молодые и старые. На всех потрепанная грязная одежда, но все — живые люди! Не собаки, не быки и не лягушки. Всей душой потянулся к ним юноша. Даже в носу защипало. Он завернул за угол и остановился в дверном проеме: пламя осветило его гибкое молодое тело, порванный, плохо сидящий костюм, продолговатое лицо и смеющиеся карие глаза. Так он простоял несколько секунд, разглядывая людей у огня. Никто из них его не замечал.
«Бродяги, — подумал грабитель. — Настоящие бродяги!» Было странно, что они не обращают на него внимания, поэтому он прочистил горло и сказал:
— Привет, бродяги!
Закрутились головы. Шесть пар глаз, туповатых и хитроватых, уставились на мальчишескую фигуру взломщика.
— Какого черта? — воскликнул растрепанный джентльмен в кепи гольфиста и сюртуке.
— Откудова ты вылез? — вопрошал другой.
— Привет, бродяги! — передразнил третий.
Юноша неспешно подошел к огню.
— Увидел ваш костер, — сказал он, — и решил остановиться. Видите ли, я тоже бродяга.
— А, — вздохнул пожилой в сюртуке. — Тоже бродяга. И ужели он думает, что у таких джентльменов, как мы, есть время на бродяг? И куда ж он бредет один, без мамки?
Юноша вспыхнул:
— Эй вы! Не надо мной смеяться только потому, что я новенький. Вы тоже когда-то начинали. А мне всегда хотелось вести свободную кочевую жизнь, и если примете меня в свою компанию и научите что к чему, я не буду для вас обузой. Сделаю все, что скажете.
Пожилой нахмурился.
— Вали отсюдова, малец! — повелительно произнес он. — У нас тута не ясельки. У нас тута все по-настоящему. Мож, мы иногда и попросим у кого вспоможения, но это не по-нашенски. Да и не больно ты расторопен, чтоб с шайкой бродить, малец, так что ты б проваливал. Дык если сложить тута все наши заслуги вместе, то выйдет, что нас в двадцати семи городах разыскивают, кого за гоп-стоп, кто-то ящик несгораемый взял, а кто и по мокрухе проходит. Видишь ли, прежде чем к таким джентльменам, как мы, примазываться, ты сам-один должен на дело сходить. Понял?
Говорящий выпятил квадратную челюсть, гнусно осклабился и, показав волосатыми лапами прямой угол, дал понять, что разговор окончен.
Мальчик стоял, нахмурившись, сведя черные брови к переносице, впитывая каждое слово. И вот он расправил плечи.
— По-моему, я ошибся, — проговорил он, как бы извиняясь. — Вы вовсе не бродяги. Вы воры, убийцы и все такое.
Его глаза открылись еще шире, и голос понизился до шепота.
— Но вы меня этим не испугаете, — продолжил он, — потому что я тоже грабитель.
И достал из оттопыривающихся карманов пиджака две пригоршни купюр и драгоценностей. Все шестеро удивленно уставились на него, в их глазах читались хитрость и жадность.
— Только что ограбил дом в Окдейле, — объяснил юнец. — Обычно граблю один каждую ночь.
Какое-то время слушатели были так поражены, что не могли издать ни звука, но вот один восхищенно пробормотал:
— Исправная добыча!
Тот, что был в сюртуке, кепи и годах, примиряюще взмахнул рукой. Он старался смотреть юноше в лицо, но вопреки всем своим усилиям не мог оторвать глаз от ослепительного богатства, покоящегося в аккуратных худощавых руках. Вот покачивалось, свисая, жемчужное ожерелье, стоимости которого хватило бы, чтобы выкупить из плена если не короля, то уж точно какого-нибудь члена королевской семьи; вот в неверных отблесках костра мерцали бриллианты, рубины, сапфиры и изумруды. А в другой руке была такая пачка денег, что не сжимался кулак. Там были не только доллары, но и золотые банковские сертификаты крупного достоинства. Небесный Капитан выдохнул, но выдох больше походил на стон.
— Узнаете мальца? — задал он вопрос. — Я чуял, что не так уж он и прост. Небесного Капитана на мякине не проведешь, да, парни?
И он повернулся к товарищам за подтверждением.
— Так это ж Оскалузский[6] Вор, — воскликнул один из них. — Я б его везде узнал.
— Давай располагайся, — пригласил другой.
Паренек запихал награбленное обратно в карманы и приблизился к костерку. Как же хорошо и тепло было у огня, тем более весенняя ночь становилась все холоднее. Сразу же начал разглядывать пеструю компанию вокруг: одежда некоторых выглядела довольно приличной и даже хранила на себе следы утюга, другие же носили лохмотья, но все как один были небриты и грязны, ведь бродячая жизнь это жизнь на природе, а природа по сути своей это грязь.
— Пожми руку Дурному Чарли, — сказал Капитан. Возраст и тучность автоматически ставили его главарем. Юноша сделал, как ему велели, улыбнувшись угрюмому мертвенно бледному бандиту и пожав протянутую липкую ледяную руку. Озноб ли заставил вздрогнуть гибкое молодое тело или было это подсознательное узнавание чего-то смертельного в холодной, несмотря на окутывающее тепло костра, коже? Небесный Капитан продолжил:
— И Супчику.
Потрепанная человеческая развалина приподнялась и протянула плотную ладонь. Рыжие бакенбарды, в беспорядке обрамляющие алое лицо, свалялись в небольшие, но перепутанные колтуны, намертво склеенные засохшими ингредиентами беспрерывно поглощаемой жидковатой похлебки.
— Очччччень рад, — брызгая слюной, пробормотал Супчик. Излишне красивые губы Оскалузского Вора — будем называть его так, раз он сам этого не отрицает — перекосила натянутая улыбка.
Колумб Чернявый, Генерал и Грязный Эдди тоже прошли церемонию представления. Так как Грязный Эдди был в физическом смысле слова самым чистым в шайке, юношу удивило данное ему прозвание, но удивление прошло, как только Грязный Эдди раскрыл рот: манера общения последнего развеивала все сомнения. Оскалузский Вор, самозваный «бродяга» и грабитель, залился румянцем, услышав полную откровенных непристойностей речь Грязного Эдди.
— Присаживайся, малой, — пригласил Супчик. — Чую, всю ночь на ногах. Во, глотни, — и протянул парню вынутую из бокового кармана фляжку.
— Спасибо, но я, это, завязал, да, — отклонил приглашение юноша.
— Закуришь? — предложил Колумб Чернявый. — Вот и табачок.
