Голос Нины Матвеевны, не теряя своего привычного напора, сделался почти нежным:
– Прошу вас, не звоните на работу. Он там недавно… Его еще плохо знают… Он очень нервный… Должность ответственная… Это же внешнеторговая организация.
– Ну хорошо, – согласился Басков. – Когда он придет домой?
– Он на машине… у нас «Жигули»… – Нина Матвеевна заговорила быстрее и с прежней уверенностью: – Так что я позвоню, скажу, чтобы не задерживался.
Басков обратил внимание на то, что она произнесла «задерживался» вместо «задерживался», и в душе подивился, сколь крепко может сидеть в человеке какой-нибудь нелепый порок произношения, приобретенный черт знает когда и где, но в один момент снимающий с человека даже самым тщательным образом наведенный многими годами городской лоск. И ничего тут зазорного нет. Это как метка на лапе у окольцованной птицы – по выбитым там буквам и цифрам можно узнать, откуда прилетела…
– Значит, когда я могу застать? – спросил он.
– Я-то должна на фабрику ехать… Просят выступить перед работницами как ветерана Великой Отечественной. – Рычаг переключился на «возвышенно». – Я на пенсии… Персональный пенсионер… Но от жизни народа не отрываюсь, дорогой товарищ…
– Басков, – скучным голосом подсказал он.
– Да, товарищ Басков… Так мне, может, лучше отменить?
– Нет-нет, – испугался Басков. – У меня к вашему внуку всего один вопрос. Самый простой… И ответить на него может только он сам… Не беспокойтесь, все будет в порядке.
– Надеюсь… Так я сейчас с ним свяжусь.
– Благодарю. Я приеду в восемь. Будьте здоровы. – И Басков повесил трубку, не дожидаясь ответного пожелания.
Он попробовал покритиковать себя за крайне необъективное, неприязненное отношение к этой Нине Матвеевне, которую он совершенно не знал и никогда не видел. Но эта его попытка, подобно самокритике людей, выступающих на общих собраниях, была явно формальной и притворной. «А за что, собственно, я ее должен любить?» – спросил себя Басков и бросил это пустое притворство.
В восемь вечера он был на проспекте Жукова. Дверь ему открыл высокий молодой человек в сизо-голубом вельветовом костюме и малиновой рубахе с расстегнутым воротом. Поглядев в его серые холодноватые глаза, Басков подумал, что уже видел этого красавчика, и начал было гадать где, но тут же вспомнил фотокарточку, которую показывала Ольга Андреевна, – Юрий Мучников глазами был очень похож на Игоря Андреевича Шальнева.
Из-за правого плеча Юрия на Баскова с прищуром смотрела завитая и напудренная пожилая дама, одетая в черный костюм и белую кофту с кружевным воротником. На бортах ее жакета блестели медали и значки. Значит, Нина Матвеевна все-таки отменила встречу с фабричными работницами. Из-за левого плеча Юрия выглядывала другая женщина – копия Нины Матвеевны лицом, но моложе лет на двадцать. Басков догадался, что это мать Юрия.
Поздоровавшись, Басков сказал:
– Я на одну минуту.
– Нам можно присутствовать? – как бы только для того, чтобы соблюсти необходимые приличия и не ущемить права пришедшего, поинтересовалась Нина Матвеевна.
– Пожалуйста, – немедленно согласился Басков. – Никаких секретов нет.
– Прошу вас. – Наметанным глазом окинув и оценив одеяние гостя, Юрий Мучников плавным жестом показал на дверь комнаты, завешенную портьерой.
Басков хоть и не смотрел на него в этот момент, но маршрут его взгляда и выражение глаз угадал безошибочно – по тому, как было сделано приглашение, ясно, что костюм Баскова не произвел впечатления.
– Не надо, – отказался Басков. – Я тороплюсь. Скажите, Юрий Игоревич, вы не посылали в последнее время телеграмму в Ленинград?
– Совершенно четко отвечаю: не посылал, – стараясь быть приятным, но не умаляя собственного достоинства, отвечал Юрий. – Ни в Ленинград, ни в другой город Советского Союза, а также за рубеж я в последнее время не посылал.
– Кому телеграмму? – не выдержала Нина Матвеевна.
– Шальневу Игорю Андреевичу.
– Юра даже не знает его адреса! – повышая голос, сказала она.
– Кто это – Шальнев? – спросил Юра у бабушки.
– Вот видите! – воскликнула она, победно глядя на Баскова.
– Да, все ясно. – И, подумав, Басков продолжал: – Тогда еще дополнительный вопрос: двадцатого июля, в пятницу вечером вам никто не звонил? Часов в десять-одиннадцать…
Юрий наморщил свой идеально гладкий, красиво вылепленный лоб и, помедлив, вспомнил:
– Видите ли, мы в пятницу уехали на дачу. – Он поглядел на мать, ожидая подтверждения.
– Да, Юра заехал за мной на работу в шесть часов, а в семь мы были уже за Внуковом, это я точно помню, – молвила молчавшая до этого мать Юры. – Слушали по радио последние известия.
Нина Матвеевна посмотрела на нее снисходительно и сказала:
– Надо коротко и ясно отвечать. При чем здесь последние известия? А я вообще всю ту неделю жила на даче.
– Ну ладно, – сказал Басков. – Прошу простить за беспокойство.
Басков повернулся к двери, протянул руку к сложной системе запоров, но Юра предупредил его.
Шагнув за порог, Басков, не оборачиваясь, сказал:
– Счастливо оставаться.
– Всего хорошего, – в один голос ответили мать и сын.
Дверь закрылась, масляно щелкнув замками. Басков закурил сигарету и потому не стал вызывать лифт, спустился по лестнице. На последней ступеньке он выбросил эту семью Мучниковых из головы. Он испытывал досаду – может, оттого, что после очного общения с ними опять почувствовал неприязнь к этим незнакомым людям, а больше все-таки потому, что его надежда заполучить нить от Юры к происшествию на бульваре Карбышева оказалась напрасной.
К себе домой он добрался в девять. И едва вскипятил чайник, зазвонил телефон. Это был Серегин.
– Вы где, Анатолий Иванович? – спросил Басков.
– У себя, в гостинице. Что новенького?
– Сын отцу телеграмму не посылал. А телеграмма подписана «Юра».
– А почему вы так мрачно?
– Тот, кто посылал телеграмму, все до тонкости изучил, очень хорошо осведомлен о семейных делах Шальнева. И действовал без осечки. Боюсь, такого двумя пальцами не ухватишь.
Серегин хмыкнул.
– Вы же знаете, Алеша, иной раз слишком большая осведомленность преступника может дать наводку лучше, чем его ошибки.
В словах этих заключался целый метод. Ну если и не метод, то один из принципов, которым можно руководствоваться при розыске преступника. Ищи того, кто мог, например, знать все о разрушенной семейной жизни Шальнева, и, может быть, этот человек как раз и окажется преступником.
Басков был достаточно опытен, чтобы не считать такой подход неким открытием, откровением. Это обыкновенные азы розыскной практики. Но слова Серегина вернули ему равновесие.
Басков медлил с ответом, поэтому Серегин подул в трубку.
– Алло, Алеша! Вы меня слышите?
– Да, Анатолий Иванович.
– Я думал, куда-то пропали… Я говорю, где тонко, там и связывать.
– Наверно. Вы представляете, как Шальнев к сыну рвался… В каком состоянии был… Без промаха действовали…
– А рука-то все-таки дрогнула.
– Ну это, может, по непривычке к мокрому делу.
– Тоже штрих. – Серегин продолжал вселять в него оптимизм и уверенность. Приезжайте прямо в гостиничный ресторан, я места займу.
Басков нашел Серегина в переполненном ресторане гостиницы «Будапешт» за неуютно стоявшим возле самых дверей столиком. Играл оркестр, пела низким меццо-сопрано высокая брюнетка на эстраде. Публика танцевала.
Разговаривать было трудно, приходилось близко сводить головы, и со стороны, наверное, казалось, что собеседники поочередно жуют друг другу ухо. Все же, пока усиживали графинчик и закусывали каким-то фирменным салатом и семгой, Серегин сумел передать Баскову половину из того, что рассказала ему Ольга Андреевна. Вторую половину он досказал, когда провожал Баскова на Пушкинскую улицу, на остановку троллейбусов № 3 и № 23.
– Крепко ее Балакин окрутил, – сказал Басков. Но Серегин возразил:
– А может, он ее не морочил? Может, собирался жизнь налаживать?
– На ворованные деньги?
– Тогда у него не ворованные были. Не честным трудом добытые, но и не ворованные.
– Как это?
– А так… Я от нее в горотдел заехал. У них архив налажен превосходно, в пять минут дело нашли. Читаю, и картина любопытная. При обыске обнаружили у Балакина чужой паспорт, поддельное удостоверение личности, рыбацкое, китобойское. И около десяти тысяч рублей – старыми, конечно. А своего паспорта нет. И нигде не устроен, хотя еще годом раньше из колонии вышел – справка имеется. Ну стали допрашивать: откуда деньги, чей паспорт? Паспорт, говорит, в поезде у одного раззявы принял, а деньги в карты выиграл, в очко. В Сухуми играли по крупной, он банк держал. Почему на место не определялся, чем жил? Хорошее место подыскивал, а жил картами, да кореша, мол, старые долги отдавали. Начали ему вопросы о Шальневых задавать: почему у них остановился, кто они ему такие? И он заявляет: Ольга Шальнева ему фактически жена, надо только зарегистрироваться. И просит отпустить его для этого хотя бы на день.
