Ознакомительная версия.
– Она-то как раз о привидениях помалкивала.
– Потому что человек разумный.
– Или не хочет, чтобы мы тайну родового гнезда узнали, – глубокомысленно изрекла подруга.
– Ты хочешь сказать…
– А почему нет? Ты не смотри, что старушка симпатичная, такие симпатичные часто оказываются главными злодейками. К тому же у нее дети есть. И внуки. И все не прочь оттяпать у меня денежки… Слушай, давай что-то делать. Хочешь пойти к Ольге этой? Пошли. Хочешь к Надеж… – тут Женька чихнула и с досадой вернула очередной том на полку. – У меня, между прочим, на пыль аллергия.
Ольгу Степановну мы дома опять не застали. Женька выдвинула предположение, что она от нас прячется, я только рукой махнула. В конце концов дома старушка когда-нибудь появится. Выбор был невелик, и мы отправились к Надежде Николаевне. Подходя к ее дому, обнаружили хозяйку на скамейке возле ворот в компании хитрого вида мужичка в тельняшке и брюках цвета хаки. Кепка когда-то белого цвета была надвинута на самые брови. Он поглядывал на нас с любопытством, щурился, как кот на солнышке, и улыбался. Завидев нас, громко поздоровался, и мы свернули с тропинки, направляясь к парочке.
– Как отдыхается? – спросила Надежда Николаевна, когда мы подошли совсем близко.
– Спасибо, хорошо, – ответила я.
– Ну-ну… а я вас давеча увидела и решила: никак девки на постой попросятся. Или ничего?
– Чего ж нам на постой проситься, раз свой дом есть, – буркнула Женька.
– Ну… всякое бывает. В таком-то доме, поди, страх берет.
– Что в нем такого особенного? – усмехнулась я.
– Да нет, ничего, – вдруг пошла на попятный бабка. – Дом как дом, только большой больно…
– Ага, – подал голос мужчина. – Большой да не простой.
– Это вы насчет привидений? – я решила не церемониться. – Так мы в них не верим. И вам не советуем.
– В них хоть верь, хоть нет, – заметил мужичок и покачал головой. – А место как есть дурное.
Мы с Женькой сели без приглашения на скамейку, дядьке пришлось подвинуться, что он сделал с охотой, видно, был не прочь поболтать.
– Чем же это место знаменито? – не унималась я.
– Ну, люди разное говорят… вроде там богатства несметные, – весело подмигнул он, переглядываясь с Надеждой Николаевной. – Только вот в руки не даются. И знаешь, что есть, да не возьмешь.
– А кто взять пытался? – задала я очередной вопрос.
– Ну… говорят, пытались, – туманно ответил дядя. Стало ясно: конкретными сведениями здесь не разжиться.
– Вовка Ляпов в дом как-то влез, – заговорила Надежда Николаевна. – Давно, лет десять назад. Хозяева на ту пору в город уехали. Такого страха там натерпелся. Он запойный, жена его выгнала, вот и полез сдуру, искал, нет ли чего выпить. А там… уж не знаю, правда ли, нет ли, а говорит, видел он девку, всю в белом. Явилась она ему и пальцем грозит. Мол, зря ты сюда забрался. Он бутылку в холодильнике нашел, выпил и давай деру. А через два дня помер.
– Так ведь запойный, – пожала я плечами. – Мог и помереть.
– А Серега? – вступил в беседу дед. – Никодимов. Кузьминична наняла его линолеум на кухне постелить. А ему до села далеко добираться, он у нее остался ночевать. И тоже от страха всю ночь глаз не сомкнул. А потом у него рука начала сохнуть. Врачи ничего найти не могут, а рука плетью висит.
Признаться, и этот рассказ меня не впечатлил.
– А что за девушка в белом, которая запойному привиделась? Просто девушка или какая-то особенная, имеющая к дому отношение? – решила уточнить я.
– Так ведь старой хозяйки дочь, Кузьминичне, стало быть, она теткой доводится. Она в доме удавилась, – пояснила Надежда Николаевна. – Мне мать покойная рассказывала. Испугалась, что в тюрьму ее отправят, вот и наложила на себя руки.
– За что в тюрьму? – встрепенулась Женька.
– Брата она убила. Яшку-Каина. Он, говорят, приставал к ней, даром что брат. Она возьми и застрели Яшку из его же пистолета. Он был лютый мерзавец, свет такого не видывал. Говорят, родного отца убил. Хотя здесь правды не сыщешь, может быть, и нет, зря болтали. Он после революции в ЧК подался, всех здесь в страхе держал. Попробуй что скажи ему, и сразу в кутузку. А оттуда одна дорога – на кладбище. Мама рассказывала, как появится он в своей кожаной тужурке с наганом в руках, все по домам прячутся. Еще он любил народ собирать возле церкви. Сгонят всех со дворов, а Яшка давай речи толкать про новую власть. Только ему все равно, что новая власть, что старая, форменный бандит был. Наган-то дали, вот он и грабил всех подряд. Говорили, много всего нахапал, да не попользовался вдоволь, застрелила его сестра, она здесь учительствовала. Приехали его дружки за ней, а она их не дождалась, в петлю полезла. Говорят, все, что он награбил, где-то в доме спрятано. А Яшка добро свое стережет. И на том свете оно ему покоя не дает. Мать с сестрами чекисты не тронули. У второй-то дочери полюбовником был местный начальник. Так и остались в доме жить втроем: мать да две дочки, пока младшая не померла. Народ их сторонился, да они и сами особняком держались, стыдно было людям в глаза смотреть из-за Яшки. Много он дел натворил…
– И что, хозяева награбленным так и не воспользовались? – спросила я.
– Так проклято золото, кто его возьмет, тот счастья не увидит.
– Ясно, – кивнула я, история вполне годилась для приключенческого романа, но достоверной мне не показалась. По моему мнению, награбленное должно было заинтересовать друзей-чекистов, и тут уж никакой любовник не поможет. Перерыли бы дом снизу доверху… Очень жаль расстраивать Женьку, но на золото-бриллианты рассчитывать не приходится. Конечно, Яшка мог награбленное зарыть где-нибудь в саду… Я вздохнула и покосилась на Женьку, пытаясь понять, какое впечатление на нее произвел рассказ. Подруга сидела с задумчивым видом, глядя себе под ноги.
– Ты про огни расскажи, – предложил старичок, обращаясь к Надежде Николаевне.
– Что за огни? – встрепенулась я.
– Когда Кузьминичну похоронили, у меня внук гостил. У нас в саду баня, в ней на втором этаже он себе комнату устроил. Из окна дом ваш хорошо виден. Внук ночью с гулянья пришел, сел у окна покурить и видит: у вас на втором этаже свет мелькает. А в доме-то уже никого не было…
– Интересно, – вздохнула я, вспомнив огонек, что видела этой ночью.
– А как брат ее помер? – вновь подал голос старичок.
– Брат Дарьи Кузьминичны? – уточнила я.
– Ага, – кивнула Надежда Николаевна. – За столом он умер, в кабинете своем. Ночью. Сестра его утром нашла. Сидит он за столом, а в руках авторучка. Вроде бы писал чего-то, но бумагу-то не нашли. Милиционер, который приезжал, все про бумагу эту расспрашивал, а Кузьминична отнекивалась, не было, говорит, никакой бумаги.
– От чего он умер?
– С сердцем плохо стало. Раз – и нет человека. А лицо у него было такое страшное, вроде увидел чего и испугался. Может, оттого сердце и остановилось?
– И мужик ее пропал, – не унимался дед.
– Какой мужик? – не поняла я.
– Кузьминична на старости лет замуж вышла. Был один здесь у нас, из города, шабашил. Ну, она всю жизнь в старых девах просидела, а тут бес попутал. Вышла за него. Он непутевый был, выпить любил. А она к нему уважительно так, Михаил Иванович… Стал он у них в доме жить, и его точно подменили. Ходил как пришибленный. А потом и вовсе исчез.
– Что значит исчез? – не поверила я.
– А то и значит. Пропал человек в одночасье, и нет его.
– И милиция его не искала?
– Кто ж искать будет? Кузьминична поначалу говорила, на заработках он. А потом и вовсе говорить перестала. А Мишку с тех пор больше никто не видел.
– Чудеса, – вздохнула я, пытаясь понять, может такое быть или это тоже фольклор? За исключением последнего пункта, все остальное было более-менее ясно. Когда-то в доме произошла трагедия: убийство и самоубийство. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы дом стал «нехорошим». Год от года история обрастала все более фантастическими деталями, приплели сюда, как водится, золото и привидение – дух самоубийцы, который не может обрести покой. Само собой, золото охраняет еще один дух: отъявленного мерзавца. Все это я попыталась донести до Женькиного сознания по дороге домой. Она на мои слова никак не реагировала, трусила рядом с задумчивым видом.
– Ты меня слышишь? – не выдержала я.
– Слышу, слышу. Ты лучше скажи, зачем тетушка дверь заколотила?
Я пожала плечами.
– Логично предположить, что трагедия произошла там, – я вспомнила про зловещего вида крюк в потолке и невольно поежилась.
– Когда она произошла? Сто лет назад?
– Ну, не сто…
– Ага, чуть поменьше. А дверь заколотили недавно, ты что, забыла?
– Может, тогда и заколотили, а соседка что-то напутала.
– Глупости не говори. ЧК до какого года просуществовало?
– Точно не помню, где-то до середины двадцатых. Потом было ГПУ, потом НКВД, так, кажется.
– Вот-вот, за восемьдесят лет эта комната обросла бы паутиной. Никак не могла она столько времени заколоченной стоять. Допустим, усохшая рука и остановившееся сердце в самом деле чепуха, то есть просто совпадение. А вот все остальное… Ну и родня у меня! – возмущенно воскликнула Женька. – Какой-то чекист психический, домогавшийся собственной сестры-самоубийцы. Знаешь, Анфиса, меня это тревожит.
Ознакомительная версия.
