— Что-что? У тебя температуры нет? Грипп шагает по Москве. Можно сказать, по Садовому кольцу.
— Не-е-ет, это не грипп. Это Зыков что-то такое процитировал из церковного. Получилось, что я в него плевался. В иносказательном смысле. Вот я и печалюсь, что обидел благородного человека, пусть и разбойника. В прошлом.
— А-а-а, — протянул Вячеслав. — Ладно, я тебе сейчас процитирую что-нибудь другое из «церковного», как ты выразился. Слушай: «Не предавайся печали душою твоею и не мучь себя своею мнительностью; ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет!» Каково?
— Это кто сказал?
— Это из Ветхого Завета. А кто именно — не помню. Какая разница? Главное — чтобы помогло! Тебе помогло?
— Да! Жаль, что в Высшей партийной школе не изучали Ветхий Завет.
— А разве ты заканчивал Высшую партийную школу?
— Нет. Но я бы в этом случае обязательно ее закончил!
— Еще не все потеряно. Можешь закончить семинарию. Заочно.
— А что? Это мысль! В нашем ведомстве лиц духовного сана еще не было. Опять же можно преступников исповедовать... Представляешь, какие открылись бы неограниченные возможности? Хотя, с другой стороны — тайна исповеди, и все такое... Я бы разрывался между...
— Саня, Саня... — Грязнов помахал рукой перед лицом Турецкого. — Очнись! Ты пока еще «важняк», а не исповедниик. Здесь Генеральная прокуратура, а не больница Кащенко.
— Фу, как грубо! Ладно, Славка, давай тяпнем! А то у меня какое-то смятение душевное. А распитие в одиночку — путь к алкоголизму!
— Считай, что я спас тебя от алкоголизма! — обрадовался Грязнов при виде извлеченной из сейфа бутылки коньяка.
— И от печали! — добавил Турецкий, разливая напиток и извлекая из пакета бутерброды, как всегда приготовленные заботливыми руками Ирины.
— Так что Зыков, он же Буренков? — поинтересовался после первой рюмки Слава.
— На седьмое ноября у него, конечно, алиби. Весь день был на людях. Работал с избирателями.
— Ну, так это дело ясное...
— Но дело не в том, а в том, как говорил наш Моисеев. Знаешь, он мне почти понравился. Держался уверенно, спокойно. И почти убедил, что мотива убийства у него нет. Что свое место в Думе он и так займет. Поскольку этот блок «Справедливость» он и финансирует. Я проконсультировался у Самойловича из ФСБ, он подтвердил, что так и есть. Генеральный спонсор блока — Зыков со своими коммерческими банками. Но зачем ему убивать Новгородского? У него и так все хорошо.
— Что ж, тогда нужно выпить!
— За что?
— За то, что на одного подозреваемого стало меньше. Круг сужается.
— Что значит — на одного? У нас есть другие?
— Пока нет. Но будут! Свято место не бывает пусто!
В дверь постучали. Мужчины, не сговариваясь,
молча опрокинули стопки.
— Кто там? Входите, — чуть придушенным голосом проговорил хозяин кабинета.
— Здравствуйте, Александр Борисович! — На пороге стояла симпатичная молодая женщина с очаровательными ямочками на щеках и пластиковой папкой в руках.
Она оглядела пустой стол и мужчин, взирающих на нее с немым укором. Втянула густой запах коньяка.
— Александр Борисович, я, видимо, не вовремя...
— Что вы, Танечка! Вы всегда и безусловно вовремя! — вскричал Турецкий, поднимаясь из-за стола. В ногах его звякнуло.
Танечка едва сдерживала смех, от чего ямочки на щеках проступали особенно явственно и волнующе.
— Боже, какие кадры! — взревел Грязнов. — Ви роза!.. — неожиданно запел он.
Танечка все же не удержалась и прыснула.
— Извините! Александр Борисыч, вы просили материалы по делу Губернаторова.
— Да, моя прелесть! Вы их принесли?
— Вот, — девушка протянула папку.
— А отчего такая тонкая? — он раскрыл ее. — Да здесь почти ничего и нет!
— Так пожар же был! — воскликнула Танечка. — Там по этому поводу справка прилагается.
— А на словах?
— Киллер сидел в СИЗО. Дело вел следователь
Миронов. И однажды взял дело домой. А ночью квартира загорелась. И все сгорело.
— Точно, Слава, помнишь, Миронов погиб? Задохнулся в огне.
— Да, вспоминаю... Он нашего Моисеева приятелем был.
— Ну да. Он уже старый был. Почти шестьдесят.
— Не старый, а немолодой, — поправил друга Грязнов, разменявший шестой десяток. — Танечка, вы как считаете?
— Я — как старшие по званию, — ни секунды не мешкая ответила Татьяна.
— Правильно! Верной дорогой идете, товарищ! — одобрил Грязнов.
— Ладно, Танюша. Спасибо, — Турецкий уже погрузился в материалы дела.
— А шампанское? — осведомилась Таня.
— А где шампанское? — поддержал ее Грязнов, укоризненно глядя на друга.
— Танюша, завтра! Чтоб я сдох!
— Смотрите... Не давайте опрометчивых обещаний, — сузила глаза девушка.
— Это вы про шампанское или про «сдохнуть»? — попытался уточнить Турецкий.
Но Татьяна уже исчезла.
— Какие девушки на нас бросают взоры. Фотограф щелкает, и птичка вылетает... — меланхолично промурлыкал Грязнов. — Это, между прочим, Окуджава.
— Иди ты... — как бы удивился Турецкий, не отрываясь от папки.
— Что это ты? Что так пытливо изучают твои глаза?
— Напоминаю: Губернаторов, убитый член Госдумы, чье место занял Новгородский.
— Ну... и?..
— Киллера взяли почти сразу. Редкое везение. За обещанное сотрудничество со следствием ему оформили явку с повинной.
— Он сотрудничал?
— Да. Но следователь Миронов унес домой почти готовое к передаче в суд дело. И аллее капут. Ты же слышал.
— А киллер?
— А киллера перевели в другую камеру, где он повесился на рубашке.
— Нормально. Темная история. Так, может, рванем к Моисееву? Вдруг старикан что-нибудь знает? Может, Миронов с ним откровенничал по дружбе. И вообще, давно мы у него не были.
— Это верно! Хорошая мысль! Что ж, собираемся.
Турецкий поднялся, убирая бумаги в сейф, спросил:
— А что скупки, Слава? Где наши «ранее судимые Малевич и Филонов»?
— Тишина, Саня, — вздохнул Грязнов. — Глухо, как в танке.
— Але? Кто? Саша? Не может быть! А и где Слава? И тоже с вами? Не может быть! Как? Уже едете? Не может быть! А что так трещит? Трубка? Чтоб я так жил!
Турецкий, звонивший Моисееву прямо из «мерседеса» Грязнова, едва успевал вставить слово в радостную скороговорку старика.
— Что купить, Семен Семенович?
— Ничего не надо! Я вчера делал базар! Все в доме есть!
— Мы все равно в магазин заедем. Лучше скажите, чего бы вам хотелось?
— Какой магазин? Зачем эти вирванные годы? Вы пока туда-сюда, вы же передумаете ехать! А я так хочу вас видеть — вей з мир!
— Скоро будем!
— Как скоро?
— Через полчаса.
— Хорошо, хорошо, я пока уберу свой гармидер.
-Что?
— Ну... беспорядок. Подмету пока. Ой, Саша, вы ж за деньги говорите? Шо я вам голову морочу?!
Моисеев шмякнул трубку. Саша рассмеялся:
— Так обрадовался старикан!
Дети Семена Семеновича давно уехали в Израиль. В прошлом блестящий прокурор-криминалист, Семен Семенович Моисеев жил в одиночестве и, можно было бы сказать, в забвении, если бы не визиты Александра и Вячеслава, да еще племянника Грязнова — Дениса. Правда, навещали старика не так часто, как хотелось бы. Но всегда с большим удовольствием.
Заехав по пути за продуктами и бутылочкой коньяка, чтобы не расходовать пищевых боеприпасов «сделавшего базар» Семеныча, друзья ввалились в его дом.
— Боже ж мой, как я рад! Ну, проходите, проходите! Что ли будем выпивать на кухне или где?
— На кухне, Семен Семенович. Мы там привыкли.
— Это упрек или как? Мы можем и в комнате, их есть у меня!
Но Грязнов уже выгружал на кухонный стол колбасу, рыбу, паштеты, баночки огурчиков и маслин. Турецкий выставил коньяк. Стол был накрыт в мгновение ока.
— Ну-с, начнем? — потирал руки Моисеев.
— Непременно!
— За встречу!
Выпили, закусили. Грязнов расспрашивал Семеныча о здоровье, тот отшучивался.
— Как ваши глаза, Семен Семеныч?
— А что глаза? По возрасту. Левый, правда, старше.
— А ноги? Что-то вы сильнее прихрамывать стали...
— Слушайте, Слава, ну что мы про здоровье? Оно нормальное, как в том анекдоте: «Боря, ты совсем сумасшедший! Ну зачем тебе не нравится Роза из третьей квартиры?» — «Она плохо говорит...» — «Слушай, тебе надо, чтобы она с утра до вечера морочила тебе голову?» — «Она плохо видит правым глазом...» — «А тебе надо, чтобы она за тобой подсматривала?» — «Но она хромает на левую ногу». — «А тебе надо, чтобы она везде за тобой таскалась?» — «Да, но у нее вдобавок ко всему еще и горб!» — «Вей з мир! Ну какой ты привередливый! Может быть у девушки хоть один недостаток!»
