— Спасибо, конечно, — заметила я. — Но вы меня неправильно поняли. Мне вообще не нужны билеты.
— Нет, серьезно? — спросила Алевтина Николаевна каким-то даже расстроенным тоном. — Обидно!.. А что же вам нужно?
— Понимаете, мы готовим материал для газеты, — объяснила я. — И нам понадобилась некоторая информация.
— О чем материал-то? — с хитрой усмешкой поинтересовалась старший кассир. — О злоупотреблениях на железной дороге? Этого у нас хватает! А где их сейчас нет, злоупотреблений? Мы одни, что ли? Жизнь сейчас такая…
— Ну что вы! — возразила я. — Железную дорогу мы не трогаем. Речь идет о некой дорожной аварии, в которой пострадала женщина.
Алевтина Николаевна проницательно посмотрела на меня и хлопнула ладонью по столу.
— Вы про Самойлову, что ли? — пораженно воскликнула она. — Надо же! Вот уж про кого, про кого… Или я опять ошибаюсь?
От радости у меня даже зазвенело в ушах, а рот расплылся в улыбке.
— Нет, кажется, не ошибаетесь! — весело сказала я. — Значит, Самойлова у вас работает?
— Работала, — деловито поправила меня Алевтина Николаевна. — В больнице сказали, что раньше чем через полгода она не восстановит трудоспособность. Так что мы на ее место уже приняли девочку…
— Но факт то, что Татьяна Михайловна Самойлова — ваша сотрудница? — уточнила я.
— Наша, — подтвердила Алевтина Николаевна. — Работница толковая, ничего не скажу. Касса у нее всегда сходилась, жалоб от клиентов не поступало… Всегда у нее все вась-вась было! Ну, а то, что характер у нее тяжелый, так, откровенно говоря, все мы не подарок!
— А характер, значит, у нее тяжелый? — спросила я.
— Ужасный! — хохотнула Алевтина Николаевна. — Между нами говоря, Самойлова — стерва, каких мало! — При этих словах она зачем-то оглянулась, а потом мелко перекрестилась и покаянно добавила: — Прости меня, господи, за такие слова! Только, понимаете, когда эта беда случилась, никто из девчонок в больницу идти не хотел! Всем она насолила! Ну, ясное дело, проверить все же пришлось — мы жребий бросали, кто пойдет… — Алевтина Николаевна вдруг посмотрела на меня с беспокойством и спросила: — А вы и об этом будете писать?
— Нет, писать я буду совсем о другом, — покачала я головой. — Скорее всего, железная дорога вообще останется, так сказать, за кадром…
— А вообще жалко! — застенчиво сказала Алевтина Николаевна. — Не говорю за себя, а про наших девчонок надо писать! Это же, посмотрите, в такой толкотне, в духоте — целыми днями! И ведь ошибиться нельзя, расслабиться нельзя! Это же буквально как минеры! Было бы приятно, если бы о них написали!
— Может быть, как-нибудь в другой раз! — вздохнула я и напомнила: — Но вообще-то у нашей газеты профиль — криминал. Мы ведь, Алевтина Николаевна, больше о плохих людях пишем, а не о хороших…
— А вот это зря! — нахмурилась она. — Я бы про плохих вообще не писала, чтобы нос не драли! Не заслужили они этого!
— Наверное, вы правы, — согласилась я. — Но, собственно, нос им задирать не с чего. Мы же их вроде разоблачаем, Алевтина Николаевна. В назидание, так сказать…
— Они же этого не понимают! — махнула рукой старший кассир. — Они это за честь считают. Вот и сейчас — что получается? Про Самойлову вы пишете, а остальным обидно.
— Так вы же сами сказали, что Татьяна Михайловна — отличный работник, — напомнила я.
— Я от своих слов не отказываюсь, — спохватилась Алевтина Николаевна. — А все-таки обидно! Самойлова — и в героях!
— Ну, это слишком сильно сказано, — возразила я. — Какой же Татьяна Михайловна герой? Она скорее уж жертва.
— Тоже верно, — покачала головой Алевтина Николаевна. — Не дай бог каждому. Хотя, руку на сердце положа, такой она человек, что нет ей сочувствия.
— Чем же она так насолила? — поинтересовалась я.
— Да как сказать? — замялась Алевтина Николаевна. — Так чтобы особенное что — этого не было. Все больше по мелочам. Ни с кем у нее контакта не было. Иногда, бывает, кому-нибудь из девчонок подмениться нужно. Ну, жизнь есть жизнь. К Самойловой просто не обращайся — наотрез! Или вот, например, деньги кому на день рождения собираем — она никогда ни копейки не даст. Вообще поставила себя как бы вне коллектива. Пытались с ней разговаривать, да куда там! Все законы знает — и не подступись.
— Понятно, — сказала я. — Но в больнице ее все-таки навещаете?
— Были девчонки, — смущенно подтвердила Алевтина Николаевна. — Но только один раз. Сказали — больше ни за что не пойдут. Так она их, значит, встретила. Тяжелый человек, одним словом!
— Ну а в личной жизни она как? — спросила я. — Что-то о ней знаете?
— Откуда? — сделала большие глаза Алевтина Николаевна. — Я же говорю, она всегда как бы в стороне. Рабочее время закончилось — и все. Ни в каких мероприятиях не участвовала, ничего… А вы сами-то с ней встречались?
— Да, приходилось, — коротко сказала я.
— Ну и как впечатление? — полюбопытствовала Алевтина Николаевна.
Я развела руками.
— То-то и оно! — торжествующе заключила моя собеседница. — Я и говорю, не стоит про таких в газету…
— Да у нас главный герой шофер, который ее сбил, — попыталась я оправдаться. — В том плане, что слишком много в последнее время наездов стало. Пора бить тревогу.
— Милиция куда смотрит?! — сурово возразила Алевтина Николаевна. — Прежде, бывало, на каждом углу милиционер стоял, и никаких наездов не было! Ни маньяков, ни убийств этих заказных…
Мне подумалось, что Алевтина Николаевна чересчур идеализирует прошлое, но спорить я с ней не стала. Поблагодарив за полученную информацию, я стала прощаться.
— И когда же читать про нашу Татьяну Михайловну в газете? — ревниво поинтересовалась Алевтина Николаевна.
— Скажу вам по секрету, — сжалилась я над ней, — вряд ли мы станем указывать подлинное имя Самойловой. Обозначим ее просто как гражданку С. Это если материал вообще пойдет в печать. Бывает, уже готовая статья отправляется в корзину…
На лице Алевтины Николаевны мелькнул лучик надежды. Перспектива с корзиной казалась ей гораздо заманчивее. Как правильно она сама выразилась — все мы не подарок. Расстались мы очень тепло, и мне было обещано, что в любое время года, как только мне приспичит, Алевтина Николаевна обеспечит меня любыми билетами в любом направлении.
В редакцию я мчалась как на крыльях — еще бы, такая удача! Теперь нужно было срочно пообщаться с адвокатом Григоровичем и продемонстрировать ему личность Татьяны Михайловны, не обезображенную синяками и ссадинами. А дальше можно будет побеседовать и с ней самой. Какой бы ни был у нее характер, однако возможность отправиться с больничной койки на нары должна произвести на нее впечатление.
Когда я возвратилась в редакцию, там были все, кроме Сергея Ивановича. Виктор сидел в приемной и с отсутствующим видом смотрел в окно. Выражение его лица мне не понравилось.
— Только не говори, что у Самойловой пропал паспорт, — сказала я, с тревогой ожидая ответа.
Виктор сумрачно посмотрел на меня и пожал плечами.
— Паспорт действительно пропал, — ответил он. — Но это не самое худшее.
— А что же худшее? — спросила я.
— Самойлова умерла, — сказал Виктор.
Встретиться с Александром Михайловичем мне удалось только через два дня. Мне показалось, что он старательно избегает меня. Если раньше он появлялся словно из-под земли, стоило мне перешагнуть порог отделения, то теперь он неизменно оказывался то на операции, то на конференции, то на ковре у начальства.
Наконец мне это надоело, и я заняла позицию у дверей отделения с утра, намереваясь стоять здесь до тех пор, пока улыбчивый доктор не попадется мне на глаза. У меня было к нему несколько вопросов.
Неожиданная смерть Самойловой разрушила все наши планы. И лично мне она казалась уж слишком неожиданной. Конечно, я не специалист, но, когда мы с Татьяной Михайловной виделись в последний раз, она вовсе не собиралась умирать.
Виктор тоже не сообщил мне никаких подробностей. Он и сам их не знал. Когда он в печальное утро появился в больнице, все уже было кончено. С Виктором никто особенно и не разговаривал, а Александр Михайлович к нему вообще не вышел.
Все это выглядело достаточно странно, и мне хотелось собственными ушами услышать, как объясняет эту смерть лечащий врач. Но он был неуловим.
В итоге я как часовой торчала на лестничной площадке и предавалась невеселым размышлениям. Мимо меня то и дело сновали люди в белых халатах, а некоторые даже любезно сообщали, что видели Трофимова только что — фамилия Александра Михайловича оказалась Трофимов, — но дальше этого дело не двигалось. Я начинала подозревать, что мой знакомец намеренно пользуется черным ходом или каким-нибудь грузовым лифтом, лишь бы не попадаться мне на глаза. Заняться мне было нечем, и я раздумывала, что делать дальше. Теперь у нас ничего, кроме видеоизображения неизвестного мужика, не было. Мы даже не смогли бы доказать, что он имеет какое-то отношение к покойной. Да и его самого еще нужно было найти.
