Солнце палило будто последний раз. Откуда столь агонистическая ярость? На дворе стоял июнь, и светилу было отмерено еще месяца два как минимум. Откуда это странное желание превратить всех и вся в пепел?
Сашка закинула голову, чтобы выяснить, как там на небе. Но ничего увидеть не удалось. Даже сквозь солнцезащитные очки глаза слепило до слез.
— Ну и пекло! — Серега взял с бортика бассейна стакан с пепси, жадно глотнул и поморщился. — Уже теплая. А льда больше нет?
— Лед весь растаял, — равнодушно ответила Сашка. — За новым нужно топать в дом.
— Ну и пусть принесет кто-нибудь, — Серега по-барски махнул рукой.
«Можно подумать, его жесту есть кому повиноваться», — с неприязнью подумала она.
Сказать, что Саша не любила эти его замашки единственного сынка богатых родителей, значит, ничего не сказать. Ее от них тошнило, как подчас и от самого Сереги. Но ее выбор партнеров был крайне ограничен. В лазури бассейна плескался и громко фыркал Игорь Скупой. Как ни странно, Скупой — это не кличка, а его фамилия. Впрочем, какая разница — это была его суть, поэтому иначе как по фамилии его никто и не называл. Чуть подальше, ближе к центру и на самой глубине резвился Андрей Фокин. Нырял, как утка-нырок, его блестящая черная макушка то и дело выскакивала из воды и вновь в нее погружалась. Чего он хотел достичь этим занятием, одному ему было понятно. А может быть, и он не знал, просто перегрелся на солнце. Андрей тоже ничего интересного собой не представлял. Он был вообще полное ничто, нуль. Он ничем не интересовался, ничего не читал, никуда не ходил, да и не стремился никуда. Просто жил, как амеба. Только те хотя бы размножаются, а Андрей даже этого не делал. В общем, Серега — лучший среди них. С ним можно хоть поговорить. И он веселый. Душа их небольшой компании. Здесь, у ее бассейна, правда, еще не все собрались. Есть еще Оленька Зазулина, которая сейчас в Каннах отдыхает. Оленька — законная подруга Скупого. Она очень красивая девушка — беленькая такая, хрупкая — как кукла Барби. И одевается соответственно. Вот теперь точно все.
— А почему бы вам не поставить холодильник прямо у бассейна? — Серега прищурился. — Мы могли бы там часами сидеть. К тому же наконец появилось бы место, где мы были бы одни, потому что этот твой Рябой туда бы уже не поместился.
— Бывают очень большие холодильники, — усмехнулась Сашка.
Рябой был ее постоянным телохранителем и служил у них в семье уже почти десять лет. Он был неплохим парнем, только очень уж громоздким. Особенно неприятно было с ним в гости ходить — хозяева обычно пугались. Да и на молодежных вечеринках он выглядел нелепо. Ну а в остальном с ним можно было примириться. Сейчас он сидел в тенечке, с отрешенным видом читал книжку, но Сашка знала, что «сенсоры» его работают на все сто пятьдесят, и если в сорока метрах пробежит белка, уж он-то об этом будет знать. Как? Это его профессиональная тайна. Просто узнает, и все.
— Ты идешь купаться? — Серега оттолкнулся от края бассейна и призывно вытянул к ней руки.
Сашка отрицательно покачала головой.
— Хочешь сгореть дотла?
Она пожала плечами и, взяв большую тетрадь с ручкой, сосредоточенно уставилась на белую гладь листа.
— Ну, удачи тебе, — хмыкнул Серега, повернулся и поплыл размашистым брассом.
* * *
Иные люди пишут автобиографию для души. Может быть, они не совсем нормальные, но зато свободные. Я же, как и большинство моих сверстников, пишу свою биографию для поступления в институт. Осенью я должна поступить на факультет журналистики в университет «Райс» — это в Техасе. Мне бы, конечно, больше хотелось в Гарвард или Сорбонну, но папа против, и я вынуждена была согласиться с его доводами. «Райс» — хорошее для меня место, главное — малоизвестное. Никому и в голову не придет, что дочь Аркадия Мамонова учится в каком-то богом забытом Хьюстоне. А мне от этого только лучше, потому что я наконец получу возможность общаться с нормальными людьми. Пускай и с американцами, которые мне не очень-то и нравятся, но, по крайней мере, я стану равной среди них, а не богатенькой дочкой, за которой как тень таскается телохранитель и которая ездит только на бронированной машине. Я познаю многое в жизни, чего не знала никогда, и эта перспектива прельщает меня больше, чем любые науки и методики их преподавания. Кафешки, дискотеки, что там еще… и свидания. Стыдно сказать, но в свои восемнадцать я — девственница. Ужас! Да у меня ноги дрожат, когда подумаю, что я сделаю в первую ночь своего пребывания в Хьюстоне…
Сашка даже перечитывать не стала, просто перевернула страницу.
«Если я с этого начну свою автобиографию, никакие деньги не помогут мне поступить в хьюстонский «Райс». Что подумают праведные профессора? Из России на их несчастные головы свалится девушка, жаждущая самого мерзкого и непристойного распутства. Кошмар!»
— Санька!
При звуке этого голоса Сашку перекосило. Вообще-то он принадлежал ее сестре Виоле, то есть Виолетте. После гибели их матери она стала старшей женщиной в семье, и Сашка понимала, что для сестры — это в первую очередь ответственность. Наверное, именно эта треклятая ответственность превратила Виолу в монолит сдержанности, порядочности и исполнительности. Наверное, Сашка должна не просто уважать ее, но и любить до беспамятства за то, что она все-таки взвалила на себя все в семье, а ее оградила от проблем. Но что тут поделаешь, не испытывала она к ней душевного тепла. Правда, и Виола ее любовью не баловала. Во-первых, она с самого Сашкиного рождения вбила себе в голову, что младшую сестру любят больше, и постоянно ревновала к ней родителей. Во-вторых, Виола была всегда занята, поэтому редко имела возможность говорить с Сашкой по душам. Ну, и в-третьих… в-третьих, все остальное. Виола — есть Виола.
— Санька, твои друзья останутся на ужин?
Вот в этом вся Виола. Можно подумать, она не может спросить у них сама, будут они ужинать или пойдут по домам. Нет — встанет так, чтобы ее видели, и громко спросит, будто их здесь нет, а только одна Саша.
— А как насчет обеда? — Серега и не думал пасовать перед Виолой, подплыл и брызнул на нее водой из бассейна.
Виола взвизгнула, отскочила на добрый метр от бортика и оттуда уже важно оповестила:
— Этот костюм стоит три тысячи долларов. Ты хоть знаешь, что с ним будет, если на него хлорка попадет?!
— Заодно и проверим, — беззаботно хохотнул Серега, — и чего ты в таком дорогом шмотье по дому таскаешься!
— Я еду на важные переговоры, это вы тут сутками развлекаетесь. Просто зашла по пути узнать, на сколько человек заказывать ужин.
— А папа разве не должен ехать на переговоры? — удивилась Сашка.
— Папа, — сестра вздохнула. — Он, похоже, приболел. Он останется в офисе, а на переговоры послал меня.
— Ой, да ты просто светишься от гордости. Повезло же тебе! — снова хохотнул Серега.
— Твое везение не за горами. Тебя отец тоже припашет скоро, — злорадно пообещала ему Виола. — Так что будешь моим деловым партнером.
— Да я лучше утоплюсь прямо сейчас, — он действительно надолго ушел под воду.
— А что у вас на ужин? — осведомился Скупой.
— О! — Виола закатила глаза. — На ужин у нас Виктория прямо из Техаса.
— Круто! — шутка на него не произвела должного впечатления. — А кроме?
— Праздничный ужин по случаю возвращения на родину сестры хозяина дома, можешь себе представить?
— Не продолжай, мы принимаем приглашение, — за всех ответил Скупой и закончил разговор, перевернувшись на спину и поплыв в другой конец бассейна.
— Вообще-то я никого не приглашала, — растерянно развела руками Виола. — Значит, три дополнительных парня с неуемным аппетитом. Беспредел! — она с надеждой покосилась на темное пятно под водой — Серегину голову, потом перевела взгляд на Сашку. — Как думаешь, он действительно решил утопиться? Может, нам рассчитывать на присутствие только двоих?
— Не надейся! — Серега тут же вынырнул. — Мне плевать на ваш ужин. Но Викторию я просто обожаю!
— Очень жаль, — буркнула Виола и пошла в дом по асфальтовой дорожке, обрамленной розовыми кустами.
— Эй! Захвати льда! — крикнул ей вслед Серега.
Сашка расхохоталась, представив себе, каким пунцовым от злости стало лицо сестры от столь вопиющей наглости ее приятеля.
Рябой, не поднимая глаз от книги, тоже сдержанно ухмыльнулся и покачал головой.
Моя жизнь началась со смертью моей матери. Звучит дико, но это действительно так. Она погибла, когда мне уже исполнилось семь лет. До этого момента я ничего особенно не помню — какие-то неясные блики беспредельного счастья — вот и все. Мама отвезла меня в школу. А на обратном пути попала в автомобильную аварию. Вернее, это была не совсем автомобильная авария, а просто недоразумение, которое случается один раз на миллион. Но оно случилось именно с моей мамой — на ее машину упал бетонный блок: на Кольцевой дороге она обгоняла грузовик, и в тот момент, когда ее машина поравнялась с ним, затяжки лопнули, блок сорвался и упал на мамину машину. Так мамы не стало. И вот тогда я впервые почувствовала жизнь. Кто-то ведь сказал, что, не узнав боли, не ощутишь жизни в полной мере. Так вот, с семи лет я помню все — и боль, и страх, и радость — как благо, достающееся крайне редко. Виоле было тогда девятнадцать. Она стала хозяйкой в доме. Папа долго болел, потом вроде бы пришел в себя. Сейчас он вполне нормальный человек. Перестал бродить по ночам по дому, перестал листать старые альбомы и ежедневно просматривать видеокассету с маминым днем рождения — последним в ее жизни. Спустя лет пять он вдруг изменился как-то в один день — стал веселым, даже жизнерадостным. Мне было уже двенадцать, я многое понимала и насторожилась, думая, что скоро папа приведет в нашу семью другую женщину. Но я ошиблась. Просто он решил перевернуть страницу прошлого и жить настоящим. Как бы то ни было, сейчас в нашем доме почти ничего не осталось от мамы. В общем-то, и дом папа построил уже без нее. Только в гостиной висит ее огромный портрет во весь рост в концертном платье — малиновом, которое она больше всего любила. А каждое 17 июля у нас в доме затишье. Папа обычно не выходит из своей спальни, а мы его не тревожим. 17 июля — день рождения мамы…
