И только отойдя от кассы на безопасное расстояние, я позволила себе взглянуть на билет.
— «Тарасов—Шабалов», — прочитала я на нем и не поверила своим глазам.
Шабалов — маленький городок в Тарасовской области, до которого рукой подать, но добираться до него крайне неудобно. Поезд, на котором мне предстояло трястись чуть ли не всю ночь, делал такие «круголя», прежде чем оказаться в пункте назначения, что легче было дойти туда пешком.
И я не могла понять, почему не добраться до него на автобусе, если уж Гром решил сэкономить мне несколько сотен и не предложил отправиться туда на такси.
Но, видимо, для этого была веская причина. А приказы не обсуждаются. Это правило я знала назубок. Тем более что я находилась в прекрасном состоянии духа, как всегда, перед возможной встречей с Громом.
Единственное, что немного озадачило меня, — это то, что до отправления поезда оставалось почти два часа. Значит, я не совсем точно поняла фразу Грома про кофе.
— Ну да, сама виновата, — ругала я себя. — Тебе сказали, что можешь не торопиться, а ты помчалась очертя голову! Вот и сиди теперь на вокзале, как баба с арбузами.
Какая баба и почему с арбузами, этого я объяснить не могу, потому что сама не очень поняла, почему это сказала. Но другого сравнения мне просто не пришло в голову.
* * *
Совершенно не хотелось спать, когда я наконец села на поезд, взяв у проводницы влажное белье и постелив его на второй полке. Но беседовать о жизни с двумя веселыми подругами, которые возвращались домой после бурно проведенной недели в Тарасове и теперь тешили друг друга воспоминаниями, мне и вовсе не хотелось.
И я приказала себе заснуть, невзирая на их гоготанье и запах дешевых духов.
Проснулась я за полчаса до прибытия поезда в Шабалов, умылась протухшей водой в туалете, оставила на полотенце серые разводы, содрогнувшись от отвращения, и приготовилась выскочить из вагона, как только поезд остановится.
Когда-то я очень любила поезда, но, отъездив первую сотню тысяч километров по железной дороге, растеряла эту любовь по заброшенным полустанкам. И теперь предпочитаю самый невзрачный самолетик самому роскошному поезду.
Единственная за последние годы поездка, которая оставила у меня незабываемые воспоминания, — эта дорога из Югославии в Россию несколько лет назад, когда мы двое суток находились с Громом в одном купе, пили вино, и он рассказал мне всю свою жизнь.
Никогда прежде и, скорее всего, никогда в будущем у меня уже не будет такой возможности.
Мы переживали тогда не самые лучшие дни: скандал в Югославии заставил нас на время уйти из органов, и, может быть, именно благодаря этому Гром был разговорчив и откровенен со мной, как никогда.
А теперь одна лишь мысль о самом коротком железнодорожном путешествии в состоянии надолго испортить мое настроение. Хотя время от времени мне приходится делать это по долгу службы.
Не успела я поставить ногу на перрон, как меня подхватила сильная рука, и я несколько секунд приспосабливалась к размеру шагов моего командира. Шаги были немаленькие даже для его роста, так что мне приходилось иногда совершать прыжки. Технология такого перемещения напоминала старинную забаву под названием «гигантские шаги»; если ты устаешь перебирать ногами, то можешь поджать колени и несколько метров пролететь над землей. Так же и я теперь порхала, повиснув на руке Грома.
Рядом со зданием вокзала он посадил меня на заднее сиденье «газика» защитного цвета и уселся рядом со мной.
— Ну здравствуй, Багира, — улыбнулся он, а я улыбалась с первой секунды пребывания на шабаловской земле, поэтому выражение моего лица не изменилось.
— Привет, — ответила я, разглядывая его квадратный подбородок.
Гром поглядел в сторону, продемонстрировав свой греческий профиль. На его висках прибавилось седых волос, и он напомнил мне супермена с рекламных роликов сигарет «Кэмел», хотя тот ему и в подметки не годился.
Точно так же и с той же самой улыбкой Гром много лет назад впервые заметил меня в строю, на секретной базе Министерства обороны СССР. С тех пор прошло много лет, молоденькая курсантка превратилась в секретного агента Багиру, а улыбка, когда-то обижавшая меня, стала своеобразным ритуалом при наших нечастых встречах, знаком особого расположения ко мне любимого командира.
— Как прокатилась? — поинтересовался Гром. Это означало, что у нас еще есть время, и я откинулась на спинку сиденья.
— Как на танке, — ответила я, продолжая улыбаться.
— Считай это маленькой репетицией, — сказал Гром, и улыбка исчезла с моего лица.
— Куда? — спросила я, предчувствуя недоброе.
Он достал из кармана железнодорожный билет и передал мне его без лишних слов.
«Шабалов—Владивосток», — прочитала я вслух.
— Отправление через тридцать минут, — уточнил Гром, давая понять, что неофициальная часть на этом закончена. — Тебе предстоит исправить идиотскую ошибку наших коллег. Они полгода «пасут» одну странную фирму и до сих пор не смогли выяснить, чем она занимается. Ясно дело — это наши подопечные. И они собираются сделать подарок нашим японским коллегам.
Мне ужасно хотелось задать сразу несколько вопросов, но я сдерживала себя изо всех сил.
— И они совершенно спокойно передали бы свой подарок, если бы не случайно перехваченная нами фраза из телефонного разговора. Из нее нам стало известно, что их человек выедет из Харькова, и по дате прибытия мы определили поезд. Поэтому задание твое на этот раз почти сказочное: «Найди то — не знаю что». Скорее всего это секретные документы, но полной уверенности у меня нет. Однако в телефонном разговоре они фигурировали как «посылка» и, что удивительно, «весом в четыреста граммов». Надо попробовать вычислить этого человека, ни одной приметы которого я не могу тебе дать, а дальше действовать по обстоятельствам. Важно одно: что бы это ни было, оно ни в коем случае не должно попасть к японцам. На все про все у тебя — неделя. Можно было подсадить тебя на поезд в Самаре, но тогда мы потеряли бы сутки.
Гром сделал небольшую паузу, и я тут же воспользовалась ею:
— Но известно хотя бы, в каком он едет вагоне?
— К счастью, да. Иначе бы мы не имели никакого шанса. В поезде тринадцать вагонов, а это почти четыреста человек. Иголку в стогу сена искать легче. Скорее всего он находится в одном с тобой вагоне. Это СВ, и, кроме тебя, в нем едут семнадцать человек.
Гром достал из папки на переднем сиденье листочек размером с игральную карту и передал его мне:
— Это список всех пассажиров, все, что мы смогли сделать за полдня. Не густо — но, как говорится, чем богаты…
Я спрятала листок в сумочку, продолжая слушать командира.
— На границе наши ребята перерыли весь вагон, но ничего не обнаружили. Хотя с ними были психологи и экстрасенсы.
«Что-то новенькое», — подумала я, поскольку еще полгода назад слово «экстрасенс» вызывало у Грома презрительную гримасу.
— Я совсем не уверен в успехе, — добавил Гром, — но надеюсь на твое чутье…
Я тоже на него надеялась, так как не раз выполняла задания именно благодаря ему, вопреки всем доводам разума.
Гром уточнил еще кое-какие детали задания и возможные средства связи, когда послышался звук приближающегося состава. Он положил мне на плечо руку «на счастье» и уже по-отечески проворчал:
— И без глупостей.
А чтобы смягчить впечатление, добавил уже с улыбкой:
— И, пожалуйста, не пускай под откос состав, неудобно получится…
А на дорожку сообщил о том, что я могу не беспокоиться о своей «крыше», поскольку на столе у моей начальницы уже лежит письмо от Генерального прокурора (ни больше ни меньше) о необходимости моего присутствия в течение десяти дней в столице нашей родины, начиная с сегодняшнего дня.
* * *
Мой новый вагон не шел ни в какое сравнение с тем, в котором я провела предыдущую ночь, и это немного ободрило меня.
Чистые двухместные купе, к вашим услугам газеты и журналы, приветливые проводницы, чай-кофе по первому требованию — все это добавляло пассажирам положительных эмоций.
По дорожным понятиям, было еще даже не раннее утро, поэтому мой сосед по купе дрых на своей полке, и я не стала его будить.
Решив воспользоваться редкой в поезде возможностью остаться в одиночестве, я присела на откидной стульчик рядом со своим купе.
Достав из сумочки список пассажиров, я несколько раз внимательно прошлась по нему, пытаясь «навскидку» определить имена потенциальных «клиентов». Это было не так-то просто, поскольку теоретически каждый из них мог быть моим подопечным, если не подходить к подбору претендентов с излишней строгостью. А с другой стороны, все они были моими согражданами, людьми обыкновенными, и никто из них не был отмечен каиновой печатью. Единственное, что отличало их от большинства российских трудящихся, — это довольно высокий уровень благосостояния, иначе бы они не оказались в этом дорогом вагоне.
