В звене, кроме сорокадвухлетнего, плотного, или, как говорят на Украине, «крэмэзного» Дзюбы, работал худой, высокий, вертлявый как ртуть, балагур Пётр Алисов и молодой, чернявый, ещё не служивший в армии, Федька Чернов, сосед Алисова. Федькина мать попросила Петра взять его в ученики.
— Возьми, Петя, его к себе в бригаду, может человеком станет. А то, знаешь, учиться не хочет, целый день на улице. Уже несколько раз возвращался домой выпивши. Где деньги на водку берёт — не знаю. Дружки его до тюрьмы доведут.
— Хорошо, Глаша, я потолкую с бригадиром, он мужик деловой, поговорит с начальством и всё устроим. С тебя магарыч.
— За мной дело не станет. С первой Федькиной получки поставлю.
Петрова жена Екатерина работала на чулочной фабрике, её фото постоянно украшало Доску почёта, и недавно её «выдвинули», а затем избрали депутатом городского Совета. Петя по этому поводу с гордостью говорил, опуская плечи и вытягивая вверх голову, своим коллегам по работе, а вернее, собутыльникам:
— У меня жинка депутат Горсовета! Я теперь не просто Петя Алисов, а муж депутатки.
Мужики смеялись и прозвали Алисова «Муж депутатки». Сначала Петро обижался, а потом привык и даже отзывался на это прозвище с комментарием:
— Хоть она и депутат Горсовета, но я же её е amp;у.
— Рассказывай басни. Каждый вечер шатаешься как маятник, в ворота не попадёшь.
— Я как маятник, а он у меня стоит, как солдат на посту у Мавзолея, и попадает, куда ему положено. Ты бы так попадал. Наливай, давай, только не мимо рюмки.
— А я стар стал, попадать не стал, больше туда, чем мимо. Дёрнули!
Екатерина, узнав, что Федька стал работать вместе с Петром, выговаривала его матери:
— Ты бы, Глашка, со мной посоветовалась, когда Федьку ему поручила. Ничему хорошему в этой шарашке он не научится.
— Почему это? Петро же работает, и говорит, что неплохо зарабатывает.
— Ага, неплохо. Там левые гроши, и он не просыхает. Я последнее время его и близко к себе не подпускаю. Спит на кушетке, воняет от него за версту. Куда ихнее начальство только смотрит? Устроила бы сына на завод, там левых денег нет, и пьют только в получку и аванс.
— Что ж теперь, Катя, сделаешь? Пусть работает, а там видно будет. Всё таки свой человек рядом.
— Ну да! За водкой его гонять будут и пить научат.
— Он и без них уже прикладывается.
Члены маленького рабочего коллектива для солидности называли себя бригадой, а Николая Дзюбу бригадиром. Петру разрешалось его называть бугром, чем тот, отсидевший уже два срока — четыре и шесть лет за кражу государственного имущества и разбой, был доволен. Федька вначале обратился к нему по имени-отчеству, которое узнал от Алисова, но Дзюба посмотрел на него тяжёлым взглядом, и у Федьки ёкнуло под сердцем.
— Зови меня просто — дядя Коля, ты мне в сыновья годишься.
У Дзюбы был ребёнок от первого брака, но после первой судимости, жена сбежала от него, а куда он не знал. Боясь его преследований, она и на алименты не подавала. После освобождения из колонии он женился вторично, но и эта жена быстро от него ушла из-за постоянной пьянки и рукоприкладства А так как пьянки случались часто, то на её лице, почти ежедневно под слоем дешёвой пудры цвели синяки.
Николай жил один в отцовском доме, и почти каждый день на квартире у него собиралась компания, состоящая из бывших и потенциальных уголовников. Иногда в компании бывали и женщины, которыми мужики пользовались по очереди, устанавливаемой хозяином квартиры.
На утро, если оно приходилось на субботу или воскресенье, «девушки», как он их называл, убирали в квартире: перемывали посуду, мыли полы, стирали, сдавали в соседнем магазине бутылки, и квартира на один-два дня приобретала почти приличный вид.
Сейчас бригада грузила на старенький, с обшарпанными бортами грузовик Газ-51, несколько брёвен, шестьдесят пять листов шифера, гвозди, несколько скоб, инструмент. Рядом стоял водитель Гришка по прозвищу Молдаван. Был он смугляв, горбонос, всегда в засаленном грязном пиджаке и имел вид БОМЖА. Так именовали в милицейских протоколах людей без определённого места жительства. Гришкиной отличительной чертой от других работяг участка являлась его трезвость, что всегда вызывало с их стороны насмешки.
— Молдаван, — с казал Дзюба, — чего это машина твоя так воняет?
— Та я вчера подкалымил вечером, отвёз одному жлобу навоз на дачу.
— А чего жлобу?
— Обещал пятёру, а дал трояк. Сказал, что мало привёз.
— Начистил бы ему рыло.
— Так он такой здоровенный, что таких как я, против него и троих не хватит.
— Монтировкой бы по кумполу. Против лома нет приёма.
— Сесть из-за мудака? А детей моих ты кормить будешь?
— Я и своих не кормлю, а на твоих…
— Настрогал пятерых, жена шестым беременна, нахрена нищету плодить? — вмешался в разговор Алисов.
— А это не твоё дело, Муж депутатки. За своим носом смотри.
— Так нос отвалится от такой вони. Ты бы хоть кузов помыл.
— Ладно, следующий раз помою, — примирительно согласился Гришка.
Наконец всё погрузили.
— Садитесь, поехали, сказал Гришка Молдаван.
— Куда садитесь? В твою вонючку? Вот тебе адрес, поезжай, а мы приедем автобусом, — возразил Петро.
— Я сам не поеду, скажите потом, что я что-то продал. Да и ехать вы будете до обеда, а мне ещё Нюма дал задание развести другие бригады.
— Сделаем так, — вмешался бригадир — Федька сядет в кабину и там разгрузит.
— Дядя Коля! Как же я сам разгружу?
— А Молдаван для чего? Поможет.
— Нашли помощника. Я вам не грузчик.
— Не хочешь, пусть Польский твою машину понюхает, а потом скажет тебе, грузчик ты или нет.
Гришка имел уже не раз разговор с начальником и механиком по поводу плохого содержания машины, и они его предупреждали, что переведут в грузчики, а этого он, ой, как не хотел.
— Ну чёрт с вами, поехали Федька.
Через минут двадцать машина была на месте. Из калитки вышла старушка лет семидесяти.
— Вы к нам?
— А как ваша фамилия? — спросил Гришка.
— Назаренко.
— Значит к вам. Открывайте ворота.
— Я сама не смогу, видишь они в землю упёрлись.
— Позовите кого-нибудь.
— Да сын и невестка на работе.
— Я, бабушка, открою, — вызвался Федька.
— Спасибо, сыночек, уважил старую.
— Уважил, уважил, — пробурчал Гришка.
Когда заехали во двор и стали разгружаться, он выговаривал Федьке:
— А ты, пацан, не лезь поперед батька в пекло. Я б с неё рубль за ворота эти содрал. Понял?
Федька молчал.
— Я тебя спрашиваю, понял?
— А ты мне, дядя Гриша, не начальник. Понял?
— Смотри, сопля китайская, по жопе получить хочешь?
— Своих у тебя пятеро, вот их и лупи почём хочешь. А меня тронешь, вот топор в инструменте.
— Смотри какой умный стал, — только и мог возразить Гришка.
— Да, умный, а что, это плохо.
— Хорошо, хорошо, только работай быстрее.
Федька и так уже взмок. За каждой шифериной он залазил на кузов, один край подавал Гришке, а потом спрыгивал на землю, брался за второй и они вместе клали его в стопку.
Минут через тридцать появились Дзюба и Алисов.
— Мы думали, что вы уже разгрузили, а вы ещё и половины дела не сделали, — ехидно заявил Алисов.
— Вот и заканчивай быстро, если ты такой шустрый, — ответил Гришка с такой же интонацией и отошёл в сторону.
Втроём быстро разгрузили машину и, когда она уехала, притупили к осмотру объекта.
Все трое по приставной лестнице полезли на чердак и стали осматривать стропильную систему. В одном месте нужно было заменить мауэрлат — брус, лежащий на стене, на который упираются стропила. В этом месте прохудилось кровельное железо, дерево подмокало и сгнило.
Сгнили также три стропильных конца и несколько досок настила. Работа была рядовая, всего дня на два с половиной — три, но слезши на землю, Алисов стал выговаривать хозяйке:
— Ну, бабуля, и влопались мы в работёнку!
— А что?
— Там столько работы, что и за неделю не управимся, а нам всего три дня дали, за них и заплатят.
— Я отблагодарю вас, сынки. Вы же постарайтесь.
— Постараемся, бабуля, постараемся. Нам только, чтоб обед был, а вечером магарыч.
— Обед я уже вам приготовила, а магарыч будет по окончанию.
— Чего так? — удивился Петро.
— У нас дома ни белую ни красное не пьют. И ваш начальник нас предупредил, чтобы никакой водки.
— Пусть тот начальник помахает целый день топором и молотком, да потягает шифер на крышу, да на холоде помёрзнет.
— Сейчас лето, сынок, квасок холодный у меня есть.
— Эх, бабуля… — хотел ещё что-то сказать Алисов, но его оборвал Дзюба:
— Ладно базарить. Пошли работать..
На чердаке стоял затхлый запах, а солнце нагрело кровлю до такой степени, что, казалось, что они попали в духовку.
