— Чудесно выглядишь.
— Спасибо.
Кейт клюнула тетку в щеку и едва не задохнулась от запаха одеколона.
— Должна бежать. Позвоню, когда вернусь.
— Не торопись, — сказала Пру и принялась скрести мойку.
Кейт вышла из дому и с ощущением растущей тревоги поехала в единственное место Гранвилля, которому городок был обязан своей славой, — в музей головоломок Эйвондейла.
Макдональды жили в «новом» районе, насчитывавшем 1830 коттеджей. До старой части города надо было проехать десять кварталов. Дома там были большие, добротные. С одной стороны, у реки, обширные сады, с другой — долина.
Музей располагался на Хоппер-стрит, главной улице исторического района. Трехэтажное здание, построенное в колониальном стиле, отделяла от соседей высокая живая изгородь. Два нижних этажа занимала экспозиция, профессор жил наверху.
Профессор Эйвондейл, гений-одиночка, сам того не зная, на протяжении пятидесяти лет поддерживал туризм. Причиной тому было его увлечение головоломками: они поступали к нему из всех уголков мира. Так же безотчетно он дал приют десятилетней девочке, у которой было больше мозгов, чем следовало. Незадолго до их знакомства погибла в дорожной катастрофе ее мать.
Он застал Кейт среди японских шкатулок с секретами. Девочка отчаянно крутила кубик Рубика. Слезы капали на яркую игрушку и скатывались на комбинезон.
Он уселся рядом, высокий, тощий, сутуловатый. Из просторного кармана старого твидового пиджака вытащил собственный кубик. Работали молча, бок о бок. И закончили одновременно.
Кейт взглянула на него, и он улыбнулся. Карие глаза под кустистыми бровями подмигнули девочке, и Кейт бросилась к нему на грудь.
Прошло почти двадцать лет, но горло Кейт сжалось при воспоминании о том дне. Он, конечно же, не ожидал такой реакции и сидел, неловко поглаживая ее по макушке, пока не утихли последние всхлипывания. Потом неуклюже поднялся на ноги и потянул ее за собой, в кабинет на втором этаже. Приготовил горячий шоколад, и они уселись у огня в больших креслах с подголовниками, прихлебывая из чашек и глядя на языки пламени.
Тогда она не знала, что такое поведение было ему совершенно несвойственно.
С тех пор Кейт каждый день приходила в музей после школы, а по субботам — с самого утра. Она и воскресную школу пропускала бы, если бы музей в эти дни не был закрыт. Казалось ли отцу странным поведение дочери, проводившей все свое время с шестидесятилетним отшельником, неизвестно: он ей ничего не говорил. Впрочем, Кейт подозревала, что он и не заметил: отец так горевал, что не видел ничего вокруг.
Итак, пока ее ровесницы хихикали, учились ухаживать за ногтями и долгие часы просиживали в кафе, попивая крем-соду, Кейт проверяла входные билеты, убирала пыль с витрин, крутила вместе с профессором кубик Рубика и изучала все, что на тот момент в мире было известно о сканвордах.
Сотрудница музея, Дженис Круппс, едва ее терпела. Она с недоумением смотрела на небрежно заплетенные косички Кейт, на мятые футболки и комбинезоны и старалась дать понять девочке, что она здесь чужая. Кейт надеялась, что Дженис уже ушла на пенсию.
Припарковав машину на улице против музея, Кейт не сразу вошла в дом, а прежде посмотрела на здание, где провела много счастливых лет.
Музей был окружен оградой, почти не видной под разросшимися кустами роз. За двумя высокими вязами она видела выглядывавшие из-за ветвей фронтоны, окна и карнизы.
Заметила, что краска на стенах облупилась.
Кейт отворила калитку, пошла по плитам, обросшим мхом, мимо щита с вылинявшей надписью «Музей головоломок Эйвондейла», шагнула на круглое крыльцо и почувствовала, как екнуло сердце. В детстве, приблизившись к входной двери с колоннами и лепными украшениями, она каждый раз чувствовала себя Золушкой. Нечто подобное испытала и сейчас.
Кейт глубоко вздохнула. В сумке у нее лежало письмо профессора, короткое, на одной страничке. Он просил ее приехать домой. И теперь она знала причину. Торговый комплекс. Неужели миру понадобился еще один торговый комплекс? На самом деле миру необходим был музей головоломок, место, куда дети и взрослые могли бы приходить и учиться, развлекаться и восторгаться. Место, где они позабыли бы о своих тревогах, развили бы воображение, залечили бы грусть.
Здесь, подумала Кейт, у нее есть шанс выбраться из мира чисел. Числа, числа и ничего, кроме чисел. Жизнь в хаосе уравнений и фракталов была увлекательной, но одинокой. Ее коллеги из «мозгового центра» жили числами, дышали числами, видели числа во сне. Даже занимаясь боулингом, подсчитывали удары и их процентное соотношение, предсказывали промахи, засекали время, необходимое для завершения игры. После шли пить пиво и даже тогда говорили о числах. Спорили о числах. Неудивительно, что Уолт поменял ее на девушку, которая едва справлялась с собственной чековой книжкой.
С Кейт было скучно, к тому же ей всегда бывало недосуг. Что ж, все к тому шло. Зато профессор нуждался в ней, она была нужна детям Гранвилля. И городу. Возможно, ей представился шанс принести пользу обществу.
Кейт отворила дверь, звякнул колокольчик. В просторном вестибюле никого не было. Слава богу, мисс Круппс за столиком она не увидела.
Накрытая ковровой дорожкой лестница за резной аркой уводила на второй этаж. Из коридора на первом этаже можно было попасть в залы с экспозицией. Сейчас Кейт видела растворявшиеся в темноте слабые очертания мебели.
Единственный источник света исходил от канделябра, поэтому в вестибюле царили сумерки. Атмосфера казалась разреженной, словно музей уже исчез. Нет, этого не произойдет, пока она не выскажется по этому поводу.
Кейт на цыпочках обошла стол и поспешила к лестнице.
Из темноты выступила фигура.
— Девушка! Музей закрывается. Придется прийти в другой раз.
Кейт занесла ногу на первую ступеньку и замерла. Ей не забыть этот резкий голос. Обернулась.
— Здравствуйте, Дженис!
— Здравствуйте, мисс!
Дженис Круппс стояла расставив ноги. Вся ее фигура выражала угрозу — от круглых носков черных туфель до заушников очков в черной оправе.
Кейт обошла женщину и взялась за дверную ручку. Хоть бы Дженис не заметила, что у нее дрожит рука. Кейт терпеть не могла спорить, но на этот раз пришлось.
— Я хочу повидать профессора.
Кейт повернула ручку и толкнула дверь.
Дженис загородила ей дорогу.
— Нет.
Кейт поднырнула под выставленную руку, затворила дверь и заперла ее изнутри.
Дженис погремела ручкой и смирилась. Кейт постояла и, услышав тяжелые удаляющиеся шаги, облегченно вздохнула и пошла в комнату.
Профессор сидел за столом. Голова его была опущена, плечи сгорблены. Волосы ничуть не поредели, только теперь они были белыми как снег, а не с проседью, как когда-то.
Его плечи ритмично и плавно подымались и опускались. Он спал. Кейт на цыпочках подошла поближе. На столе лежала раскрытая книга, за обложку заткнут карандаш. Кейт узнала одну из популярных серий сканвордов судоку.
К сердцу подкатила волна удовольствия, смешанного с более глубоким чувством. Он перешел от Рубика к судоку, как и она. Если бы Кейт была суеверным человеком, то подумала бы, что это знак: она поступила правильно, что вернулась. Суеверной она не была, однако почувствовала, что здесь ее место, и она крикнула бы об этом в окно, если бы было кому услышать.
Кейт тронула его за плечо.
— Профессор Эйвондейл? — сказала она тихонько, чтобы не напугать старика.
Профессор дернулся. Поднял голову.
— Гарри? Ты вернулся?
Повернувшись, увидел Кейт. Вскинул брови.
— Это не Гарри.
— Нет, сэр. Я — Кейт, Кати… Макдональд.
Она ждала, когда он ее узнает. Кейт изменилась, но не до такой же степени.
— Помните? Вы мне писали.
Глаза профессора медленно утратили отсутствующее выражение, лицо его выразило смущение. Он просиял, и Кейт почувствовала облегчение.
— Кати, моя дорогая!
Старик с трудом поднялся на ноги, взял ее руки в свои и потряс.
— Спасибо. Спасибо за то, что приехала.
Пока профессор на электрической плитке готовил чай, Кейт ходила по комнате, рассматривала знакомые предметы на столах, любимые книги на встроенных полках. Эта комната всегда была уютной. На стенах висели темные ковры с затейливым орнаментом. На тяжелом дубовом столе — груда книг и бумаг, лежащих в кажущемся беспорядке, но Кейт не обманывалась: профессор знал, где что находится. У него была фотографическая память.
Кейт остановилась возле тумбы с хрустальным шаром, подарком румынской цыганки. Во всяком случае, так ей сказал профессор. Кейт не разрешали до него дотрагиваться. Не прикоснулась она к нему и сейчас.
После того как чай настоялся, они уселись на свои старые места перед незажженным камином, как делали сотни раз в прошлом. Кресла казались сейчас меньше, чем тогда. Они немного вылиняли, подлокотники вытерлись.
