Напиток согрел и расслабил. Василиса, напротив, выглядела напряженной и никак не могла найти подходящие слова для вступления. Она пригубила глинтвейн, полезла в сумочку, вытащила портсигар и зажигалку, прикурила, задумчиво глядя перед собой, словно спохватившись, снова полезла в сумочку, достала конверт и положила перед Иваном Аркадьевичем. Варламов напрягся.
– Там фотографии дочки, – уловив его напряжение, с улыбкой сказала Берн.
Иван Аркадьевич с удивлением взглянул на фото. Меньше всего режиссер ожидал, что пухлая смешная девушка в сером платье, на которую он обратил внимание в галерее, – дочь красавицы Василисы Берн. Прима нервно курила и пристально следила за его реакцией.
– Милая у вас дочь, – улыбнулся он, перебирая карточки.
– Да-а… – протянула Василиса. – Так говорят родителям, когда о чаде сказать больше нечего. Милая… Не красавица, не умница, не талант! Просто милая девушка. – Балерина отхлебнула глинтвейна и прямо посмотрела режиссеру в глаза: – Знаете, чего я хочу? Я хочу, чтобы Алиса стала уверенной в себе сногсшибательной красоткой, от которой молодые люди сходят с ума, а девочки зубоскалят за спиной и завидуют! Я хочу, чтобы моя дочь блистала, как блистала когда-то я, а не пряталась в тени более успешных и наглых девиц. Я хочу, чтобы она стала звездой! У меня есть деньги, и я готова…
– Я не работаю с непрофессиональными актрисами, – перебил режиссер, чтобы сразу расставить все точки над «и». Так он и думал – госпожа Берн протежирует свою дочь на роль в его очередном фильме. Варламов терпеть этого не мог.
– Что? – Василиса с недоумением на него посмотрела. Иван Аркадьевич откашлялся. Похоже, он совсем заработался и перестал понимать людей.
– Простите… – виновато пожал он плечами.
– Вы правильно поняли. Только… не совсем. Я хочу заказать вам спектакль, где в главной роли будет моя дочь. Только она об этом знать не должна. Эдакую постановочную пьесу в ее честь. Пусть почувствует себя желанной. Вы сегодня были в галерее. Творчество Юлиана – своего рода компиляция. Юлиан – продукт, киборг, которого собрали, как конструктор. Взяли материал, вложили денег, раскрутили, научили, как надо себя подавать. Так чем моя дочь хуже? Я хочу, чтобы вы сделали из нее звезду. Скоро Новый год. А в Новый год происходят чудеса. Мечты сбываются…
– Ваши? – сухо уточнил Варламов. Василиса вздрогнула:
– Простите…
– Вы сейчас говорите мне о своих мечтах. Возможно, ваша девочка имеет на этот счет совершенно другое мнение. Вы спрашивали Алису, чего хочет она? Есть ли у вашей дочери стремление блистать, как вы?
– Пусть это мои мечты, что это меняет? Какая вам разница? – с вызовом спросила Василиса. – Покажите мне хоть одну мать, которая не мечтает, чтобы ее ребенок был успешен в этой жизни. Вы получите свои деньги, остальное вас касаться не должно.
– Сводите девочку к стилисту и психологу, посадите на диету, запишите в тренажерный зал и получите то, что вам хочется. Это дешевле выйдет. Вы, Василиса, не по адресу обратились. Извините, мне пора, – сухо сказал Варламов и поднялся.
– Иван Аркадьевич, подождите! Простите меня! Умоляю, выслушайте! – в отчаянии воскликнула госпожа Берн и положила на стол пухлую стопку листов. – Это ксерокопия дневника Алисы. Я случайно на него наткнулась. Алиса считает, что недостойна жить, потому что не похожа на меня. Представьте себе, что я почувствовала, читая эти строки! Мне даже в голову не приходило, что ребенок страдает из-за моей… Как бы это… популярности. Она очень закрытая девочка, плохо идет на контакт. Так вот, Алиса находит себя уродиной. Страдает, что ее никто не понимает. Как назло, влюбилась в эту бездарность Юлиана. А мальчишка обожает только себя. Алиса неглупая девочка, понимает, что это безнадежный вариант. Она устала и планирует совершить непоправимое – хочет покончить с собой. Иван Аркадьевич, все очень плохо. Моя дочь готовится к смерти. Это не детская блажь, а серьезное, обдуманное решение. Как я узнала из дневника, она уже пыталась это сделать. В последний момент передумала. Точнее, не передумала, а отложила… Алиса пишет в дневнике, что хочет уйти красиво, чтобы все запомнили. В новогоднюю ночь. Она уже купила платье, белье и туфли! Иван Аркадьевич, умоляю, спасите мою дочь!
Варламов хмуро просмотрел исписанные странички. Неровный детский почерк, расплывшиеся от слез чернила, стихи о смерти, боль, непонимание, усталость. На последних страницах почерк словно окреп, текст структурировался, оформился в осмысленные, четкие предложения. Госпожа Берн не ошиблась. Алиса приняла решение и всерьез готовилась к смерти. По телу пробежал мороз. «Дура! Она не понимает, что ждет ее вовсе не освобождение, а вечные муки. Дура!» Он поднял на Василису глаза.
– Ведите себя как обычно. Если девочка почувствует, что вы знаете о ее планах, она может совершить непоправимое прежде, чем мы найдем решение.
– Значит, вы согласны? Спасибо! – с облегчением вздохнула Василиса.
– Не следует меня благодарить, – буркнул Варламов. – Я не господь и ничего обещать не могу. Если с вашей дочерью что-то случится, разделим ответственность пополам. Мне это одному не потянуть. – Варламов сунул под мышку пачку листов. – Я свяжусь с вами в самое ближайшее время. Записи забираю с собой. Мне надо проанализировать характер вашей дочери.
Шел снег, но уже не таял, сыпал крошкой на асфальт и жухлую листву. Милое детское лицо Алисы стояло перед глазами, и сердце ныло. Старый дурак! Куда он ввязался? Самоубийцу обхитрить практически невозможно, и выбить дурные мысли из головы порой не в состоянии даже психиатр. Такие люди обладают очень сложной психикой. Они сами кого угодно перехитрят. Госпожу Берн в данный момент режиссер ненавидел. «Опомнилась! Раньше надо было о ребенке своем беспокоиться». Да еще ответственность за жизнь девочки на него повесила. На себя Варламов тоже злился за то, что ввязался в очередную историю, главную роль в которой играет смерть. Но если бы он отказался – покоя точно бы не нашел. Так и жил бы с тяжким грузом на сердце. Дай бог, все будет хорошо! Варламов поднял воротник пальто и широким шагом направился к машине.
Елена Петровна обжарила помидоры и колбасу, вылила на шипящую сковороду взбитый венчиком меланж из пяти яиц, сверху посыпала тертым сыром, закрыла омлет крышкой и сглотнула слюну. Жрать хотелось немилосердно. Плевать, что попа уже не помещается в юбки. У Зотовой есть оправдание: депрессия, которая лечится исключительно едой, причем исключительно высококалорийной. Елена Петровна честно пробовала грызть морковь, яблоки и сельдерей. Диетологи врут, что зеленый вонючий стебель отбивает аппетит. Врут нахально! Иначе банка сметаны не исчезла бы вслед за стеблем так быстро. Еще она пробовала есть обезжиренные йогурты, мюсли, хлебцы, вареную свеклу, сыр и творог низкой жирности – отрава! Вся диетическая пища мало того что не убавила килограммы, так загнала ее в депрессивное состояние еще глубже. К черту диету! Лучше она будет толстой, но счастливой. Впрочем, счастье – понятие относительное. Вчера, к примеру, она раскрыла сложное дело и выкурила сигарету по этому случаю. Елена Петровна позволяла себе курить исключительно в качестве вознаграждения за успешно выполненную работу. По дороге домой прикупила ностальгический тортик из социалистического прошлого со сладким названием «Сказка» и жуткими кремовыми розочками, банку хорошего кофе, пельмени, сметанку и собиралась приятно скоротать вечерок на диване, смотря любимый детективный сериал. Зря она телевизор включила. Счастье было так близко. Перед сериалом шел сюжет из серии «Грязное белье знаменитостей», в котором рассказывалось, что у Варламова роман с известной меценаткой Василисой Берн. Настроение упало до нуля. Да, Варламов ей клятву верности не давал. Она сама отказалась от предложения руки и сердца, но какая сволочь! Закрутил роман прямо на ее глазах! И с кем? С одной из самых красивых женщин современности. Гад!
Елена Петровна в глубине души надеялась, что он заедет в гости. Как всегда – без звонка, с сумкой разных вкусностей и букетом роз. Скажет: «Привет, Лена, я вернулся». Она, конечно, немножко повредничает, но пустит, накормит пельменями, напоит чаем, расспросит, как он живет. Варламов невзначай скажет, что ненавидит гостиницы. Она постелит ему на диване в гостиной, сама в парадной ночной рубашке ляжет в спальне и будет гадать: заглянет или нет. С утра Иван Аркадьевич принесет ей завтрак в постель – ароматный кофе, апельсиновый сок и бутерброды с икрой. Потом отвезет на работу и вечером явится снова под предлогом, что забыл у нее нечто важное.
Этот сценарий в отношениях повторялся каждый визит Варламова в Москву. В прошлый раз, правда, в него вклинился новый судебный медик, умница Григорий Варламович Плешнер[1]. Хороший человек. Если бы не Варламов, который сделал все возможное, чтобы расстроить их вероятный союз, то была бы она сейчас профессорской женой! А этот гад даже не позвонил! Конечно, теперь у Ивана роман с другой бабой. Допустим, как она живет и с кем, режиссера не волнует. Но мог хотя бы поинтересоваться, как Федор поживает, ради приличия. Кот ведь ни в чем перед ним не провинился! Елена Петровна искала поводы для обвинения предателя, но в душе понимала: ничего Варламов не должен ни Федору, ни ей. Ни сыну Пашке, который души в Варламове не чает, признал режиссера за своего и одобрил их возможный союз, который так и не сложился.
