— Нет.
— Почему нет? Мы можем сказать, что у него приступ или еще что-нибудь и мы ведем его...
— Нет.
— Ну вот, снова вы все портите. Ладно. Тогда я пригрожу пистолетом...
Джесс начала было протестовать, но передумала. Дэвид намерился выполнить эту часть программы независимо от того, будет она ему помогать или нет.
— ...а потом сразу подскочит Билл и стукнет его по голове. Остальное по плану. Где он сейчас?
— Практически в этом зеркале ничего не увидишь, — пробормотала Джесс, вертя пудреницу. — А, вон он идет. Меня больше интересует, где Билл.
— Будет на месте, когда понадобится. Черт побери, смотрите в путеводитель и дайте ему шанс увидеть, куда мы идем.
— А куда мы идем?
— К лестнице в часовню и наверх в галерею через цепные ворота. Да вот же, тупица!
Он перелистал странички путеводителя и забормотал фальцетом почти про себя:
— "Воздушное изящество этой лестницы, когда подходишь к ней из северного трансепта, заставляет многих посетителей называть ее небесной. Действительно, резные колонны, отвесные своды и..."
— Ой, — сказала Джесс.
Вторично за это утро ей выпал момент чистого, ничем не омраченного удовольствия, и она от всего сердца согласилась с выспренними утверждениями путеводителя. С первого взгляда трудно было сказать, в чем заключается красота этих лестничных пролетов. Они были широкими, пологими, с простыми каменными ступенями, стоптанными посередине — безмолвное и выразительное подтверждении своего возраста. Примерно от середины главного пролета отделялся второй, поменьше, который вел направо, к часовне, а главный шел дальше, на галерею, перекинутую через улицу, что, как прочитал Дэвид, было сделано для удобства сонных монахов, направлявшихся на ночную службу в собор.
Свет падал на лестницу из высоких окон, и изношенные покосившиеся каменные плиты ловили и отражали его, приобретая легкий золотистый оттенок. Похоже на рябь, подумала Джесс, на световую рябь, которая плывет вверх, а не вниз; вся лестница состоит из игры солнечного света и поднимается в небеса. Казалось, воздушные детали маленького пролета, ведущего в часовню, сделаны из материала, который значительно легче камня, а формы их были такими изящными, словно их создала природа, а не инженерный расчет.
Дэвид тащил Джесс за собой, и они поднялись в часовню, и Джесс ощутила, как где-то в глубинах ее сознания зарождается странное чувство.
Она впервые встретилась с кузеном Джоном в часовне в Солсбери, и эти часовни были очень похожи. Октагональный зал с высоким сводом, который поддерживала только одна ребристая колонна в центре, фонтаном взлетающая вверх, разлетаясь на потолке каменными струями; стены в льющемся из высоких окон свете обретали цвет слоновой кости.
Дэвид обшарил глазами зал и остался доволен.
— Встаньте тут, у колонны, — шепнул он, — чтобы он мог вас заметить. Я буду... Вы не боитесь, нет?
— Боюсь.
— Почему? Я буду совсем рядом. Тут в общем-то негде спрятаться, но он меня не увидит, по крайней мере, пока не войдет.
Он отбежал на цыпочках в сторону и взобрался на каменную скамью, где скорчился, словно Дракула, изготовившийся к прыжку. Джесс неодобрительно замахала руками. Дэвид насупился и остался в той же позе.
На лестнице зазвучали шаги. Остановились. Опять зазвучали — шаги одного человека. Дэвид сунул руку под куртку. Шаги приблизились. Замедлились. Снова затопали. И в широком дверном пролете появилась очень старая леди с седыми волосами и в пурпурной бархатной шляпке.
— Не очень-то это вежливо, молодой человек, — дрожащим голосом произнесла она. — Может, кому-то захочется посидеть на скамье.
— Прошу прощения, мэм, — сказал Дэвид, слезая вниз. Красный как рак, он вытащил из кармана носовой платок и вытер сиденье. — Не желаете ли присесть?
— Нет, спасибо, я совсем не устала. Четыре мили быстрой ходьбы ежедневно держат меня в форме. Я просто сделала общее замечание.
Джесс, с удовольствием наблюдая эту сцену, оставалась на месте. Старая леди медленно обошла зал, внимательно приглядываясь; Джесс все ждала, когда она проведет пальцем в перчатке по каменной резьбе, проверяя, нет ли пыли. Потом она кивнула Дэвиду и вышла.
Дэвид, румянец которого объяснялся не столько смущением, сколько удивлением от неожиданности, издавал какие-то приглушенные звуки.
— Господи, каким же я выглядел идиотом, — спокойно сказал он. — Ну что, попробуем еще раз?
Он вернулся на скамью в прежнюю позу, а Джесс прислонилась к колонне. Последний эпизод развеял почти все ее волнения; трудно бояться и хохотать до истерики одновременно. Дэвид превратил происходящую с ней небольшую драму в комедию. Он переживал бурный момент своей жизни. Перенес побои, похищение, лисье бегство через перепаханное поле — и ни одно из этих испытаний нисколько не вывело его из себя. Она подумала, что он, должно быть, постоянно встречается с подобного рода неприятностями, и решила, что раз происходящее его забавляет, то уже ничто не способно серьезно расстроить. И что самое замечательное — его наслаждение жизнью передается другим. Ей это позволяет надолго забывать о потенциальной угрозе и получать искреннее удовольствие.
Снова шаги — мягкие, но тяжелые. Она их узнала и сразу перенеслась в часовню в Солсбери; вот он идет, вот все начинается снова, страх и погоня. Она замерла, и во рту у нее пересохло.
Потом она посмотрела на Дэвида. Лицо его излучало радость, он делал немые жесты, выражающие удовлетворение, а в завершение приложил палец к губам. Джесс усмехнулась. Он нахмурился и яростно помотал головой. Он сцепил руки и прижал их к груди. Он вытаращил и закатил глаза, изображая ужас. Джесс покорно приняла позу, и как раз вовремя.
В арочный проем входил кузен Джон.
Он сразу увидел Джесс. Усы его дрогнули, между бровями залегла складка.
— А, вот вы где, юная леди, — начал он и шагнул в зал.
А когда он шагнул, в поле его зрения попал Дэвид. Вид Дэвида вселил бы ужас в самое храброе сердце. Он согнулся в прыжке, вытянув руки и нацелив согнутые в крючья пальцы, растянув губы в предвкушающей улыбке. Он очень напоминал вышеупомянутого иммигранта из Трансильвании, и, естественно, кузен Джон испугался и отпрянул со сдавленным восклицанием. Дэвид не успел схватить его, как намеревался, и тяжело приземлился на колени, обхватив ноги противника. Оба упали. Дэвид оказался сверху — по крайней мере, частично, — держа другого мужчину руками за ляжки, а подбородком уткнувшись ему в живот.
Наступил момент общего замешательства. Дэвид старался поправить свое положение, а кузен Джон пытался перебороть охватившую его от удара головой о каменный пол слабость. Потом Дэвид попытался высвободить руки, а кузен Джон принялся колотить его кулаками по спине.
Джесс так и не довелось узнать, сколько времени продолжалась бы эта безрезультатная битва, — приближалось вторжение, предотвратить которое было невозможно. На этот раз шаги по лестнице не были ни медленными, ни спокойными — они напоминали марш пехоты.
Дерущиеся услышали шум и заторопились. Джесс ничего не могла разобрать, заметив лишь яростные движения, исходившие из-под распростертой фигуры ее героя, но результат получился ошеломляющий. Дэвид дернулся, как будто получил хороший удар электрическим током. Глаза его сузились от боли и злости, он сгреб кузена Джона за воротник и трахнул его головой об пол. От этого звука Джесс стало плохо. Кузен Джон повалился замертво, а Дэвид с позеленевшим лицом поднялся на ноги.
Новые посетители остановились на пороге. Их было четверо: уставшая с виду мать с двумя мальчиками и Билл.
Из всех четверых больше всех был ошарашен Билл. Он стоял, раскрыв рот, а мальчишки бросились вперед, радостно визжа:
— Мам, смотри, труп!
— Он мертвый, мистер, мертвый?
— Он, гм... заболел, — прохрипел Дэвид. — Билл, помоги нам.
— Что? А! — сказал Билл и деликатно приблизился, точно кошка, принюхивающаяся к незнакомым запахам.
— Послушайте, куда вы его тащите? — воскликнула женщина.
Билл, приподнявший упавшего за плечи, послушно выпустил его, и снова Джесс вздрогнула, услышав, как голова ударилась о камень.
— Подхватывай, — зарычал Дэвид. — Будьте любезны, мадам, не мешайте.
— Но его в самом деле нельзя трогать, — вступилась женщина. — Это одно из простейших правил, которым детей учат в школе. Не трогать пострадавшего человека.
Она опустилась на колени возле кузена Джона. Дэвид воздел над ее склоненной головой руки и лик к небесам, и один из наблюдающих юнцов завопил:
— Мам, он хочет тебя стукнуть! Помогите! Мою маму бьют!
Дэвид явно разрывался между желанием оправдать данное обвинение и не менее острым искушением придушить орущего ребенка. И в этот неподходящий момент кузен Джон открыл свои прекрасные голубые глаза.
После первого изумленного взгляда глаза его быстро обежали по кругу обращенные к нему лица, осознали происходящее и слабенько замерцали.
