Николай посмотрел на приятеля совсем уж мрачно.
– Не хочу я ничего облизывать – ни пальчики, ни задницу, – сухо ответил он. – Тем более не хочу качаться. Когда у меня такое желание возникнет, я лучше бутылку водки выпью. И не бычок я, чтобы телками интересоваться. Кстати, твоя, Петруша, сексуальная жизнь шокировала бы даже павиана. Как твоя Людка терпит – ума не приложу. И на доброе здоровье! Голодной куме все хлеб на уме. Но мне-то сейчас…
И тут Николая прорвало:
– Ведь четыре года работы вот этому милому зверьку под хвост! – злобно воскликнул он, указывая на здоровенную цветную фотографию сиамского красавца, висевшую на стене кафе. – Готовая же диссертация была, и с советом договорились, и автореферат соорудили, и… Я уж думал, в каком кабачке банкет заказывать. Хотел здесь. Здрасте вам! Вдруг тема стала неактуальна. Это за три месяца до защиты, каково?! А я уверен, что все очень просто объясняется. Шеф отвалил на историческую родину, причем с концами. У нового заведующего кафедрой свои аспиранты, свои любимчики. Женского пола, главным образом. Клушки. Дуры набитые, цветочки филфака, всеми старыми козлами грызенные. Меня просто обворуют! Вот увидишь, через годик тема вновь станет оч-чень актуальна! И под другим названием прокатит, как джип по грейдеру… Да что, будто сам не знаешь, как это бывает! И как ко мне на кафедре относятся, ты тоже знаешь, мы, чай, не первый год знакомы. А почему шеф уехал, а? Да не выдержал всей этой грызни, он ведь неплохой ученый, завистников – как на Жучке блох. А мне вот уезжать некуда, вес, знаешь ли, не тот. Да и кому в Израиле так уж интересен Михаил Юрьевич Лермонтов?
Петр кивнул, причем жизнерадостное выражение с его лица словно тряпкой стерли. Еще бы ему не знать! Сам он биолог, его школьный друг Коля Маркушев – филолог, но что в одной области, что в другой…
Хорошо известно: всякий талантливый человек, особенно если он добился успеха в своей работе, очень быстро обрастает кучей завистников и недоброжелателей. Точь-в‑точь как корабль – ракушками. Мало где это печальное правило столь богато проиллюстрировано, как в искусстве и науке. Действует зловещая закономерность: чем выше образовательный уровень и творческий потенциал некоего сообщества или корпорации, тем больше они напоминают банку с пауками.
Словом, до боли знакомые нравы научного сообщества: что-то новое может сказать один из сотни, большинство же только и способны жарко дышать друг другу в затылок и рвать лакомые куски из рук коллег. А если уж кто споткнется и зашатается, то непременно получит приятельский толчок в спину: «Подыхай, голубчик, поскорее! Нам больше достанется! Что-то ты шибко умный, мы этого страсть как не любим…»
– Тут недавно, с неделю назад, заходил ко мне твой однокурсник бывший, Аркадий, как его?.. Запамятовал фамилию, знакомство-то шапочное было.
– Арзамасцев? – брови Петра удивленно приподнялись. – Бог мой, надо же…
– Ага, он, – кивнул Николай. – Скользкий тип! Представь себе, живо интересовался моей диссертационной работой. Я еще посмеялся про себя: ну, хоть кому-то любопытно стало. Откуда бы ему узнать, чем я эти четыре года занимался?
– Вот это да-а… – медленно произнес Петр со странным выражением. – А две недели назад Аркаша заходил ко мне. Заползал, точнее. Полгода до того не виделись, он же из института ушел на вольные хлеба. До сих пор мы с Людмилкой этот визит забыть не можем!
– А что?
– Наблевал, скотина, в аквариум, – с мрачным видом пожаловался Петр.
– Куда?!
– В аквариум, – повторил Петр, и щека у него дернулась. – С рыбками.
– Бог мой! Он что, другой посудины найти не мог?
– Ни хрена он уже не мог. Даже мычать. Рыбок жалко.
– Сдохли?
– А то!.. Они к паленой водке непривычные. Другое интересно: когда Аркаша, век бы его не видать, проспался у нас на диване, он поутру принялся меня расспрашивать как раз о тебе. Да-да! Телефончик, адрес, чем ты занимаешься, как живешь… В частности, твоей диссертационной работой. Ну, ты, Коля, не засекреченный ядерный физик, так что информацию я дал. Хоть несказанно удивился: с какого перепуга Арзамасцев загорелся интересом к творчеству Лермонтова? Сколько я помню, раньше его литературные пристрастия выше Марининой с Корецким не поднимались.
– Творчество? – Маркушев задумчиво покачал головой. – Я бы не сказал. Тут не в творчестве дело. Я ведь, Петя, занимался главным образом историей последней дуэли Лермонтова. Да-да, с Мартыновым. Лермонтовские стихи этого времени меня, само собой, в первую очередь интересовали, но и сама дуэль тоже. Я на Северный Кавказ год назад специально ездил и архивные поиски проводил. Так вот, интерес Аркадия был весьма специфическим. Он меня все больше именно о дуэли расспрашивал. О причинах, об условиях, о деталях. Чуть ли не о марке пистолетов и их убойной силе. Но я ведь не оружейник! Кто где стоял, кто стрелял первым. И все прочее в том же духе. Очень он хотел узнать мое мнение: был ли у Михаила Юрьевича тогда, пятнадцатого июля, шанс остаться в живых.
– И что ты ответил? Мне, кстати, тоже любопытно.
– Ни малейшего шанса. Они стрелялись так, что все зависело лишь от одного: кто действительно хочет убить противника, – Николай Маркушев некоторое время печально молчал.
Затем совсем тихо добавил:
– А кто хочет быть убитым… Только кому сейчас это интересно?
Геннадий Вячеславович поднял затравленный взгляд на русоволосого мужчину, сидящего в кресле напротив. Мужчина был невысокого роста, очень плотного телосложения, напоминал внешностью борца или тяжелоатлета. Крепкий, чисто выбритый подбородок. Темно-карие, чуть навыкате глаза поблескивают из-под сросшихся на переносице густых бровей. Обычная, вообще говоря, внешность. Одет тоже вполне обычно, золотая цепь, на которую впору волкодава сажать, на шее не просматривается. Мужчина явно старался держаться солидно и с достоинством, соответствовать общепринятым представлениям о «приличном человеке». Вообще говоря, у него получалось. Встретишь такого на улице – не подумаешь, что бандит.
«А ведь бандит, – подумал Геннадий Вячеславович, – мне ли не знать? Я ошибся, я недооценил их. Юрия этого, в частности. Хоть не первый год с ним работаю. Или он со мной? Зачем я тогда вытащил его? Куковал бы Марадона сейчас на нарах! Нет, надо было вытаскивать. Если бы Юрий пошел ко дну, он и меня бы утопил заодно. И полировал бы я задницей соседние нары. Но сейчас я прокололся по полной программе. Я был уверен, что хотя бы неделя времени у меня есть. Если не две. А они заявились на следующий день после Нового года. Правильно, братва рождественских каникул не признает. Нужно было срочно сматываться с этой квартиры и залечь на дно. До той поры, покуда… Взять с собой все самое ценное и скрыться на время. А что теперь? Теперь нужно выкручиваться. Пытаться перевести стрелку на конкурирующую фирму. На Грузинский. А если впрямь конкуренты? Э-э, себе мозги пудрить – последнее дело! Чушь собачья. Нет у меня никаких сомнений!»
– Вы кого-нибудь подозреваете? – вопрос был задан обманчиво спокойным тоном, но в нем явственно звякнул металл.
Геннадий Вячеславович задумчиво помолчал с минуту, затем картинно развел руками:
– Нет. Никого. Сам теряюсь в догадках. Зачем мне врать вам, Юрий?!
Геннадий Вячеславович не врал. Он действительно никого не подозревал. Потому что абсолютно точно знал, чьих это рук дело.
– Мне поверить вам на слово? – Юрий, известный в определенных кругах под кличкой Марадона (чем-то внешне напоминал он прославленного аргентинца) изобразил вполне естественный скепсис. – Вы бы поверили, Геннадий Вячеславович? Сомневаюсь.
– Я готов заплатить, скажем так, неустойку, – торопливо произнес Геннадий Вячеславович. – В разумных пределах.
Марадона долгое время задумчиво молчал, а затем поднял на Геннадия Вячеславовича тяжелый взгляд прищуренных глаз. Ох, до чего нехороший был взгляд, хозяина квартиры аж холодком вдоль хребта продрало. Так обычно смотрят поверх направленного на тебя автоматного дула.
– В разумных… – медленно, врастяжку повторил Юрий. – Заплатите, это само собой. Только кто же будет определять разумность пределов, а? Получается, что вы же и будете. У вас было три месяца, и реальную стоимость вы, я уверен, узнали. Теперь я расскажу вам, Геннадий Вячеславович, что произошло затем. У вас закружилась голова! Вы почуяли запах больших денег. Очень больших, даже по вашим меркам. Вы решили нас кинуть. Рассуждали просто: что там, это же уголовщина необразованная, можно запудрить тупицам и неучам мозги. Риск, конечно, есть, но игра стоит свеч, слишком велик приз. Заплачу им неустойку, выжду, а потом через подставных лиц где-нибудь в Латинской Америке… Не узнают! Так, примерно, вы рассуждали, да? Молчите, Крокодил! Молчите, я сказал! Так вот, этот номер не пройдет! Есть такая хорошая поговорка: «Жадность фраера сгубила». Прямо про вас. Всегда я к вам с уважением относился, но такие финты наказуемы.
