– Не пойду замуж. Я решилась, не отговаривайте, барыня, все одно пойду. Не мыслю себя без сцены, вот.
– Ну, раз так... хорошо, помогу. Найму учителя, пусть научит правильно читать, жестикуляции и мимике. Да и гардероб нужен, без гардероба никак нельзя... Ничего, подберем из моих старых платьев, перешьем.
– Ой, барыня! – взвизгнула Анфиса. – Вы самая лучшая!
– Полно тебе, глупая. Ну, ступай, я ответ буду писать.
Марго еще и еще перечитывала письмо, и перед глазами ее вставало лето, она и Суров.
В то же время Виссарион Фомич, втянув голову в плечи, с кислой миной рассматривал подлые рожи сыщиков. Вытянувшись, перед ним стояли шесть человек с глупейшими, подобострастными физиономиями, в дурацких одеждах с претензией на столичную моду. От них за версту несло тем занятием, которым они занимались. Ну, кто не обратит на них внимания? Разве что слепой. Приставами Зыбин вполне доволен, а эти... дармоеды.
– Господа, – медленно начал Виссарион Фомич. – Мне нужны сведения о некоторых известных людях, посему одежку-то смените, неприметными станьте.
– Позвольте узнать имена-с... – начал было один из сыщиков.
– Молчать, – лениво протянул Зыбин. – Хочу знать, куда они ездят, с кем встречаются, ну... все, что вы заметите. Коль худую память имеете (в чем он не раз убедился), записывайте строго по часам. Вы трое следите за Неверовым, Галицкой и ее мужем. Коль удастся подобраться к ним близко, так, что и разговоры услышите, получите премию. А вы трое патрулируете ночью улицы. Вам предстоит узнать о некой особе, промышляющей на улице, а не в доме терпимости. Чай, хаживали в дома эти?
– Нет-с, как можно-с, – вразнобой ответили сыщики.
– Будет врать-то, – вяло отмахнулся Виссарион Фомич. – А раз не хаживали, то зайдите...
– Покорнейше прошу простить, ваше высокоблагородие... – сконфузился Пискунов. – В известных заведениях... надобно платить за известные услуги-с.
– Вы туда не за известными услугами пойдете, – сказал Виссарион Фомич. – А разузнать о девице в красной юбке, синем жакете и черной шляпе. С перьями.
– Однако, – робко посмел возразить Пискунов, – просто так никто рта не раскроет, надобно и водочки поднесть, и закусочку...
– Ладно, деньги вам выдадут, – пообещал Виссарион Фомич. Трое сыщиков, приставленные к господам, с заметной завистью смотрели на вторую троицу. – Вызнайте об этой девице, товаркам ее должно быть известно, кто она, откуда. По слухам, она весьма популярна у господ. Хочу о ней все знать. Без сведений не возвращайтесь, шкуры спущу. Понятно-с? Пшли вон.
Подчиненные убежали, Виссарион Фомич вылез из кресла, походил, разминаясь, после взял извозчика и поехал к Галицкому.
По молодости Мирон Сергеевич пользовался репутацией человека вспыльчивого, оттого карьера его не заладилась. Оставил он статскую службу довольно рано, женился на Вики из обедневшего рода лет восемь тому назад, занялся речным делом. Имел две баржи и пароход, в общем, дело сугубо купеческое, но приносило доход, которым брезговать в положении Галицких не годилось. Жена не родила ему детей, отчего Мирон Сергеевич был всегда мрачен, попивал, но не сильно. Возрастом он старше жены на два десятка лет, высок, подтянут, с приятным лицом, но не настолько, чтоб нравиться женщинам. Виссарион Фомич знал его лично и уважал, потому был крайне возмущен безобразным поведением жены. По его мнению, в острог бы всех неверных жен, а еще лучше – на вечную каторгу! Но он слухи собирал, а не распространял, и явился к Галицкому по другому поводу. Тот озадачился, увидев Зыбина у себя в конторе:
– Давненько не виделись, Виссарион Фомич. Что привело вас?
– Ехал мимо, дай, думаю, зайду, – грузно опускаясь на стул, сказал тот. – Дела-то как?
– Неплохо. Так ведь не всегда они ладятся, дела-то. Ох, не за тем пожаловали, Виссарион Фомич. Говорите уж прямо.
– Хм-хм, – откашлялся Зыбин и из-под густых бровей пристально взглянул на Галицкого. – Долгополова хорошо знавали?
– Знать хорошо никого невозможно, иной раз и себя с трудом узнаешь, – отговорился Мирон Сергеевич.
– А все ж, как он вам?
– Дистанцию держал со всеми, характер имел скверный, к порокам был пристрастен...
– Вот-вот, пороки... годится. А что за пороки?
– Вина выпьете? Недавно партию получил, вино превосходное. Собираюсь поставлять в наш город.
– Не прочь, не прочь.
Галицкий налил в бокалы ярко-красного вина, отпил, смакуя, только потом вернулся к Догополову:
– А к порокам я отношу злобу, Виссарион Фомич. Явного проявления не было, а как слово в разговоре Долгополов вставлял, так оно злобой дышало, отчего всем неловко делалось. Иной раз речь зайдет, к примеру, о женщинах, – нетерпимость свою показывал, будто лучше других он. Я сам не ангел, а Долгополова долго не выносил.
– Кстати, до женского пола охоч он был?
– А то как же, – усмехнулся Галицкий с оттенком презрения. – Выставлялся святым, а за юбками волочился, но мало кто замечал за ним сей грешок.
– Что ж жена его, не знала?
– Прасковья Ильинична? Знала или нет, мне неведомо, только последнее время она при нем колючей становилась. Прекрасная женщина, мне б такую. Коль у женщины забот нет, она портится – наряды да развлечения в худом умишке заводятся, а Прасковья Ильинична образцовая жена, к тому же красавица.
– Как полагаете, убили его за что-с?
– А за чтоб ни убили, знать, было за что.
Виссарион Фомич мотал на ус всякую мелочь из разговора, потому отметил, что Галицкого терзало внутреннее неудовлетворение, наверно, оттого он и был хмур. Больше всего Зыбина интересовало, знал ли Мирон Сергеевич о проделках жены, а напрямую спросить никак нельзя. Спросить – это задеть честь, в унизительное положение поставить человека, открыть ему глаза и нести ответственность за все, что случится потом. В данном вопросе Виссарион Фомич все же надеялся на сыщиков, у которых врожденная страсть вызнавать чужие секреты. Он продолжил беседу о Долгополове:
– Найден в мещанской квартире, а квартиру ту снял, но не жил там, однако платил исправно. Как думаете, Мирон Сергеевич, зачем снял он квартиру?
– Хм! Неужто не догадываетесь? Сами посудите, на что ему квартира, когда у него и дом, и поместья есть? Женщин приводил туда.
– Стало быть, женщины... – задумчиво произнес Зыбин. – А вы не слыхали о некой доступной особе, которая гуляет ночами по городу? Говорят, она весьма популярна у господ.
– Как не слыхать, – усмехнулся Галицкий. – Разговоров о ней тьма, да только думаю, все это враки. Когда загадок слишком много, много и неправды.
Зыбин покивал, выпил еще бокал вина и отправился в участок.
Казарский сворачивал в переулки; там, где было мало света, он останавливался, всматриваясь вдаль, а не заметив никакого шевеления, возвращался на более освещенную улицу и шел дальше. Бесплодные поиски в течение нескольких ночей его не охладили – напротив, Казарского захватил охотничий азарт, когда все дневные мысли заняты одним – как поймать таинственную легенду. Ночью он выходил на охоту, заранее продумывая маршруты, обходил улицы с дурной славой, да так и не встретил той несравненной, которая затмила даже известных дам света. По его наблюдениям, интерес к интрижкам в обществе угас, казалось, все господа потянулись на улицы. Да-да, и в эту ночь город не весь спал, иногда попадались мужчины, которые, как и он, старались подальше обходить встречного. Казарский догадывался: эти господа тоже вышли на охоту, боялись быть узнанными, потому сторонились его. Как же он мог упустить шанс стать счастливчиком, который не преминет похвастать в тесном кругу, а также поделиться впечатлениями? И вызовет зависть, ведь далеко не каждый отважится на опасное предприятие, улизнув от жены, а мечтает каждый.
Он шел быстро, чтобы не продрогнуть; изредка, заслышав шум, озирался. Опасность велика – очутиться наедине с пустынным городом, но Казарского трусом еще никто не называл. Вдруг он, оказавшись в следующем переулке, замедлил шаг...
Навстречу шла женщина. Видя только ее силуэт, он сразу отметил поступь – она двигалась ровно, легко и упруго, без вульгарной суеты. Первая же мысль обожгла Казарского: не та ли самая девица встретилась? Он отступил в тень дома, прижался спиной к стене, вскоре разглядел красную юбку, синий жакет, но не вспомнил нахальную девку, которую встретил вместе с Белевым.
Нет-нет, эта была совсем другой, что чувствовалось не только в поступи, а и в изящной фигуре, в том, как двигались ее руки, опущенные вдоль тела. Даже на расстоянии она казалась доступной и одновременно недоступной, очевидно, поэтому и заворожил Казарского поток исходящего от нее соблазна, какого он никогда не испытывал. Конечно же, это она, легенда! Казарский вжался в стену и не дышал, он только ждал благоприятного момента, чтоб выйти неожиданно и поймать ее.
Тем временем она неслышно приблизилась к фонарю, задержалась и повернула голову, осматриваясь. Теперь Казарский видел, что лицо ее закрыто плотной вуалью, но как она стояла, как поворачивалась! Царица, да и только! Казарский не понимал, откуда в уличной шлюхе столько изящества и достоинства, которое тоже угадывалось в движениях и осанке. Она продолжила путь, когда же поравнялась с ним, он выступил из тени:
