Ознакомительная версия.
– Но я ничего не видела, – уже в который раз повторила я.
– А на суде ты будешь говорить, что все видела! Скажешь, что ты подруга моей жены, приехала к ней в гости из деревни. Подтвердишь, что Зоя страшно пила… Если ты на суде что-то сделаешь не так или скажешь, что у тебя с ногой, я убью тебя прямо в зале суда. Мне уже терять нечего…
Неожиданно Яков взял меня за подбородок и притянул к себе. Я с ужасом посмотрела на шприц, который он держал в другой руке, и заплакала.
– А теперь говори правду! Как ты очутилась в моей машине? Кто тебя подослал? На кого ты работаешь?!
– Ни на кого я не работаю… – жалобно простонала я. – Я приехала из деревни…
– Пристрелю! Быстро отвечай! Как ты очутилась в моей машине?!
– Не знаю…Честное слово. Я ничего не помню. Покажи меня врачу. Вера Анисимовна сказала правильно. Наверно, я очень сильно ударилась головой, когда падала. Меня мутит. Я думаю, что у меня сотрясение мозга.
– При сотрясении мозга память не теряют.
– Но я не знаю, что с мной случилось. Мне кажется, что я пережила что-то страшное…
– И что же такое страшное ты пережила? – Хитрые глаза Якова сузились.
– Не помню. Думаю, что я пережила какой-то шок, нервное потрясение.
– Ну вот, сейчас поспишь и все вспомнишь!
– Я хочу домой…
– Нет, милая, насчет дома тебе пока придется забыть. В этом году соберут картофельный урожай без тебя. Ты будешь ждать суда. Мне нужно списать смерть жены.
– А где я буду ждать суда?
– В этой комнате.
– В этой комнате?! – Я чуть было не потеряла сознание.
– А что тебе не нравится?
– Но ведь здесь нет окон!
– Зачем они тебе?
– Странный вопрос. Странно спрашивать, зачем человеку окна, из которых идет дневной свет. Господи, как же здесь страшно! Похоже на тюрьму.
– Милая, да ты просто никогда не сидела в тюрьме! Если хочешь, могу устроить. Это не сложно. Пара пустяков. Нет ничего легче, чем посадить человека в тюрьму, а особенно в такой стране, как наша, где у человека нет вообще никаких прав. Хочешь, я тебя обвиню в смерти моей жены? Хочешь, скажу, что ты ее застрелила?
– Что?!
– Что слышала. Тогда не рыпайся и делай все, что я тебе говорю. Ложись на живот или на бок.
Шприц, который держал Яков, был уже совсем близко, но я не двигалась и в упор смотрела на мужчину, с которым так некстати свела меня судьба. Яков не стал больше ждать и воткнул мне шприц прямо в здоровую ногу. Я вскрикнула, но уже в следующее мгновение мне вдруг стало спокойно, все безразлично – хорошо. Яков аккуратно положил меня на кровать и прикрыл одеялом.
– Уйти она собралась… – ворчал Яков, и мне казалось, что говорит он откуда-то издалека, хоть был совсем рядом. – Твоя одежда была в крови. Вера Анисимовна сожгла ее в камине. На тебе одни трусы и бинты. И куда ты собралась в таком виде?!
Я улыбнулась и пыталась поднять голову, чтобы посмотреть, во что я одета, но у меня ничего не получилось. Я вдруг подумала, что я почти голая перед незнакомым мужчиной и что этому мужчине совсем не нужна моя нагота. А еще я подумала о джинсовом костюме, который сожгла Вера Анисимовна, о том, что этот костюм я должна вернуть Галине, ведь я обещала. Увижу ли я теперь Галину? Если и увижу, то когда?
Моя голова тяжелела с каждой минутой, глаза слипались. Тело становилось легким, почти невесомым, но самое странное – мне захотелось любви. Постыдной, неприличной любви. Прямо как тогда, ночью, на капоте Сашиного «мерседеса»… Ночь, лес и два совокупляющихся тела…
– Яков… Яков… – позвала я и почувствовала, как пересохли мои губы. Еще немного, и я уже не смогу издать ни единого звука. – Яков, останься со мной… Если бы ты знал, как я хочу тебя…
Яков устало улыбнулся и вышел из комнаты, громко хлопнув при этом дверью.
– Дурак, – с трудом простонала я. – Какой же дурак! Его женщина хочет, а он ушел. Вот и пойди пойми этих мужиков…
Мне снился Александр, то, как он лихорадочно меня раздевал. Как закрыл мой рот поцелуем. Его руки нежно касались моего тела, двигаясь все ниже и ниже… Он ласкал меня, и я чувствовала сладкое возбуждение, оно разливалось по всему телу… Мы двигались с ним в одном ритме, пока не произошел мощный одновременный взрыв, который бросил нас в пучину мощного экстаза. Я полулежала на капоте «мерседеса». Сашка тяжело дышал и все еще сжимал меня в своих объятиях. Он не желал отпускать меня и мысленно молил о том, чтобы это блаженство длилось вечно. А я… Я чувствовала не испытанную ранее невесомость и никак не могла поверить, что тело другого человека способно приносить такую неописуемую радость. Затем мы опять приникли друг к другу, и на этот раз мне было еще лучше. Я занималась любовью и думала о том, что мы совершенно чужие и очень разные. Этот мужчина не принадлежит мне, а я не принадлежу ему. Наверное, вообще крайне редко бывает, чтобы мужчина принадлежал только одной женщине, а женщина принадлежала только одному мужчине. Я для него просто очередная победа на любовном фронте, впрочем, как и он для меня… Возможно, мы никогда больше не увидимся, останутся только воспоминания. Господи, и кто только придумал эти воспоминания, кто их только придумал! Воспоминания от слова «помнить», а помнить можно как хорошее, так и плохое… Но это будут очень хорошие воспоминания, потому что мне было очень хорошо.
Прошел ровно месяц.
Целый месяц я ни разу не выходила из комнаты, в которой не было окон, и ни разу не видела Якова. Я общалась только с вежливой и заботливой Верой Анисимовной, которая делала мне перевязки и подкармливала всякими печеными вкусностями. Мы подолгу беседовали о моей прошлой жизни, но как только доходили до того момента, как я приехала покорять Москву, беседа прекращалась. Я упорно повторяла, что ничего не помню. Со временем домработница безоговорочно поверила в мою амнезию. Она рассказала, что Яков Владимирович похоронил жену, что ему тяжело, он очень страдает.
Сказать, что мне было в этой комнате плохо, – значит ничего не сказать. Меня кормили, за мной ухаживали, мне давали свежие газеты и самые модные женские журналы, но… в этой комнате не было окон.
Временами на меня нападала хандра, я плакала, опускались руки. Вера Анисимовна уговаривала меня не расстраиваться, дождаться суда, уверяла, что после суда меня сразу отпустят на волю.
Время шло медленно. Каждый день тянулся долго-долго. Меня по-прежнему держали в комнате без окон в ожидании какого-то непонятного суда…
Порой мне казалось, что я нахожусь в этой комнате уже год, что никакого суда и вовсе не будет, что впереди нет никакого просвета. В один из таких унылых, ничем не примечательных дней в комнату вошла домработница с какой-то одеждой в руках и с тревогой посмотрела на меня:
– Анжелочка, ну как ваше самочувствие? Вы что-нибудь хотите?
– Хочу.
– Что?
– Я хочу умереть…
– Не говорите глупостей, – испуганно произнесла женщина. – Вы такая молодая, такая красивая. У вас вся жизнь впереди. Я серьезно спрашиваю. Вы что-нибудь хотите?
– А я серьезно вам отвечаю. Я хочу уснуть и никогда не проснуться… Я хочу, чтобы Яков меня убил, но только не держал в этой комнате без окон. Я хочу, чтобы эта страшная полоса жизни закончилась, а еще… еще я хочу домой. Я хочу к маме. Вера Анисимовна, а Яков часто закрывал здесь свою жену?
– Иногда. – Видимо, эта тема была женщине неприятна, и она опустила глаза.
– Зачем?
– Она очень сильно пила…
– И что, разве за это можно такое творить с женщиной?!
– Она, когда пила, могла наделать глупостей.
– А Яков женился до того, как у него появился этот дом?
– Он женился намного раньше.
– А строил этот дом сам?
– Что вы… Яков Владимирович никогда сам ничего не строит. Он принадлежит к тем людям, которые финансируют. Он не умеет класть кирпичи, но умеет делать деньги. Мне кажется, это намного ценнее, чем уметь класть кирпичи.
– Я просто неправильно выразилась. Я спрашивала о том, покупал ли Яков готовый дом или оплачивал стройку.
– Он оплачивал стройку.
– Понятно. Тогда получается, что эту комнату строили для его жены. Господи, кто б только знал, как я хочу умереть… Вера Анисимовна, я больше так не могу!
– Анжела, возьмите себя в руки. Яков Владимирович хочет вас видеть.
Я подняла голову и пристально посмотрела на женщину:
– Что вы сказали?
– Вас ждет Яков Владимирович.
– Он сейчас сюда придет?
– Нет, он ждет в гостиной.
– Вы хотите сказать, что я смогу выйти из этой комнаты?
– Конечно. Вы должны подняться в гостиную. На стуле белье и одежда.
Не веря своим ушам, я встала с кровати и принялась одеваться. Дорогое женское белье, как ни странно, было мне впору и говорило о том, что у того, кто его выбирал, был изысканный вкус.
– А где вы взяли белье?
– Яков Владимирович вчера за ним специально в «Дикую орхидею» ездил.
– Сам?
– Своей покойной жене он всегда покупал белье сам.
Ознакомительная версия.
