просто болит голова. Мими говорила, что у людей иногда болит голова, если они слишком много переживают.
Эдриен встала с пола. Но помогать готовить ужин ей было скучно, и она пошла в зал для фитнеса. Остановилась перед зеркалами. Высокая для своего возраста девочка, курчавые волосы – черные, как когда-то были у дедушки, – выбиваются из-под зеленой резинки. Глаза слишком золотистые, чтобы считать их по-настоящему зелеными, как у мамы, но Эдриен надеялась, что они еще поменяют цвет.
В розовых шортах и футболке с цветочками она приняла позу. Включила в голове музыку и стала танцевать.
Она любила уроки танцев и уроки гимнастики, когда они с мамой жили в Нью-Йорке, но сейчас она была не ученицей, а инструктором.
Она вертелась, выбрасывала ноги, ходила колесом, садилась на шпагат. Скрестный шаг, сальса, прыжок – импровизируя на ходу.
Так она резвилась минут двадцать. Последние двадцать минут безмятежной жизни.
А потом кто-то позвонил в дверь. Нажал кнопку и не отпускал.
Этот злобный звук она никогда не забудет.
Ей дверь открывать не полагалось, но это не значило, что смотреть нельзя. Вот она и вышла в гостиную, потом в прихожую, куда вышла из кухни Мими.
Мими на ходу вытирала руки ярко-красным полотенцем, торопясь к двери.
– Господи боже, зачем так трезвонить? Где пожар?
Темно-карими глазами она глянула на Эдриен, заткнула полотенце за пояс джинсов. Потом эта маленькая женщина с мощным голосом крикнула:
– Придержите коней, черт вас побери!
Эдриен знала, что Мими – мамина ровесница, потому что они вместе в колледже учились.
– Что стряслось? – рявкнула она, поворачивая рукоятку замка и открывая дверь.
И Эдриен увидела, как на лице у Мими раздражение – ну, как если Эдриен не убрала свою комнату – сменяется испугом.
А дальше все произошло очень быстро.
Мими попыталась захлопнуть дверь, но этот человек ее распахнул и толкнул Мими внутрь. Он был очень большой, куда больше, чем она. Коротенькая борода с сединой, в волосах седины побольше – как серебряные крылья на золоте, красное, как после долгого бега, лицо. Эдриен, увидев, как этот огромный человек толкнул Мими, застыла на месте от потрясения.
– Где эта сука?
– Ее здесь нет. И незачем сюда вламываться, убирайся. Или ты уйдешь, Джон, или я полицию вызову.
– Врешь, гадина! – Он схватил Мими за плечо и встряхнул. – Где она? Отвечай! Эта тварь думает, что может своей поганой пастью губить мне жизнь?
– Убери руки, ты пьян!
Она попыталась освободиться – он ударил ее по лицу наотмашь. Звук удара отдался в голове у Эдриен выстрелом, и она бросилась вперед:
– Не смей ее бить! Оставь ее!
– Эдриен, иди наверх! Немедленно.
Но Эдриен упрямо сжала кулачки:
– Он должен уйти!
– Ради вот этого? – взревел этот человек, вызверившись на Эдриен. – Вот ради этого она мне ломает жизнь, черт бы ее побрал? Ни капли на меня не похожа. Давала всем подряд, а теперь на меня хочет повесить своего ублюдка. Хрен вот! И ей хрен!
– Эдриен, наверх! – Мими резко к ней развернулась, и Эдриен увидела, что Мими не злится – как злилась она. На ее лице был страх. – Немедленно!
– Значит, эта сука наверху, да? А ты мне врешь? Ну так вот тебе за это.
На этот раз он не дал пощечину, а ударил кулаком. Раз и еще раз. В лицо.
Мими рухнула на пол, и ее страх словно бы волной докатился до Эдриен. На помощь. Надо звать на помощь.
Но этот человек поймал ее на лестнице, дернул голову назад, ухватив за курчавый хвост.
Эдриен закричала, зовя мать.
– Правильно, зови мамочку. – Он дал ей пощечину, и лицо вспыхнуло болью. – Нам с мамочкой поговорить надо.
Он потащил ее вверх по лестнице, и Лина выбежала из спальни в халате, с мокрыми после душа волосами:
– Эдриен Риццо! Это что еще за…
Она осеклась, остановилась как вкопанная. Она и этот человек не сводили друг с друга глаз.
– Отпусти ее, Джон. Отпусти, и тогда мы поговорим.
– Ты уже поговорила. Ты, дура деревенская, ты мне жизнь поломала!
– Я не говорила о тебе с тем репортером. И ни с кем вообще. Это не от меня пошло.
– Врешь!
Он снова дернул Эдриен за волосы, да так, что голову обожгло огнем.
Лина сделала два осторожных шага вперед.
– Отпусти ее, и мы все это выясним. Все еще можно исправить.
– Исправить, блин? Университет со мной разорвал контракт, жена просто не в себе. Дети – а что вот этот твой ублюдок от меня, я ни на секунду не верю, – в слезах. Ты нарочно приехала сюда, в мой город, чтобы это устроить.
– Джон, нет. Я приехала работать. С тем репортером я не говорила. Семь лет прошло, как все кончилось, зачем бы мне это? Вообще зачем? Ты делаешь больно моей дочери. Перестань.
– Он побил Мими! – Эдриен слышала запах маминого геля для душа и шампуня – тонкая сладость цветков апельсина. И вонь от этого человека – она не знала, что это пот и «бурбон». – Он ее ударил в лицо, и она упала.
– Ты что сде… – Лина отвела от него взгляд, глянула через перила, идущие вдоль второго этажа. Увидела Мими с окровавленным лицом, прячущуюся за диваном. И снова посмотрела на Джона. – Джон, прекрати это, пока никто не пострадал. Дай я…
– Никто?! Я пострадал, ты, сука!
Голос его звучал таким же докрасна раскаленным, каким было лицо, как тот огонь, что жег Эдриен голову.
– Мне жаль, что так вышло, но…
– Моя семья пострадала! Никто не пострадал, говоришь? Ну так пострадает. Начнем с твоего ублюдка.
Он отшвырнул Эдриен. Та почувствовала, что летит, коротко и страшно, и ударилась о край верхней ступеньки. Огонь, охватывавший голову, теперь вспыхнул в запястье, в кисти, полыхнул вверх до плеча. Потом голова ударилась о дерево, и Эдриен только видела, как он бросился к матери.
И стал ее бить, бить, но мать била его в ответ руками и ногами. И звуки, звуки, такие ужасные, что хотелось закрыть уши, но Эдриен не могла шевельнуться, только могла прижиматься к ступеням и дрожать всем телом.
Даже когда мать ей крикнула убегать, она не смогла сдвинуться с места.
Этот человек схватил мать за горло, стал ее трясти, потом ударил маму в лицо, как раньше Мими.
И кровь, кровь, на маме, на этом человеке.
Они держали друг друга, почти как будто обнимались, но с силой и со злостью. Потом мать ударила его сверху по ноге, вздернула колено вверх. И
