– Слышь, Кирка, ну что, за тобой еще мужики следят? – вдруг спросила Алена.
Кира не отвечала.
– Может, они все в тебя влюбились? Вот и ходят табунами следом. Сейчас начнут цветами забрасывать, подарки дарить…
– Отстань, – огрызнулась Кира.
В бухгалтерии воцарилась тишина, но все думали об одном, и предмет этих раздумий вдруг выдала Нинванна.
– Да, девчонки! – Она оторвалась от графика отпусков и хлопнула себя по лбу. – Совсем забыла! Я же в субботу Аренду встретила в аптеке!
– Небось, презервативы покупала? – с издевкой спросила Алена.
– Нет, как приличная, мазь какую-то. Анальная смазка называется. Видно приболела…
Алена взвизгнула и дико расхохоталась, сложившись, как перочинный ножик, и упав лицом на стол. Кира глянула удивленно, Нинванна и Тамара Витальевна недоуменно переглянулись.
– Что ты хохочешь? – подняла брови главбух. – Что смешного? Лекарство покупала, ну и что? Анальная – это какая?
Алена билась в истерике, одной рукой держась за живот, а второй колотя по столу.
– А-а-а-на… Ана-а-а-льная – эт-т-т-о для зад-ни-цы, – с трудом выговорила она и выскочила из комнаты. Теперь ее хохот раздавался в коридоре.
Старейшины бухгалтерии снова переглянулись.
– Может, у нее геморрой? – спросила Нинванна. – У меня тоже после родов…
«А вы ей туда загляните», – чуть не сказала Кира, но удержала мысль, не дав ей превратиться в слова. Все-таки, это было удивительно. Четыре разновозрастные работницы бухгалтерии обнищавшей картонажной фабрики вот уже четвертый год подряд, с момента появления Наташки, начинали день с того, что выслушивали очередной рассказ о ее похождениях – сосредоточенно и увлеченно. Симптомы напоминали маниакальную привязанность к любимому сериалу. Как-то раз во время ее рассказа включилась пожарная сирена – слушательницы не пошевелились. Татьяна Витальевна лишь пожала пышными плечами: «Учебная…»
Тревога действительно оказалась учебной, но после того случая Кира окончательно перестала удивляться обостренному интересу коллег к Наташкиным откровениям: они помогали заполнить пустоту собственных среднестатистических жизней, протекавших в стандартных квартирках, в решении стандартных проблем, со стандартными, как ни крути, перспективами. Предугадать, с какой историей заявится поутру Наташка, было невозможно. Однажды, вытянув руку с ухоженными ногтями, продемонстрировала сослуживицам оттопыренный мизинец с бриллиантовым кольцом:
– Козлик подарил. Сказал, что я – Мадонна… С размером вот не угадал. Только на мизинец и налезло. И не расширить, камень может выпасть…
Козликом прозывался низкорослый толстячок с выпученными глазами, который таскался за Наташкой на почтительном расстоянии добрую неделю, прежде чем решился подойти познакомиться. А познакомившись, дней десять фанатично обожествлял избранницу, подрывая семейный (да, да, Козлик оказался женатым) бюджет, – после чего, уличенный женой в адюльтере, печально канул в Лету, оставив прощальную записку в стихах, которые Наташка и зачитала в конторе, прыская со смеху и жеманно закатывая глаза: «Я буду вечно вспоминать жару полуночных объятий».
– Ну, это он того… поэтически приврал, – уверенно комментировала Наташка. – Обошлось без допуска к телу. Обняла его разочек на прощание, после кабака. Вот и вся жара!
– Ясное дело! – саркастически подыграла Алена. – Не на ту напал, охламон!
– Поэтическая натура! – понимающе кивала святая простота Татьяна Витальевна. – Мне на первом курсе, помню, тоже писал один. Соловьем заливался…
В другой раз зареванная, с дрожащим подбородком, Наташка выставила на обозрение охающим товаркам лиловый фингал, на время затмивший сияние левого глаза:
– Это Сеня. Сказал, что я шлюха! Не так на его друзей смотрела…
Тогдашний ее Сеня был обладателем налитых боксерской силой железных кулаков и настолько взрывного нрава, что Наташка вздохнула с большим облегчением, когда его посадили за пьяную драку с разгромом придорожного кафе. А когда объявили приговор, и оказалось, что Сеня ближайшие три года проведет за решеткой, Наташка угостила бухгалтерию шампанским с шоколадными конфетами.
– Эх, жаль, на лабутены не успела раскрутить, – без особой горечи посетовала она. – Зажал, бычара!
– Что за лабутены? – спросила Нинванна.
– Самые модные туфли. С красной подошвой. Крутые – от тысячи долларов… Сенька пропивал больше. Козлик, конечно, мог купить, но он быстро сдулся…
– Они у тебя все «сдуваются», – ядовито усмехнулась Алена.
– Ничего, мужики уходят, а сапожки остаются! Просто с Сенькой я не доработала…
– Да зачем они тебе так нужны, эти лабутены? – удивилась Нинванна. – У тебя же и туфли хорошие есть, и платья… Да и наверстаешь, какие твои годы!
– Вот именно, – поддакнула Татьяна Витальевна. – Еще успеешь – купишь… Ну, или подарят…
В ответном взгляде Наташки мелькнуло нечто такое, что смешалась и Нинванна, и остальные дамы почувствовали себя полными дурами.
– Да затем, что все в жизни снашивается, – снисходительно объяснила Наташка. – И туфли, и платья, и моя… краса неземная! Так что надо сейчас впрок запасаться, потом уже не получится!
Шампанское выпили, конфеты съели, за Наташку порадовались, стали расходиться. Размалинившись от выпивки, Наташка подсела к Кире и сообщила ей голосом проникновенным и бархатистым, каким давние подруги говорят о сокровенном:
– Дура ты набитая, девушка!
От этого зачина – от удивления, что Наташка, которая говорит «ложить» и «хорошее кофе» – может называть ее дурой, Кира огорошено притихла, и последующие поучения слушала молча, не шелохнувшись. И слушая, все примеряла на себя сказанное: «Дура… дура».
– Ну, эти наши клуши понятно – сошли с круга: на двух мяса в два раза больше, чем надо, на одной – в два раза меньше. Да и старые уже… А ты молодая, с фигуркой, тебя приодеть, намарафетить – будешь классной телкой! – напористо говорила Наташка, для убедительности выразительно артикулируя пухлыми губами. – Что ж ты прозябаешь? Неужели парня найти трудно? Нормального. Чтобы и при деньгах, и не жмот, и по этому делу подходящий!
Она согнула руку в локте, сжала кулак, и выразительно подмигнула.
– А то я смотрю, что ты голодная ходишь – так быстро увянешь, состаришься, а жизни и не узнаешь!
– Почему голодная? Я нормально питаюсь! – робко возразила Кира, но Наташка так расхохоталась, что она тут же поняла свою ошибку и несколько смутилась. В этом советчица была права.
– Нормальный парень тебя быстро накормит досыта, – выговорила сквозь смех Наташка. – Не то, что этот твой, как его, ботан для выгула…
Под ботаном для выгула подразумевался Коляшка, друг детства. Собранные в хвост немытые волосы, растянутые майки с черепами, близоруко сощуренные глаза – носить очки Коляшка стеснялся. Математик. Теория вероятностей, похоже, заменяла ему и личную жизнь, и пятничные пьянки с друзьями. Они с Кирой иногда встречались, прогуливались по бульвару, беседовали на возвышенные темы – музыка, литература, театр. В кафе, конечно, не заходили, да и никуда не заходили – денег у Коляшки не водилось. Кира считала, что это в порядке вещей – и безденежье, и прогулки с беседами. Но Наташка как-то встретила их, расспросила и, подкатив глаза, только покачала головой:
– Ну, и дурра! Нашла кавалера…
– Он, между прочим, талантливый математик, – пыталась возвысить Коляшку, и в определенной мере себя, Кира. – Недавно даже кандидатскую защитил!
– А что толку? – скривилась Наташка. – Тебе-то что с его талантов?
И вот сейчас вспомнила, даже смеяться перестала, и сморщилась брезгливо: наверно, представила Коляшку.
– Приведи себя в порядок и дуй в приличный клуб. Танцевать умеешь? Внутри мартини, в руках бикини, – напела она. – И не забывай: чтобы сесть мужику на шею, нужно раздвинуть ноги! Но с разбором: если каждому давать – поломается кровать… Вначале поводи его на леске, как мой папа-рыбак сазанов, да лещей по выходным вываживает, а потом, когда он к твоей сумочке привыкнет, крути им, как хочешь!
