— Почему?
— Теперь же все на торговле помешались. Конкурс — страшно глядеть! А Ирка в ученье балда балдой. Мы с ней в прошлом году в водный институт поступали. Кое-как она схитрила на приемных экзаменах, на лекции походила полмесяца и поняла, что мозги имеет не по циркулю, чтобы технические науки изучать. Бросила, дура, институт и меня с толку сбила… — Кудряшкина вдруг спохватилась. — Вообще-то, если я замуж выйду, в любой институт поступлю. Сейчас у меня просто стимула нет учиться, а тогда…
— Вадим, наверное, ревнует Ирину? — стараясь не упустить инициативу разговора, перебил Антон.
Кудряшкина звонко захохотала:
— В ревности Вадька юморной. Нынче перед Новым годом, как всегда, где-то в тайге бродил, в командировке. Мы с Иркой в новогоднюю ночь забалдели от шампанского и чувака знакомого у себя ночевать оставили. Сами в спальне легли, а его, тоже забалдевшего, на диване в комнате уложили. Утром слышим: трамтарарам!.. Фарфоров домой заявился! Увидал спящего парня и, не поверите, со злости джинсы его в форточку выкинул. Вот клоунада была!.. Народу уже на улице полно, а парень тот пляшет босиком на морозе, штаны на себя напяливает, а штаны, как назло, не лезут, тесные…
Бирюков улыбнулся:
— Повеселил, значит, вас Вадим.
— Не говорите, прямо животики заболели от смеха. После, конечно, Ирке пришлось поплакать. Фарфоров ее, как нашкодившую кошку, оттрепал. Неделю у меня жила, кое-как я их помирила. Ох, если бы Вадька застал свою женушку с Васьком!.. Убил бы обоих… — Кудряшкина заметила недоверчивую улыбку Антона. — Точно убил бы! Знаете, насколько он раскипятился, когда парня того из квартиры выметал? Чуть дверь в щепки не разнес…
Бирюков попытался выяснить, ездил или нет Фарфоров в райцентр, когда ему стало известно, что Ирина находится там у подруги, но Кудряшкина этого не знала. И вообще разговор о Крыловецкой Леле явно надоел. Видимо, не теряя надежды понравиться Антону, она бестолково принялась искать на стеллажах «Княжну Тараканову». Антон поднялся.
— Вы уходите?! — словно испугалась Кудряшкина.
— Позже зайду, когда хозяин вернется.
В глазах Кудряшкиной мелькнула откровенная тоска:
— Заходите без хозяина. Правда, мне приятно будет.
— Спасибо, постараюсь, — на всякий случай обнадежил Антон.
В Таежный Слава Голубев поехал автобусом. В распадке каменистых сопок дымил заводскими трубами рабочий поселок. Когда автобус въехал на поселковую улицу, Голубев спросил у соседки:
— Где у вас здесь стройка народного хозяйства?
Женщина широко провела рукой:
— У нас кругом стройки. Какую надо?
— На которой осужденные работают.
— Химики?.. Так они по всем стройкам, а общежитие их — на следующей остановке надо выходить. Одноэтажное длинное здание… — Женщина скосила глаза на заклеенную пластырем скулу Голубева, затем смерила взглядом его дорожный штатский наряд. — Тоже отрабатывать по суду?..
— Нет, проверять, как работают, — улыбнулся Слава.
На лице женщины появилось недоверчивое выражение:
— А что химикам не работать? Оклады хорошие, знай не ленись. Общежитием обеспечивают, свиданки с родными разрешают. Можно и вообще семью сюда перевезти…
Автобус резко затормозил, распахнул двери. Голубев вышел на остановку, увидел невдалеке одноэтажное длинное здание и зашагал к нему. Вспоминая только что состоявшийся разговор с попутчицей, подумал о том, как сильно укоренилось в обиходе насмешливое слово «химик», происшедшее от того, что после указа, разрешающего заменять лишение свободы исправительно-трудовыми работами, первых осужденных, как правило, направляли на новостройки химической промышленности, где в ту пору не хватало рабочих рук. Много воды утекло с той поры. Давно уже выросли и окрепли химические гиганты, давно их коллективы укомплектованы кадровыми рабочими, а осужденных по указу, как и прежде, называют «химиками».
Общежитие «химиков» представляло собой два длинных ряда комнат, разделенных прямолинейным широким коридором. В самом начале коридора Голубев прочитал табличку «Комната отдыха» и открыл дверь. В просторном помещении стоял большой бильярд, телевизор, несколько столов с подшивками газет и журналов. У открытого окна два коротко стриженных парня — видимо, недавно прибывшие из исправительно-трудовой колонии — играли в шахматы. Один из них — худощавый, в полинялой маечке-безрукавке — вежливо ответил на приветствие Голубева, другой — богатырского сложения, с татуировкой «Нюра» на запястье левой руки — лишь мельком глянул в сторону Славы, прикусил толстую губу и мужественно стукнул по шахматной доске конем. Худощавый в ответ по-лисьи двинул пешку.
— Гроссмейстер, вам — мат!.. — довольно потирая ладони, проговорил он и засмеялся. — Теперь сдаешься, Толян?..
Богатырь изумленно уставился в шахматную доску:
— Дай перехожу…
— Ты уже семь раз перехаживал.
— Делать же нечего, пока бригадир придет…
— Уговорил, с тебя пол-литра. — Худощавый передвинул пешку назад, повернулся к Голубеву: — Новенький или к бригадиру?
— К бригадиру, — сказал Слава, усаживаясь на расшатанный стул. — Когда он появится?
— Сказал, через минуту, а уже полчаса ждем.
— Непыльно работаете.
— А чо нам, молодым да красивым.
— Каждый день так?
— Не-е, мы из командировки только что вернулись. Нарядики на завтра получим и пойдем баиньки.
В комнату вошел широкоплечий молодой мужчина, комплекцией не уступающий «гроссмейстеру». Не обратив на Голубева ни малейшего внимания, он достал из кармана брюк пачку сложенных вдвое бланков, бесцеремонно выставил из-за стола шахматистов, сел и ученической шариковой ручкой стал заполнять наряды. За стеной забренчала гитара. Мужчина недовольно покосился на стену, словно сам себя спросил:
— Как этот артист работал?
— Нормально! — с бодрецой воскликнул худощавый шахматист.
— В рюмку не заглядывал?
— Стаканы предпочитал.
— Почему не позвонил мне?.. Больше, Ушмоткин, никогда старшим в отъезд не поедешь!
Худощавый жалобно сморщил лицо:
— Вам, Евгений Павлович, легко строжиться — вы бригадир. А я — кто?.. Расконвоированный «химик». Наябедничаю начальству — темную схвачу.
За стеной голос вдруг завел:
За меня невеста
Отрыдает честно.
Бригадир изо всей силы трахнул кулаком по стене — пение мгновенно оборвалось. Голубев засмеялся:
— Оригинальное выключение…
Бригадир удивленно поднял на него глаза:
— Вы кто такой?
— Старший оперуполномоченный уголовного розыска из района.
— Да?.. Сейчас, подождите…
Бригадир коротко подписал наряды, сунул их притихшим шахматистам, и те, столкнувшись в дверях, разом исчезли из комнаты отдыха.
Едва Слава упомянул фамилию Воронкина, бригадир нахмурился. Оказывается, Таежнинское строительно-монтажное управление наряду с прочими объектами строило в райцентре поликлинику. На прошлой неделе там потребовались газосварщики. Бригадир командировал в райцентр расконвоированного «химика» Ушмоткина, имеющего высший разряд газоэлектросварщика, а в помощь ему назначил таких же «химиков» Анатолия Телкова и Валерия Воронкина.
— Первых двух вы сейчас видели, — сказал бригадир. — А Воронкин за стеной арии исполняет. Напакостничал он что-то в райцентре?
— Разбираемся. У него есть футболка с рисунком из мультиков «Ну, заяц, погоди!»?
— По-моему, нет… В такой футболке уезжал Ушмоткин. Перед отправкой, помню, пригрозил ему: «Напортачишь в сварке — я тебе, заяц, покажу!»
— Воронкин и Ушмоткин внешне, кажется, одинаково выглядят?
— Абсолютно. И замашки у обоих одинаковые.
— Кто из них на магазинную кражу способен?
— Оба по одной статье отбывают.
— Живут все трое вместе?
— Да.
Молчание за стеной показалось Голубеву подозрительным, и он предложил бригадиру встретиться с Воронкиным. Когда они вошли в соседнюю комнату, Ушмоткин и Телков сидели на кроватях друг против друга, молча дымили сигаретами. На третьей кровати лежала гитара.
— Где артист? — кивком показав на кровать с гитарой, строго спросил бригадир.
— В магазин смотался, харчишек купить, — ответил Ушмоткин.
— В какой магазин?.. Что-то я не слышал, чтобы по коридору кто проходил.
Ушмоткин, виновато улыбнувшись, показал сигаретой на открытое окно:
— Мы, Евгений Павлович, напрямую ходим.
Голубев шагнул к окну — улица была пустынной. Через дорогу от общежития на двери скромного магазинчика с вывеской «Продукты» висел здоровенный замок. За магазином хмурился дремучий сосновый лес. «Ушел пройдоха!» — досадливо подумал Слава и повернулся к Ушмоткину:
