большой глоток, вытер тыльной стороной ладони рот и еще подождал – вдруг она встанет? Если нет, значит, он вырубил ее на всю ночь. Джози не шевелилась, поэтому он подошел ближе, проверить, дышит ли.
Стюарт всю жизнь был уличным забиякой и твердо усвоил первейшее правило: удар в челюсть – самый надежный.
Дом затих, но он знал, что наверху замерли в ожидании дети.
Дрю был на два года старше своей сестры Киры, однако половое созревание, как большинство нормальных перемен в его жизни, запаздывало. Он был маловат для шестнадцати лет и переживал из-за этого, особенно когда стоял рядом с сестрой, которая как раз быстро вытягивалась. Им было невдомек, что у них разные отцы, а значит, ждать синхронности в развитии не имело смысла. Но сейчас, не помышляя ни о какой наследственности, они обнялись крепко, как родные, в ужасе слушая, как внизу в который раз подвергается побоям их мать.
В этом доме некуда было спрятаться от насилия, не говоря об участившихся оскорблениях. Они умоляли Джози, чтобы она ушла от Стюарта, и мать раз за разом обещала уйти, но все трое знали, что податься им некуда. Джози уверяла, что дальше будет лучше, Стью хороший, когда трезвый, и она своей любовью отучит его от пьянства.
Некуда податься… Их последним «домом» был старый фургон на заднем дворе у дальнего родственника, приютившего их на своей земле, но без малейшего удовольствия. Все трое знали, что они терпят Стью лишь потому, что у него настоящий дом – кирпичный, под жестяной крышей. Сейчас они не голодали, только с болью вспоминали прошлое, ходили в школу. Школа стала для них убежищем – к ней Стюарт не приближался. Однако там тоже не обходилось без проблем: Дрю отставал в учебе, у обоих было мало друзей, они ходили в обносках и стояли в очередях за бесплатным ланчем; зато в школе они могли не опасаться Стью, там они чувствовали себя в безопасности.
Даже трезвый, что, к счастью, бывало чаще обратного, он оставался мерзким типом, ворчавшим из-за необходимости содержать детей. Собственных детей у Стюарта не было, потому что он никогда не хотел быть отцом, а еще из-за того, что оба его прошлых брака завершились, едва начавшись. Этот дебошир считал дом своей крепостью. Дети были непрошенными гостями, даже чужаками, поэтому он взваливал на них всю грязную работу. Имея неограниченный доступ к этой дармовой рабочей силе, Стюарт постоянно придумывал для них поручения, скрывая тем самым от самого себя неприглядный факт: он попросту был ленивым жлобом. Стюарт покупал еду и пиво только для себя и требовал, чтобы Джози оплачивала «их» часть стола из собственного скудного заработка.
Однако нелепые поручения, упреки в дармоедстве, запугивания – все это ничто по сравнению с насилием.
Джози лежала, едва дыша и не шевелясь. Стоя над ней, Стюарт пялился на ее грудь и, как всегда, был недоволен: грудь-то маловата. Черт, даже у Киры крупнее будет. От этой мысли он ухмыльнулся, решив сходить и проверить свое наблюдение. Шатаясь, Стюарт покинул маленькую темную гостиную и стал карабкаться вверх по лестнице, нарочно производя как можно больше шума – пусть им будет страшно. На полпути стал звать высоким, пьяным, почти жалобным тоном:
– Кира, а, Кира?..
Та вся затряслась в темноте и с силой вцепилась в руку брата. Стью упорно лез вверх, громко топая по деревянным ступенькам.
– Кира, а, Кира?..
Он распахнул и сразу злобно захлопнул дверь в комнату Дрю. Потом подергал дверь в комнату Киры – она оказалась заперта.
– Ха-ха, Кира, знаю, ты там. Ну-ка, открывай! – Стюарт навалился на дверь плечом.
Они сидели вместе на краю ее узкой кровати, уставившись на дверь, которую заранее подперли ржавым железным штырем, который Дрю притащил из сарая. Оба надеялись, что штырь и дверная защелка уберегут их. Одним концом железный штырь был приставлен к двери, другим упирался в металлический каркас кровати. Когда Стюарт стал дергать дверную ручку, Дрю и Кира поступили, как договаривались: налегли на спасительный штырь, чтобы придать ему устойчивости. Они репетировали данную ситуацию и были почти уверены, что уловка сработает. На тот случай, если дверь все же откроется, у них тоже был припасен ответ: Кира схватит старую теннисную ракетку, а Дрю пустит в ход припасенный в кармане перцовый баллончик. Джози купила его на всякий случай, для детей. Им все равно достанется от Стюарта, но так они хотя бы не сдадутся без боя.
Выбить дверь ногой ему ничего не стоило. Месяц назад он так и поступил, а потом устроил скандал, ведь новая дверь тянула на сотню долларов. Сначала Стюарт настаивал, чтобы за дверь заплатила Джози, потом стал требовать деньги с детей, но, в конце концов, угомонился.
Кира, одеревеневшая от страха, беззвучно плакала, но при этом ее не оставляла мысль о странности происходящего. Раньше Стюарт ломился к ней в комнату, когда дома больше никого не было. Тогда, в отсутствие свидетелей, он грозил ее убить, если она кому-нибудь проболтается. На сей раз он сначала заставил замолчать ее мать. Не вознамерился ли Стюарт причинить вред еще и Дрю?
– Кира, о, Кира! – заблеял он по-дурацки и снова навалился плечом на дверь. Его голос зазвучал чуть мягче, словно Стюарт был уже не прочь отступить.
Налегая на штырь, они ждали взрыва, но пьяница замолчал, потом попятился, спустился по лестнице, и снизу больше не доносились шаги. Все стихло.
Мать тоже не издавала ни звука, и это было равносильно концу света. Она затихла там, внизу, то ли мертвая, то ли без сознания, потому что иначе обязательно поднялась бы наверх и дала отпор мерзавцу. Если бы Стью снова поднял руку на ее детей, Джози выцарапала бы ему во сне глаза.
Тянулись секунды, минуты. Кира уже не плакала. Оба сидели на краю кровати и чего-то ждали: звука, голоса, стука в дверь. Но царила зловещая тишина.
Наконец Дрю прошептал:
– Надо что-то делать.
Кира ничего не ответила.
– Пойду посмотрю, как там мама, – произнес он. – Ты запрись здесь. Ладно?
– Не ходи.
– Я должен. С мамой что-то не так, иначе она бы поднялась сюда. Уверен, дела плохи. Сиди тихо, запрись.
Дрю убрал железный штырь и тихо отворил дверь. Внизу ничего не было видно, кроме темноты в доме и слабого света фонаря на крыльце. Кира выпустила брата и сразу заперлась. Он стал спускаться, сжимая в кулаке баллончик и мечтая о том, чтобы прыснуть отравой сукину сыну в лицо, устроить ему ожог глаз, а лучше вообще ослепить. Дрю двигался медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, стараясь не издавать ни звука. В гостиной он замер и прислушался. Из спальни Стюарта, дверь
