Ознакомительная версия.
– Раз Марьянка сказала – значит, появится, – заявила Корицкая, знавшая деловые качества подруги, которая считала, что нет ничего хуже необязательности.
– Проходи на кухню, – пригласила Марина.
Корицкая разделась, сунула ноги в тапочки, критически осмотрела себя в зеркале, мимо которого не могла пройти ни при каких обстоятельствах, оценила свою фигуру фотомодели: обтянутые джинсами стройные ноги, высокую грудь под облегающим свитером, ниспадающие волнами на плечи золотые волосы – цвет, конечно, не свой, но ей идет.
– Водку будешь? – спросила Марина, доставая рюмки.
– Буду, замерзла, пока до тебя добиралась. Простояла на своем проспекте Ветеранов. Задубела. Тачку поймала. Какой-то пришибленный советский инженер попался. Содрал столько… Зарабатывает…
– Мой вон дозарабатывался. Придумал новый способ. Черт побери, лучше бы машину водить научился и работал на ней утром и вечером. Отцовский «Запорожец» уже сгнил, пока он собирался.
Самсонова разлила водку по рюмкам, достала банку домашних огурцов и хлеб.
В кухню прибежал девятилетний Виталик, увидел рюмки и закуску и резко остановился. Он уже прекрасно знал, что они означают: насмотрелся на папу и дедушку.
– Чего тебе? – спросила Марина.
– Я…
– Хватит мямлить! – заорала мать.
– Ну что ты так, Мариш? – попыталась вмешаться Корицкая.
– Вот когда родишь своего, тогда и будешь воспитывать так, как посчитаешь нужным, – повернулась к ней Самсонова со злым выражением лица. – А это – мой ребенок. Что хочу, то и делаю. Зачем пришел?
– Мама, я…
– Говори нормально! Ты, слава богу, не заика.
«Но может скоро им стать, – подумала Маша, но ничего не произнесла вслух. – С такой обстановкой дома».
– Я попить хочу, – сказал Виталик.
– Ну так пей. Вон вода кипяченая в банке стоит. Можно подумать, не знаешь где. Только давай побыстрее.
Когда Виталик, опустив плечи, ушел из кухни, Маша обратилась к подруге:
– Ну зачем ты так грубо с ним? Зачем на нем-то срываться? Он же ни при чем.
Самсонова опустилась на табуретку, не дожидаясь Корицкой, выпила налитую в рюмку водку и наполнила еще одну, откусила кусок черного хлеба, потом посмотрела на холеную цветущую Машку и вздохнула.
– Да я понимаю, что ни при чем. Меня сейчас все раздражает. Я локти кусаю. Жизнь пошла к чертям собачьим. Ты посмотри, во что я превратилась. Мне в зеркало на себя страшно взглянуть.
– Э, милочка, здесь все зависит от тебя самой. Можно и фигуру, и физиономию в норму привести. Тебе двадцать семь лет! Это что, возраст? На массажик походить, волосики подкрасить, фитнесом заняться. И станешь как новенькая.
– Когда мне ходить-то по всем этим шейпингам и массажам? – воскликнула Марина.
– Ты на своем рынке работаешь через день. Время есть. Марьянка находит, а уж она-то как пашет!
Самсонова попыталась что-то возразить, но Корицкая остановила ее жестом.
– Не надо про то, что у тебя семья. У тебя есть мама и папа. Детьми занимается твоя мать. Готовит, в общем, тоже она. Как говорит наша деловая подруга, захочешь – сможешь. Марьянка хоть и вкалывает по двенадцать часов в день, но успевает в косметические салоны. И утром на тренажере на своем занимается, не знаю уж, как ей силы воли хватает встать на час раньше.
– А деньги я откуда возьму? – спросила Марина.
– Чтобы бегать по утрам или ходить быстрым шагом, деньги не нужны. Костюм спортивный какой-нибудь в доме всегда найдется. И кеды или кроссовки старые. Волосы я тебе сама покрашу. Не придется в парикмахерскую идти. Ну подождешь пока с массажем. До лучших времен.
– Вот так всегда: до лучших времен, – вздохнула Марина. – Давай выпьем за то, чтобы они поскорей наступили.
Подруги чокнулись и осушили рюмки до дна.
– У тебя случайно нет колбасы или сыра? – спросила Маша.
– Ни хрена нет. Конфеты могу предложить, которыми торгую. Чтоб у моих хозяев слиплось в одном месте! И еще – суп из пакета.
– Ладно, хватит хлеба с огурцом.
Корицкая поняла, что для Марины это не вторая рюмка водки за сегодняшний день. И даже не третья и не пятая. Часто что-то подруга закладывать стала. Жизнь у нее, конечно, собачья. Но сама виновата. Никто замуж не гнал.
– Ну так расскажи поподробней, что там твой учудил, – попросила Маша.
Марина налила им еще по одной, дожевала кусок черняшки, отрезала второй.
– Я сегодня не ела, – сообщила она. – Сейчас еще по одной выпьем, я хлебцем закушу и выдам тебе все, что знаю. Может, и Марьянка к тому времени подъедет. Не хочу два раза одно и то же повторять. Вообще этого мерзавца вспоминать не хочется.
– Ты бы хоть маслом хлеб намазала-то, – заметила Корицкая.
– Масло только детям, – ответила Марина.
– О, господи! – воскликнула подруга и подумала: «Ну ничего себе живут люди. Мне крупно повезло, что Маринка этого Самсонова в загс отвела, а я на свободе осталась!»
Казалось, что подруга прочитала ее мысли, потому что заметила:
– Дура я была набитая тогда, в десятом. Ну надо же было в такого козла влюбиться! Что я в нем нашла? Марьянка-то его сразу отшила. А ты ведь тоже имела на него виды. Но я уцепилась. Вас еще ревновала. Боялась домой приглашать, думала, что уведете такое сокровище. Кретинка. Ну почему его никто не увел?!
Корицкая пожала плечами и подумала, что сокровище, подобное Самсонову, никому не нужно. Уж ей и Марьянке точно.
– Давай еще по одной, – предложила Марина. – За нас, за баб.
В кухне появилась мать Марины – Серафима Поликарповна.
– Хватит пить! – заорала она.
«Здесь вообще кто-нибудь разговаривает нормальным тоном? – подумала Корицкая. – Как ни придешь – уходишь с головной болью, потому что все непрерывно вопят друг на друга».
– Здравствуйте, тетя Сима, – поздоровалась Маша.
– Здравствуй, Маша. Ты в курсе уже, что драгоценный зятек учудил? Вымогатель хренов. В «Крестах»! Вдруг кто из соседей узнает… Мне же на улицу тогда не показаться! С бабками на скамейке не посидеть. Людям в глаза смотреть не смогу. Сколько раз тебе говорила, – обратилась она к дочери, – не выходи за него, потом говорила: разводись, ищи нормального мужика. Зачем Аньку рожала?
– Можно подумать, ты внучку не любишь, – заметила Марина. – То она для тебя – свет в окошке, то – зачем рожала.
– Вот если бы была только Анечка…
В этот момент в дверях кухни появился Виталик. Он услышал последнюю фразу, и у него началась истерика. Далеко не первая. У мальчонки уже была испорчена нервная система, что неудивительно в доме, где постоянно происходят скандалы, нет любви, пьют отец и дед, теперь еще и мать. Мать постоянно унижает и ругает отца, бабушка честит всех подряд, а он сам, как он уже понял в свои девять лет, – нежеланный ребенок. Ни для кого. Только, может, для папы, но папа боится выражать свои чувства, когда поблизости находятся мама и бабушка.
Виталик бился в истерике. Марина, перебравшая водки, вместо того, чтобы утешить сына, начала на него орать. Виталик захлебывался слезами. Корицкая в ужасе наблюдала за разворачивающейся перед ней сценой. Серафима Поликарповна взяла мальчика за руку и повела в комнату, пытаясь успокоить. Правда, это у нее плохо получалось. Ребенок ей не верил.
Самсонова налила еще по одной.
– Огурец будешь? – спросила она у Маши.
– Буду.
– За что теперь пьем?
– За решение всех проблем.
– Все они никогда не решатся, – вздохнула Марина. – Но все равно выпьем.
Подруги лихо осушили рюмки. Прожевали огурцы с хлебом.
– Ты, небось, теперь только дорогие напитки распиваешь, – заметила Самсонова. – «Мартини» там всякие да джины с тониками. Это я, как во все века русская беднота, – водочку. И иногда вермут, который двоюродный братец моего козла из Польши сюда гонит.
– А не заняться ли тебе этим Степановым? – предложила Маша. – Живет один. Детки твои для него все-таки какие-никакие, но родственники. Племянники. Хоть и троюродные. Но плевать. Пусть поможет семье брата. В особенности, если твой отправится в места не столь отдаленные.
– Нужна я ему, пожалуй. Он на таких, как ты, смотрит. У меня после двух родов ни кожи, ни рожи и два хвоста в придачу.
– Я тебе уже говорила сегодня: приводи себя в порядок. Понравишься кому – и польется на тебя золотой дождь.
Марина горько усмехнулась.
– Хоть бы капля одна этого дождя на меня капнула. Ну почему мне никто в семнадцать лет не сказал, чтобы я аборт сделала?
– Тебе все говорили, – жестоко ответила Маша. – Только ты не слушала. Вспомни. Ты думала, мы все тебе завидуем, что ты замужем, а мы нет.
Марина разрыдалась.
– Принеси сигаретку, – попросила она.
Маша сходила в коридор и вернулась с пачкой «Мальборо». Подруги закурили и встретились взглядами.
– Дура я. Дура, – вздохнула Самсонова. – Только себя наказала. Жизнь кончена, Машка. Что мне теперь осталось? Тащить этот воз. И в зной, и в холод торговать на улице. Никому я не нужна.
Ознакомительная версия.
