Мы прошли дальше.
Сейчас я был так же спокоен, как если бы прогуливался по улице. Я уже знал, в чем дело, и только с любопытством поглядывал по сторонам. Майор обернулся ко мне, чуть приподнял удивленно брови, но ничего не сказал.
Теперь мы уже шли по светлым, с большими окнами коридорам верхней части здания. На стенах местами висели даже картины.
У одной из дверей майор остановился, постучал и вошел. Через несколько секунд он вернулся.
— Войдите.
Приосанившись, я отворил дверь. Напротив, у стены, за черным письменным столом сидел губернатор! Вот теперь я действительно испугался.
ВСЕ СТЯГИВАЕТСЯ В ОДИН УЗЕЛ
— Подойдите ближе.
Два крупных шага, кепи прижато к бедру, щелкнули каблуки.
— Джон Фаулер?
— Так точно.
— Прозвище «Копыто». Несколько судимостей, известный контрабандист. Родился в Бирмингеме в 1904 году. Мать — Каролина Фидлер, работница родом из Голландии. Отец — Густав Фаулер, штурман. Правильно?
— Т… так точно… ваше превосходительство!
Он говорил по памяти, не заглядывая ни в какие бумаги. Господи! Неужели он о каждом рядовом знает, кто была его мать и даже ее девичью фамилию?…
— Четыре года назад вас вычеркнули из матросских списков. Почему?
— Начальник порта загорелся в моем присутствии…
— С вашей помощью?
— Я только бросил в него зажженную лампу.
— За что?
— Он обвинил меня в нарушении санитарных правил. Сказал, что на нашем судне заразный больной.
— Это было неправдой?
— Осмелюсь доложить — я не врач.
— Но начальник порта сказал, что у вас на борту больной.
— Начальник порта тоже не врач.
Он смотрел прищурившись. Его умные, спокойные глаза, казалось, взвешивали меня, видели насквозь.
Маркиз де Сюрен — очень высокий и сильный, повелительного вида мужчина. Он встал, звякнув орденами, чуть наклонился вперед и посмотрел мне прямо в лицо. Густые, длинные, седые волосы, зачесанные назад, закрывали затылок, делая его похожим на ученого со старинной картины. Он скрестил руки на груди.
— Теперь можно поговорить, друг мой. О чем вы хотели доложить?
— Ваше превосходительство, произошло странное событие, о котором я не берусь судить своим простым умом.
Он стоял рядом, почти касаясь меня.
— Так ли уж он прост, ваш ум? — Он постучал пальцем по моему лбу. — Стояли бы вы так же спокойно, если бы знали, что я могу читать ваши мысли? И тогда не боялись бы? Отвечайте, дружок.
— И тогда не боялся бы, ваше превосходительство.
— Так. И на чем же основана ваша уверенность?
— На том, mon excellence, что легионер никогда и ничего не боится!
— Эй! Не виляйте, друг мой, говорите прямо и не пытайтесь выкручиваться!
— Я прошу у вас разрешения доложить…
— Начали вы неплохо: не стали лгать. Однако, прежде чем докладывать, ответьте еще на несколько вопросов. Каким образом вы вместо караульного помещения оказались во дворце — и к тому же в офицерском плаще?
— Я отдал на время свой мундир одному человеку.
— Кому?
— Капитану Ламетру.
Резко повернувшись, он снова остановился передо мной.
— Вы знаете, чем это грозит?
— В лучшем случае — пожизненное заключение в крепости.
— Здесь… в этих подземельях… Это вас не пугает?
— Я ничего не боюсь.
— Что произошло в тот вечер?
— Я узнал, что это Ламетр, только после того, как уже обменялся одеждой, и пошел за ним во дворец, чтобы вернуть свои вещи!
— А потом?
— Больше я его не видел.
— Честное слово солдата? Я молчал.
— Должен заметить, что у меня есть очень эффективные средства, чтобы развязать язык любителям помолчать. В подземелье у вас будет время об этом подумать…
— Ваше превосходительство, там сидит куча предателей. Будет, по крайней мере, хоть один, кто попал туда, потому что не захотел никого предать…
Он поглядел на меня и начал расхаживать, заложив руки за спину.
— Вы склонны к азарту, друг мой, но отнюдь не глупы. И к тому же настоящий мужчина. Жаль, что вы скоро свернете себе шею. Ламетр — предатель! Вам это известно?
— По-моему, он невиновен.
— Что?… Вы сомневаетесь в моих словах?…
— Ваше превосходительство, я не боюсь тюрьмы. Я столько раз сидел за разные преступления, что могу раз пострадать за справедливое дело. Можете бросить меня в подземелье, заковать, четвертовать — я все равно буду повторять: Ламетр невиновен, невиновен, невиновен! И да поможет мне Бог!
Он стоял, чуть наклонившись и пристально вглядываясь в меня.
— Ладно… Меня не интересует — схватят Ламетра или нет. Это дело полиции. О чем вы хотели доложить?
— Вечером в кафе одна дама пригласила меня к себе домой. Как будто я ей очень понравился. Я сразу понял, что она только притворяется.
— Гм… Вот как?
— Так точно. Я — человек не слишком самонадеянный. Эта дама пыталась уж слишком грубо льстить мне, но я раскусил ее…
Губернатор, слегка прищурив левый глаз, смотрел на меня, как человек, чувствующий за моими словами какую-то уловку, но еще не знающий, в чем она состоит.
— Продолжайте.
— Слушаюсь. Она все время твердила, что мне должно быть кое-что известно о Ламетре и что я получу много-много денег, если выдам его…
— Гм… Ты, парень… Ты выглядишь исключительно сообразительным…
— Осмеливаюсь заметить: я не понимаю вас, ваше превосходительство.
— Ты… мне кажется… все-таки выкрутишься из беды. Не знаю почему, но чувствую, что так оно и будет…
Вот чутье у человека! Сразу понял, что к чему.
— Я вам все откровенно расскажу.
— Да? Продолжай.
— Я решил постараться разузнать побольше. Даже если для этого понадобится немного приврать. Господин сержант учил нас, что, если заподозришь в ком-то шпиона, надо вести себя так, будто попался на крючок, завоевать его доверие и тогда уже окончательно его разоблачить.
— Да. И ты последовал его совету?
— Слово в слово.
— Дальше!
— Я наврал ей всякой чепухи, а потом, естественно, немедленно явился в комендатуру и обо всем доложил.
В этот момент произошло нечто крайне странное. Стоявший передо мной губернатор схватил меня двумя пальцами за нос и начал раскачивать его из стороны в сторону.
— Ты… ты — сукин сын, жулик, мошенник… Ты же — просто самоуверенный, заносчивый щенок, у которого сразу закружилась голова при виде красивой женщины. А потом взялся все-таки за ум и вывернулся из беды. Во всяком случае, так считаешь.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Джон Фаулер, хочешь быть зачисленным в синие гусары — в эскадрон моей личной охраны? Поступишь в унтер-офицерскую школу — я позабочусь, чтобы о твоем прошлом было забыто. Немногие получали от меня подобное предложение, и ни один не пожалел о том, что его принял. У тебя всегда будут водиться деньги, а твоя будущая карьера будет полностью зависеть от твоего мужества и ума.
В синие гусары даже рядовыми кого попало не брали.
— Ты еще раздумываешь?
— Ваше превосходительство…я был бы счастлив принять ваше предложение, но я поступил бы нечестно, воспользовавшись вашим великодушным предложением.
— Почему? Ты участвуешь в заговоре против меня?
— Если вы прикажете, я в любое время готов буду отдать свою жизнь.
— Не выкручивайся, ты… изворотливая шотландская башка… Отвечай прямо: ты участвуешь в заговоре против меня?
— Клянусь, что нет!
— Если ты немедленно во всем не сознаешься, я отправлю тебя в тюрьму, и ты там останешься! На всю жизнь! Тут нет необходимости в приговоре суда! По одному моему слову завтра утром тебя расстреляют, и в газетах напишут только: «По приказу губернатора казнен Джон Фаулер за подрывную деятельность против республики!»
— Я это отлично знаю, ваше превосходительство. Но я не заслуживал бы проявленного только что вами великодушия, если бы сейчас со страху предал моих друзей!
Так сказал я.
— Ты на все умеешь найти ответ, дружок! У солдат это случается не так уж часто… Ну, ладно…
А так он.
Сознаюсь, меня немного прошибла испарина, когда он нажал своими длинными, костлявыми пальцами на кнопку звонка.
— Можешь идти. Но если еще хоть раз впутаешься в какую-нибудь подозрительную историю, пощады не жди. Ты, наверное, слыхал обо мне, дружок. Я люблю смелых людей, но не знаю жалости к своим врагам, потому что они одновременно и враги моей родины. Ты понял?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Так что только попробуй встать на этот путь… Спохватишься, но будет поздно… Убирайся!
В хорошенькое положение я попал… Рядовой, вызвавший гнев у самого губернатора, маркиза де Сюрена.
— Что же ты стоишь?
— Осмелюсь доложить, когда я вернусь в часть, мне непременно предстоит допрос. Могу я рассказать о том, что со мною произошло, сержанту?
