Паласио остановил нас и перекрыл подачу смеси. Гатри выключил большую помпу. Спустившись вниз, обнаружили перегоревший вентилятор на передней палубе. К тому времени как его починили, пора было кончать работу. В среду весь день возникали то одни, то другие проблемы с помпой. Казалось, Паласио вот-вот сорвется и зарыдает.
Днем в четверг все минут сорок работало вроде бы нормально. Рука у меня постепенно наливалась свинцом. Паласио грыз костяшки пальцев. Вдруг Гатри испустил изумленный вопль. Из воды змеей вынырнул шланг, а в следующий миг выскочила большая круизная яхта, так быстро и близко, что к нам на борт выплеснулась волна, окатила нас и залила помпу. Яхта покачивалась, извергая воду, переваливалась с носа на корму, красиво и высоко вздымалась. Мы топали, визжали и хохотали, как идиоты. Судно было битком набито яркими воздушными гроздьями пены, и я старался не думать о собственной глупости, по которой даже не прикинул, что будет, если оно так быстро выскочит прямо под “Флешем”.
Не теряя времени, мы подцепили яхту на буксир. Зыбь усилилась, мне не нравился ветер. В промежутках между периодами мертвой тишины раздавалось жаркое влажное “уф-ф-ф”, похожее на гигантский выдох. Я выстроил короткую процессию:
"Флеш”, естественно, впереди, спасенная “Бама-Гэл” посередине, Бобби Гатри на “Муньеките” в хвосте. Я задействовал пару раций, поскольку нельзя было сигналить Бобби жестами из-за массивного корпуса “Бама-Гэл”. Ему было ведено держать пару дизельных двигателей “Муньекиты” мощностью в 120 лошадиных сил на холостом ходу, чтобы в случае расхождения каравана дать легкий толчок реверсом и вернуть катер в ряд. Я знал, что подвесные моторы могут работать на холостом ходу целый день без перегрева. А если бы мне пришлось остановить “Флеш”, чтобы кого-нибудь пропустить, Бобби не позволил бы катеру врезаться нам в корму.
Лишь в начале субботнего дня мы пришли в Меррил-Стивенс на Диннер-Ки. Пришлось заводить процессию в бухту под неутихающий свист порывистого ветра, который обрабатывал нас в паре с серым проливным дождем. До того я связался через майамский морской коммутатор с одним приятелем, так что нас ждали. Мы застроповали “Бама-Гэл”, ее вытащили из воды, поставили на салазки, втащили по рельсам в один из больших ангаров. С физиономии Паласио не сходила широкая мечтательная улыбка.
Начальник дока выделил слип[2] для “Флеша” и место для “Муньекиты” на небольшой площадке для лодок. Когда мы как следует пришвартовались, бросили якоря, приняли душ, побрились и переоделись, хлестал уже настоящий ливень. В салоне на борту “Лопнувшего флеша” было очень уютно – горели огни, играла музыка, звенел лед в бокалах. Мейер грозил приготовить свой знаменитый бифштекс с соусом “чили”, бобами и яйцами, который никогда не готовился дважды одним и тем же способом. Гатри позвонил жене, обещавшей приехать из Лодердейла забрать его в воскресенье утром. Откупорили найденное на борту “Гэл” виски “Уайлд Терки”, я взялся колоть лед.
Мейер никому не позволял чересчур завышать ожидаемые доходы, постоянно предупреждая: “Минимум надежд, джентльмены”. И мы продолжали обсуждать возможные необходимые меры, и выходило, что на приведение яхты в порядок потребуется максимум пятнадцать тысяч, возврат же составит, как минимум, сорок пять после уплаты брокерских комиссионных.
Лучше всего на свете спорить о заработанном. Приятно слушать шум тропического дождя, ощущать в мышцах боль от тяжелой ручной работы, держать в руке ледяной стакан, чувствовать зарождение жадного аппетита, сознавать, что через пару часов даже булыжное ложе покажется мягким, глубоким, манящим.
Меня звали в едва оперившееся партнерство на условии двадцати пяти процентов. Но рискованные предприятия, пробивающие себе дорогу, не стоит дробить на слишком много частей. Не хотелось и взваливать на себя ответственность, все время помня, что должен работать, оправдывая ожидания других людей. Гордость не позволяла Гатри и Паласио принять мои услуги как чистую благотворительность, поэтому после определенных взаимных торгов мы достигли согласия, что я возьму расписку на две тысячи, которая будет оплачена в течение шести месяцев. Свой доход они собирались вложить в совершенствование оборудования и отправиться на поиски баржи со сталью, затонувшей на глубине примерно в пятьдесят футов сразу на выходе из фарватера Бока-Гранде.
Я растянулся и задремал, больше не разбирая слов, только смутно улавливая сквозь музыку гул голосов, возбужденно обсуждавших проекты и планы.
– Разве мы в свое время не сделали это за полтора часа? Эй, Трев!
Мейер щелкал мне пальцами.
– Что мы сделали? – переспросил я.
– Переход из Лодердейла в Бимини. Они закончили обсуждать дела. Я слишком хорошо помнил тот переход.
– Чуть меньше полутора часов от морского буя в Лодердейле до первой отметки в канале у Бимини.
– На чем? – уточнил Гатри.
Это был, сообщил я ему, “Бертрам-25”, оснащенный для океанских гонок и до того шустрый, что мне приходилось ежеминутно работать дросселями и штурвалом, чтобы он, поднявшись на гребень волны и летя по воздуху, ровно ложился на воду. Только не рассчитай время, только промахнись, сразу перевернешься.
– К чему такая спешка? – полюбопытствовал Бобби.
– Мы встречали самолет, – сказал Мейер.
И я знал, что он в этот момент тоже вспомнил Хелену Пирсон, очень быструю и поганую спасательную операцию несколько лет назад. Мы оба думали о ней, не имея никакой возможности знать, что она уже два дня мертва, не имея никакой возможности знать, что письмо ее ждет меня в Байя-Мар.
Даже не зная о смерти Хелены, я с волнением думал о ней…
Пять лет назад? Да. В зимний месяц, холодной флоридской зимой, Майк Пирсон с женой Хеленой и двумя дочерьми, двадцати и семнадцати лет, составлявшими его экипаж, пришел в Байя-Мар на собственном симпатичном голландском моторном паруснике “Лайкли леди” из самого Бордо. Жилистый, морщинистый, веснушчатый от загара, разговорчивый мужчина пятидесяти с чем-то лет, явно старше своей стройной пепельной блондинки жены.
Он производил впечатление человека, рано преуспевшего, ушедшего на покой и ведущего сладкую жизнь. Охотно и быстро общался и вращался в обществе, перезнакомившись со всеми постоянными обитателями причала. Казалось, будто он слишком много говорит о себе, но не хвастается и не важничает, а рассказывает о занимательных случаях. Люди легко вступали с ним в разговор.
Наконец у меня стало складываться впечатление, что он сосредоточивается на мне, словно провел некий процесс отбора и признал меня лучшим из кандидатов. Я понял, как мало о нем знаю и как мало в действительности он сообщает о себе. Как только мы начали проявлять любопытство друг к другу, неизбежно пришлось открыть карты. Помню, какими холодными были его глаза, когда он перестал быть дружелюбным, общительным и безвредным Майком Пирсоном.
Он хотел дать конфиденциальное поручение за солидный гонорар. Сказал, что участвовал за границей в небольших сделках. Сказал, что это премиальные сделки с какими-то старыми нефтяными танкерами и списанными турецкими военными кораблями в придачу, но мне следует знать лишь одно – все было абсолютно законно и ни одно правительство какой-либо страны его не разыскивает, по крайней мере официально. Сказал, что другие акулы пытались провернуть то же самое. Отказались принять его предложение о совместном предприятии и попробовали справиться в одиночку. Пирсон их обыграл и здорово рассердил.
– Так вот, им известно, что я получил банковский переводной вексель на предъявителя на двести тридцать тысяч английских фунтов, который будет оплачен только в банке “Нова Скотия” на Багамах в Нассау – у меня там есть закрытый счет. Не хотелось, чтобы они это выяснили, но им все же удалось. Ради такой суммы вполне могут нанять первоклассных профессионалов и послать отнять у меня деньги. Раньше я улизнул бы в мгновение ока. А сейчас должен думать о трех своих девочках. Какое будущее их ждет, если я о нем не позабочусь? Поэтому хочу отправить кого-нибудь неизвестного этим ребятам в банк с моим письмом, где будут изложены распоряжения. Тогда они отступятся.
Я спросил, почему он уверен, что я попросту не открою свой собственный счет, положив на него шестьсот сорок тысяч долларов.
Он очень скупо усмехнулся:
– Потому что это вас погубит, Макги. Подпортит в ваших глазах собственный нежно любимый имидж. Я не смог бы проделать такое ни с кем. И вы не сможете. Поэтому нам суждено вечно довольствоваться малым.
– Ну, знаете, если такие деньги – “малое”, я не против.
– По сравнению с тем, что могло бы быть к этому времени, это мелочь, поверьте.
И он предложил мне пять тысяч за роль мальчика на побегушках, и я согласился. Плата вперед, сказал он. Отдав мне документы, он уйдет на “Лайкли леди” для отвода глаз, а я должен буду отправиться в путь через день после этого. Сказал, что пойдет к Багамам, но потом повернет на юг, вниз вокруг Флорида-Кис, вверх по западному побережью к дому, который он и девочки не видели больше года и по которому страшно соскучились, к старому дому на сваях в стиле ранчо из кипарисовых, прогретых солнцем бревен на северной оконечности Кейси-Ки.
