— Я не игру имею в виду, — выразительно произнесла Анна Вольски.
Сильвия дернулась и отняла у Анны свою руку, которую та дружески сжимала в ладонях.
— Боюсь, ты чересчур привязалась к графу де Вирье, — продолжила Анна негромко, но очень твердо. — Ты должна простить меня, я ведь старше тебя, Сильвия. Ты подумала, к каким последствиям может привести ваша дружба? Признаюсь, вначале я подозревала этого человека в самых дурных намерениях, но теперь думаю, что он в тебя влюблен — страстно влюблен. Ты замечала, что в Клубе он не сводит с тебя глаз? Иной раз даже забывает забрать свой выигрыш…
Сердце Сильвии бешено забилось. «Что, если Анна права?» — подумала она. Ей захотелось расцеловать подругу, но вместо этого она запротестовала:
— Поверь, Анна, он ни разу не сказал мне ни единого слова любви. Он никогда не флиртовал со мной. Клянусь, я говорю правду. Ты вбила себе в голову какую-то ерунду…
— Все это еще больше убеждает меня, что я права. Флирт — искусство английское, а не французское. Если француз любит — а его любое сродни преклонению — он никогда не прибеги к тому, что англичане именуют флиртом, то есть имитации любви! Мне было бы куда спокойнее, если бы граф тебя оскорбил…
— Анна!
— Да, да! Я говорю совершенно серьезно. Боюсь, он тебя любит.
У Сильвии вырвался долгий счастливый вздох. Анна продолжала:
— Конечно, я не испытываю к нему ни доверия, ни симпатии. С чего бы? Но, с другой стороны, я не захожу так далеко, как Вахнеры; они знают о нем что-то сильно его компрометирующее — это ясно.
— Я этому не верю! — вскричала Сильвия. — Они судят предвзято! Он их не любит, считает их вульгарными, а, кроме того, подозревает, что мсье Вахнер немец — а этого для него достаточно.
— В конце концов, не имеет никакого значения, что Вахнеры думают о графе де Вирье и что он думает о них, — проговорила Анна. — Важно, что ты о нем думаешь и что он думает о тебе.
Сильвия радовалась, что темнота скрывает ее густой румянец.
— Ты не представляешь себе, — серьезно продолжала полька, — во что превратится твоя жизнь, если ты свяжешь свою судьбу с человеком, которому интересна одна лишь игра. Я не говорю, будто азартный игрок не способен быть добрым мужем. Месье Вахнер, — она улыбнулась краем рта, — тому пример. Несомненно, он привязан к своей жене, и а к нему. Но понравится ли тебе, если твой супруг больше, чем тебя, будет любить свой порок?
Сильвия молчала.
— Но о чем это я? — вдруг встрепенулась Анна Вольски. — Какая нелепая мысль — чтобы ты пожелала стать женой графа де Вирье! Нет, нет, дорогая моя малышка, ни одной разумной женщине не придет в голову, что за этого человека, при всем его обаянии, можно выйти замуж. Он полностью разорен, думаю, у него нет ни пенни за душой. Ему не на что было бы даже купить тебе обручальное кольцо. Об этом, как и обо всем прочем, тебе пришлось бы позаботиться самой! Это было бы безумием — полным безумием!
— Не думаю, — тихо проговорила Сильвия, — что такой брак для меня, хотя бы в малейшей степени, возможен. Ты забыла, что мы с графом де Вирье не так давно знакомы и что он ни разу не говорил со мной о любви. Он думает только об игре — сама знаешь.
— Ты, конечно, не могла не заметить, что в последние дни он гораздо меньше, чем прежде, посвящает времени игре. А как он его тратит — нам с тобой известно лучше всех. Освободившиеся часы он проводит с тобой.
— Но это же неплохо? — взволнованно спросила Сильвия. — Пусть уж лучше болтает со мной о всяких пустяках, чем безвылазно сидит в Казино? Еще раз клянусь тебе, Анна: он никогда за мной не ухаживал…
— Для него, конечно, лучше, что он стал меньше играть, но для тебя? — нетерпеливо проговорила Анна. — Вот какой вопрос я себе задаю. В последнее время ты неважно выглядишь, иногда вид у тебя совсем понурый. Только не путайся: ты, как была хорошенькой, так и осталась!
По лицу Сильвии побежали слезы. Она чувствовала, что надо бы рассердиться на подругу за ее откровенную речь, но не находила в себе сил. Анна говорила так заботливо, так мягко.
— Не уехать ли нам из Лаквилля? — внезапно спросила Анна Вольски. — Есть сотня других мест. Уедем! Ты ведь понимаешь не хуже меня: граф де Вирье никогда не сделает тебя счастливой.
Сильвия замотала головой.
— Мне не хочется уезжать, — прошептала она. Мадам Вольски коротко вскрикнула.
— А, поняла! Когда ты говорила о знакомых, ты имела в виду его. Это с ним ты собираешься встретиться в Париже?
Сильвия молчала.
— Теперь я понимаю все, — продолжила Анна. — Потому он и отсутствовал сегодня. Он отправился в Париж заранее, чтобы не компрометировать тебя. Галантность, которая немногого стоит! Будто так уж важно, что подумают в Лаквилле! Но меня интересует, не говорил ли он, что намерен представить тебя своему семейству? Именно по этому признаку судят о том, как француз относится к женщине.
Раздался стук в дверь: «Коляска для мадам прибыла».
Подруги спустились вниз. Вопрос Анны остался без ответа.
Мадам Вольски, обычно очень сдержанная, обняла Сильвию и поцеловала.
— Господь да благословит тебя, дорогая малышка Сильвия! — прошептала она, — и прости меня за то, что я тебе наговорила! Но все же подумай хорошенько. Я провела в этой стране больше половины жизни. Я почти француженка. Бессмысленно вступать в брак с французом, если его семья тебя не принимает, а, как я понимаю, семья графа де Вирье отказалась от него.
Войдя в коляску, Сильвия обернулась. Глаза ее были полны слез.
Анна Вольски стояла в дверях пансиона. Ее высокий силуэт четко выделялся на фоне освещенного холла.
— Встретимся послезавтра, да? — крикнула она.
Сильвия кивнула, и по дороге она сказала себе, что, как бы ни повернулась жизнь, она всегда останется верна своей привязанности к Анне Вольски.
На следующее утро Поль де Вирье мерил шагами платформу номер 9 вокзала Гар-дю-Нор, ожидая миссис Бейли. Поезд из Лаквилля должен был прибыть в одиннадцать.
Граф выглядел так, словно он безмятежно наслаждается настоящим и ждет еще больших радостей от будущего. На самом деле, молодой француз переживал не лучшие дни,
В жару Париж действует на своих обитателей угнетающе, даже при прочих благоприятных обстоятельствах. Сейчас граф чувствовал себя изгоем в городе, где протекала его веселая и беззаботная юность.
Его сестра, герцогиня д'Эглемон, которая, проведя в пути целый день, приехала из Бретани, чтобы два или три дня пообщаться с братом, проявила при встрече ту сопряженную с болью привязанность, которую добрые и благополучные люди испытывают нередко по отношению к тем, кого они одновременно и любят, и осуждают.
Встречаясь со своей дорогой Мари-Анн, Поль де Вирье всегда чувствовал себя, как приговоренный к гильотине, которому близкие всячески стараются скрасить последние дни.
Когда он предложил, чтобы сестра пригласила на завтрак его новую лаквилльскую приятельницу, миссис Бейли, мягкосердечная герцогиня согласилась тут же, с преувеличенной готовностью; кроме того, она одолжила англичанке свой костюм для верховой езды и распорядилась, чтобы в Лаквилль ежедневно приводили для миссис Бейли одну из принадлежавших герцогу лошадей. При этом она воздержалась от таких традиционных и нескромных вопросов, как, например, насколько он привязался к Сильвии и не собирается ли предложить ей руку и сердце.
Говоря по правде, Полю де Вирье было бы очень затруднительно дать честный ответ на эти вопросы. Он и сам не понимал, что связывает его с Сильвией — прелестной и по-детски наивной Сильвией Бейли.
Много раз он повторял себе, что юной англичанке, с ее смешной и трогательной неискушенностью, нечего делать в Лаквилле, где она транжирит деньги за игорным столом и водится с такими странными людьми, как Вахнеры… да и мадам Вольски тоже.
Но если Сильвии Бейли не следовало находиться в Лаквилле, то и ему Полю де Вирье, не следовало затевать с ней флирт, а ведь именно этим он совершенно сознательно и занимался, несмотря на то, что Сильвия искренне отвергала подобные предположения. Ухаживание за «маленькой английской приятельницей», как граф мысленно называл Сильвию, доставляло ему истинное удовольствие — когда его не слишком допекала совесть.
До недавнего времени Поль де Вирье полагал, что достиг уже того возраста, когда человек забывает о сладких муках любви. Такое сознание не доставляет удовольствия ни одному мужчине, а французу в особенности, поэтому граф был несказанно рад, узнав, что ошибся, и что способность наслаждаться самой сильной и чарующей из человеческих страстей осталась еще при нем.
Он был влюблен! Влюблен в первый раз за много лет, и притом в женщину милую и обаятельную, к которой он с каждым часом все более привязывался. И если вчера вечером и сегодня утрой он был не в духе, то это, несомненно, объяснялось разлукой с Сильвией.
