Берзин: Кроме всего прочего, у тебя есть ещё одно завидное и обязательное для разведчика качество - феноменальная память.
Зорге: Увы! Иногда она мешает мне жить. Память на запахи, звуки, вещи, лица, прочитанные тексты.
Берзин: Тогда скажи мне, чьи это стихи:
Умей смирять желания свои,
Прячь и храни и радость, и страданье,
Настойчив будь в минуту испытания...
Зорге (изумленно): Мои стихи... Грехи молодости... Как, откуда они у вас?
Берзин (не отвечая, подходит к карте мира): Наш Рихард болен Востоком... Востоком... Япония, Страна Восходящего Солнца. Токио... Мда... (возвращается, садится в кресло). Самое могучее государство Азии. Мощная армия, включая её многомиллионную часть на континенте, в Манчжурии Квантунскую армию. Огромный боевой флот. Высокоразвитая индустрия. И безудержно агрессивная военщина. И жадный до войны дзайбацу.
Зорге: Да, аппетиты у островной империи, прямо скажем, не волчьи, а львиные. Китай, Индокитай, Бирма, Индия, Филиппины, Тихоокеанские острова, Индонезия. Даже есть горячие головы, которым снится захват Австралии, Новой Зеландии.
Берзин: Это если они пойдут на Юг! А если на Север?
Зорге: Наш Дальний Восток, Сибирь, вся - до Урала. Все это обозначено в "меморандуме Танаки".
Берзин: Наш военный атташе в Берлине докладывает, что Гитлер уже имел несколько бесед с послом Японии о заключении двухстороннего пакта, направленного против Советского Союза. Эти данные подтверждаются агентурными сведениями.
Зорге: И я сообщал трижды о приездах эмиссаров Третьего Рейха, которые вели переговоры с японским кабинетом о том же.
Берзин: Я докладывал о них в Политбюро. Острота проблемы усугубляется тем, что Англия, Франция и США активно подталкивают Гитлера и Хирохито в объятия друг друга. Я разделяю твою точку зрения - японцы прочно и надолго завязнут в Китае. И тем не менее мы не вправе игнорировать их патологическую нацеленность на наши земли. Отсюда одна из важнейших задач твоей группы - отвести возможность войны между Японией и СССР.
Зорге: Но все же главная опасность всеобщему миру и нашей стране германский фашизм!
Берзин: Несомненно. И потому главная задача, подчеркиваю - главная! все усилия направить против этого смертельного врага. Для кого-нибудь фашизм - понятие далекое, почти отвлеченное. Ты же видел сам его злобный оскал, дрался против него с оружием в руках.
Зорге: Достаточно столкнуться с пьяными наци, орущими свои песни на улицах Берлина; видеть всполохи бесовского кострища на площади Берлинской оперы. Сотни тысяч книг величайших умов человечества горели в огне! А десятки тысяч людей, брошенных в концлагеря за "инакомыслие"? Все это дает действенный и долгосрочный заряд на битву с фашизмом.
Берзин: Итак... Вопрос вопросов - конспирация в условиях японского "режима ока", тотального надзора каждого за каждым, особенно за иностранцами.
Зорге: В условиях, когда по следу идут "кэйсацу", обычная полиция, "кэмпэйтай", военная полиция, токко, специальная высшая полиция, конспирация должна быть железной. Надеюсь, такая она и есть.
Берзин: В группе пять человек.
Зорге: Всех - знаю только я. Вместе никогда не собирались. Хотя в одно время трое работали и в Шанхае.
Берзин: Вукелич?
Зорге: Бранко - стойкий боец. Подпольщик. Прошел школу югославской компартии. Да что я говорю? Ведь вы, Ян Карлович, знаете его лучше, чем я.
Берзин: А меня интересует именно твое мнение, Рихард. Я ведь в деле его не видел.
Зорге: Испытанный, верный товарищ. Несокрушим физически и морально, как гранитная скала. Представляет парижский журнал "Вю" и белградскую "Политику". Основную информацию черпает из агентства "Домей Цусин", а также из посольств Франции, Англии и США.
Берзин: У нас проходит как "Жиголо". Что, действительно излишне охоч до женщин?
Зорге: Он, как и все мы, Ян Карлович, живой человек. Как определить излишне, не излишне? За каждой юбкой не гоняется. Но уж идущую в руки красотку точно не оттолкнет.
Берзин (улыбаясь): Как и ты?
Зорге (серьезно): Как и я. (Улыбаясь) Как все мы.
Берзин: Теперь наши японские друзья. Начнем с "Отто".
Зорге: Хоцуми Одзаки, журналист. Знакомы по Шанхаю. Работал в газете "Осака Асахи". В тридцать втором году вернулся в Осаку. Контакт восстановлен в тридцать четвертом. Убежденный сторонник левых взглядов. Эрудит. Талантлив. Любимый афоризм: "Кто осмотрителен, тот храбр вдвойне". На вид мягкотелый неженка, на деле несгибаем, как сталь. Переехал в Токио. Любимый советник принца Коноэ. Имеет доступ к документам Генро - совета старейшин при императоре, самого влиятельного политического органа страны.
Берзин: Он должен быть твоей главной опорой. Теперь Минами Рюити?
Зорге: Под этим именем Одзаки знает художника Етоку Мияги. Великолепный художник. Уехал в Америку, там вступил в компартию. Человек непреклонной воли, вдохновенный патриот, мечтает о свободной, мирной Японии. На редкость чистый, светлый, сильный. За свои идеалы готов отдать жизнь. Он имеет исключительно широкий спектр важных и нужных знакомств.
Берзин: Чистый, светлый, сильный... Его надо по-братски, незаметно и нежно поддерживать. У него многолетняя чахотка, тюремная болезнь революционеров.
Зорге: Ну а радиста Макса Клаузена и его Анну представлять вряд ли стоит. Лично проверял их в Шанхае... Ведь вот как все складывается, Ян Карлович. Хотел поглубже познать Китай, задумал и начал писать книгу. И вот прихоть судьбы - Япония.
Берзин: Не прихоть судьбы, дорогой Рихард. Архисложно и архиважно создать сейчас ячейку нашей разведки именно в Японии. То, что было у тебя в Шанхае - прелюдия, увертюра. Работать надо в Стране Восходящего Солнца. Ты думаешь, мы не перебирали множество кандидатур на место резидента? Еще как перебирали. Учитывали очень многие факторы. И один из решающих - через какой канал в Токио надежнее всего получать информацию о планах Гитлера? Через посольство Германии. А о планах японцев - само собой разумеется. Суть всей операции "Рамзай" - точно и надежно определить, откуда и когда будет исходить главная угроза нашей стране. Все согласились, что лучшей кандидатуры, чем ты, нет. Учитывалось все - и твоя усталость за три года работы в Китае и за два года в Японии, и длительная разлука с женой, и твое тяготение к научной деятельности, которое я бы назвал неутомимой жаждой аналитической натуры. Если бы не ты, у нас просто не было бы в Японии своей разведывательной организации. Мы были бы слепы и глухи, безоружны там, где не имеем права быть таковыми. Если хотим выжить и победить.
Зорге (задумчиво): Странное название - "Рамзай".
Берзин: Ничего странного. (Встает, несколько раз проходит от стола к двери и обратно. Наконец, оперевшись ладонями о стол и наклонившись к Зорге, размеренно говорит) "Рамзай" - "Р.З." - Рихард Зорге. И для настоящего, большого, глубинного успеха в работе тебе надо самому перевоплотиться в японца - и внешне, и внутренне.
В кабинете воцаряется долгое молчание. Его прерывает Зорге:
Зорге: Отвернитесь на секунду, Ян Карлович. (Берзин отворачивается. Зорге достает из кармана веер.) - Прошу!
Берзин видит перед собой преобразившегося Рихарда. Движения, жесты, приемы воображаемым самурайским мечом, "уважительное шипение" трансформация поразительна. Все это сопровождается отрывистыми японскими фразами. И словно в московский кабинет ворвался рев и клекот морских волн, и вдоль песчаного берега бегут кряжистые криптомерии и причудливо изогнутые сосны, и один край неба закрыли сотни пагод буддийских и синтоистских храмов, а другой - несравненная, снежно-розовая божественная Фудзияма. И звенят одинокие колокольцы, и плывут щемяще-грустные, нежные мотивы, и все горизонты закрывает волшебный бело-розовый дым цветущей вишни.
Сцена третья
У окна ресторана "Националь", через которое открывается вид на Кремль, столик. За ним Зорге и Катя. Оркестр тихо играет попурри из песен "Когда б имел златые горы", "Мой костер в тумане светит", "Не уходи, ещё не спето столько песен", "Последний вечер с вами я, цыгане", "Не жалею, не зову, не плачу".
Зорге: Да, опять через Германию. Послезавтра вместо светлых московских улиц я окажусь на мрачных берлинских штрассе, вместо рубиновых звезд на меня будут смотреть черные паучьи знаки, вместо веселых, радостных лиц повсюду будут серые каски и надвинутые на самые брови армейские фуражки.
Катя: Сегодня наш последний вечер вместе и...
Зорге: Последний в этот мой приезд...
Катя (мягко прикрывая пальцами его губы): ... И давай будем говорить только о радостном. А завтра, тем более послезавтра, будет то, что будет, что неизбежно должно быть завтра и послезавтра.
Зорге: Ты знаешь, о чем я подумал, когда на берег тогда пришли пионеры? Угадаешь?!
Катя: О нашем сыне.
Зорге: Тогда, глядя на ребят, я почему-то подумал: наверное, так свое будущее поколение воспитывали древние спартанцы.
