Конечно, Турецкий выручил бы, но надо ехать к Косте, а это — хитроумная игра в абсолютную законность, которая нарушается по десятку раз на дню, если не чаще. И Севе там делать нечего, хотя Александр Борисович охотно перекинул бы это новое дело именно на Голованова. Сева бы просто передавил бы руками тех преследователей и сказал, что все именно так и было, в таком, мол, виде застал, когда приехал, и сам он ровным счетом тут ни при чем. Это — тоже шутка, которая имела успех в «Глории».
Краткую информацию Сева выслушал с преувеличенным вниманием и попросил по внутренней связи заглянуть Алевтину Григорьевну. Короче говоря, не прошло и десяти минут, как договор о защите интересов, а также обеспечении безопасности указанных лиц был отпечатан и подписан заинтересованными сторонами. Формальности оказались выполненными, можно было с этим документом ехать в Генеральную прокуратуру.
Покончив с формальностями, Турецкий повторил Севе свою просьбу относительно проверки квартир клиентов и обеспечении их самих на время действия договора «чистыми» мобильными телефонами. Голованов отдал распоряжение Алевтине, и та отправилась на склад.
Ну, просто Слов не должно было возникнуть у клиентов о том, какое это шикарное агентство! Какие захватывающие деловые отношения!
Не фиг им думать, будто охрана их персон — дело простое и недорогое. Впрочем, Александр Борисович уже и сам видел, что одними отмашками тут не отделаешься. Придется поломать головы, ибо с «выходцами» из известной конторы всегда у него складывалась определенная «напряженка».
— И еще, Всеволод Михайлович, — при посторонних не следовало проявлять «приятельства», — у меня есть серьезная просьба. Было бы, думаю, очень уместно, если бы ты мог связаться с Алексеем Петровичем и попросить его помочь нам с досье по нашему фигуранту. Меня лично интересует его послужной список. А Кротову такое дело — семечки. Это — раз. И теперь два. Поговори с Владимиром Михайловичем, — Турецкий повернулся к клиентам и объяснил: — Это генерал Яковлев, начальник МУРа. И уж его ребятки точно должны знать, что делал в ОРБ ГУВД наш второй фигурант полковник Грошев. Я вчера коротко обменялся с одним коллегой из ОРБ, это муж Иркиной подруги, Иван Рогожин, подполковник, по-моему, ты не слышал?
— Эко вспомнил! Когда мы там службу несли! Наверное, из молодых. А что у него?
— Да слышал он что-то про Грошева. Кажется, от своего шефа, начальника отдела. Будет возможность, не сочти за труд, поинтересуйся у Михалыча.
— А зачем тебе такой долгий путь? Свяжусь с кадрами, поди, не откажут, — Сева усмехнулся.
— Конечно, тебе не откажут. Но есть у меня, понимаешь, серьезное внутреннее подозрение, что крепко наследил он там. А знание его прошлого — не через кадры, а от сослуживцев — безусловно может дать нам возможность основательно взять его за жопу. Не так? — он говорил серьезно, без тени улыбки.
— Да, да, именно так… за жопу… — с максимальной вдумчивостью подтвердил Сева. — Что ж, я провентилирую. Ну, так в путь? О женщинах, как мне доложили, Филипп Кузьмич проявит заботу?
— Он предложил квартиру Щербака, а Николай, мол, пока у него перекантуется. Вообще-то, я подумал, что, переговорив с Костей, сумел бы их отправить в наш пансионат на Истре. Ну, ты знаешь, о чем речь. Так что пусть-ка пока Филипп не торопится их увозить. Об этом варианте я подумал вот только что. Верно, зачем мудрить? А там они будут под охраной. Бассейн есть, банька хорошая, бар. А Филипп подъедет где-то через двадцать минут. Словом, решим, а женщины пусть пока успокоятся, кофе попьют, а если у тебя в сейфе еще и рюмочка найдется, думаю, они совсем успокоятся. Ночь-то у них нынче была, мягко говоря, тревожная, не так? — он посмотрел на клиентов. — Просто мне нужна будет под нашей заявкой Костина подпись, а за этим дело, я уверен, не станет. Только уж вы, господа хорошие, будете посещать своих супруг под нашим контролем. Не в спальнях, а по дороге, — он рассмеялся и почувствовал, что и у тех, наконец, отлегло от сердца. — Все, закончили, в путь, господа… А я сейчас напишу нашу «просьбочку». Всеволод Михайлович, пожалуйте ваш директорский автограф!
— Сам, сам, тебе больше поверят. Видите ли, — обратился он к гостям, — в недавнем прошлом наш уважаемый Александр Борисович занимал должность первого помощника Генерального прокурора. Так чья, спрашивается, просьба солиднее?
Клиенты с нескрываемым уважением взглянули на Турецкого, а тот с присущей ему скромностью лишь развел руками: мол, что ж возражать-то, было, было… Прощаясь, Голованов спросил:
— А что, ваше предприятие без вашего присутствия не остановится?
— Не должно, — усмехнулся Уткин. — Я разговаривал сегодня с Николаем Петуховым. Его сегодня, — он посмотрел на свои часы, — вот через полчасика, зачем-то приглашает к себе сын Грошева, наш главный юрист.
— Такая же сволочь, как его папаша. Иезуит. Колька говорит, — сказал Гусев. — а я по делам с ним не сталкивался.
— Он откуда? — спросил Турецкий. Как-то мимо его внимания прошла эта фигура.
— Ну, сын начальника службы безопасности. А папашу его, Грошева-старшего, сам Ловков пригласил, когда завладел контрольным пакетом. Рассказывали, что в прошлом у них были какие-то общие дела. Может, и расследования. Мы решили не ссориться, дело дороже. А оказалось, это была обычная операция по внедрению. Точно так же появился и сынок. А потом там еще был у нас нотариус, я его в первый раз видел, — сказал Уткин.
— Эта фигура должна быть обязательно нам известна. Да, Сева? — Турецкий уже без шуток взглянул на Голованова, и тот сосредоточенно ответил кивком. — Может быть, Петухов его знает?
— Как-то мне в голову не приходило, — Гусев поморщился, очевидно, он еще не полностью отошел от вчерашних побоев. Да и голова наверняка кружилась, сотрясение мозга — не шутка. — Давайте, я позвоню ему… Я ведь тоже почему-то не обратил внимания на этого человека, хотя он показался мне знакомым. Нет, вряд ли. Эта же операция с нами была у них даже не на грани фола, а полностью за гранью, то есть уголовным преступлением. И какой же нормальный нотариус согласится участвовать в такой разборке?
— Вопрос ставится не о преступлении, — возразил с кривой усмешкой Голованов, — а о больших деньгах, которые тот юрист определенно положил в свой карман. Именно этот акт весьма чреват для него. Но ничего, им я сам готов заняться, а вы езжайте, Меркулова задерживать негоже… А Петухову позвоните позже. Надо же ему дать возможность встретиться с юристом Грошевым? Или вы считаете иначе?
— Пусть встретятся, — с трудом, кривя лицо, кивнул Гусев.
Не опоздали ни на минуту, вошли в приемную буквально с последним ударом новых напольных часов — под старину. Клавдия Сергеевна, вечный секретарь Константина Дмитриевича, просияла, встретив Турецкого только что не страстными материнскими объятьями. И их помнил Александр Борисович, многое ведь случалось в прошлой жизни, когда все, без исключения, были молоды и беспечны в своей раскованной и бесшабашной безалаберности. Но это все хранилось глубоко-глубоко, в тайниках его усталой души, — так, вероятно, должна была бы понять Клавдия его мимолетную, задумчивую улыбку в свой адрес.
— Как жизнь, Санечка? — негромко, почти одними губами спросила она.
Он ответил философским покачиванием головы из стороны в сторону, которое можно было бы истолковать при желании и как непроизнесенную фразу: «С тобой было лучше». Женщина просияла. Ну, и достаточно, женщинам всегда надо делать приятное — таков закон истинного джентльмена, но и останавливать себя вовремя, чтобы не возбуждать у них «неавторизованной активности», как выражаются в спецслужбах…
Меркулов был деловит. Сразу взял заявление и стал читать. Гости осматривали кабинет, а Турецкий привычно развалился на стуле у окна, частенько тут восседал.
— Ну, что добавишь, Александр Борисович? — спросил он. — Есть мысли?
— Мысли-то есть. Но сначала я хотел попросить тебя о личном одолжении. Жены заявителей представляют великолепный образец для шантажа. Мы думали их засунуть к Щербаку или к Филе. Но я вспомнил вдруг, что, с твоей, разумеется, помощью, мы могли бы создать перепуганным женщинам куда более комфортные и, кстати, совсем уже безопасные условия у нас на Истре. У нас, в смысле, у вас, если я еще имею право так говорить.
— Нет, вы посмотрите, сколько скромности? Бумажка-то, поди, с собой?
— Ага. Там, в главном корпусе, есть прекрасные номера на двоих, вот я и подумал… Сделайте уж милость, господин государственный советник…
— Давай сюда, — Меркулов улыбнулся. — Смотри, совсем складно уже на вольных харчах-то писать научился? Ввиду… в связи… в соответствии… принимая во внимание… Очень грамотно выражено. — Он нажал на вызов: — Клавдия Сергеевна, загляните, пожалуйста… Вот, — он помахал бумажкой, — плач нашего друга. Сделайте одолжение, оформите, как он предлагает, в качестве свидетелей, потом мне на подпись и отдайте ему. Спасибо. А ты, уходя, забери, и действуйте.
