И вот звонок.
— Александр Борисович, загляните ко мне, пожалуйста.
Турецкий пожал плечами и ждать себя не заставил. Несмотря на сложившийся уже имидж Носкова, у Турецкого все же не было четкого мнения о бывшем главном военном прокуроре — ведь именно эту должность до недавнего времени занимал Михаил Павлович Носков. Проглядывало в Михаиле Павловиче иной раз нечто, вызывающее безотчетную симпатию и заставляющее предположить, что он, например, имеет успех у женщин. Одна хитрющая улыбка, на доли секунды вдруг мелькавшая на его сытом лице, вдруг напрочь разбивала образ недалекого словоблуда, сложившийся благодаря бесконечным телеинтервью.
— Александр Борисович, — сказал Носков, когда Турецкий появился в его кабинете, — я думаю, что в этом вопросе я ни на кого не смогу положиться в той же степени, как на вас.
Вслед за этой фразой последовала пауза, из которой Турецкий должен был, очевидно, вынести некое новое знание о себе. Но Турецкий был искушенным в аппаратных играх бойцом и он изобразил равнодушное внимание.
— Александр Борисович, не секрет, что реорганизация отделов Генеральной прокуратуры не дает пока того результата, на который мы все рассчитывали…
«Ты рассчитывал, — подумал Турецкий, — уточнять надо, ты на что-то там рассчитывал, а не мы все. Нам всем по барабану, на что ты рассчитывал».
— …в связи с чем было принято решение ее приостановить…
«Не приостановить, — подумал Турецкий, — а отменить. Называл бы вещи своими именами».
— …однако я получил инструкции продумать план возможных мероприятий по изменению профиля и функций…
«О господи ты боже мой, — подумал Турецкий, — все ж таки неймется».
— …в связи с чем… И тут я ей как засадил! — неожиданно добавил Носков с лукавой улыбкой.
— И как она отреагировала? — немедленно поинтересовался Турецкий.
Носков довольно рассмеялся:
— Извините, я просто хотел понять, насколько внимательно вы слушаете все это мое занудство. Все же реакция у вас отменная.
Турецкий пожал плечами: ничего, мол, не поделаешь, служба есть служба.
— Вот о чем я хотел вас попросить, Александр Борисович. Составьте для меня небольшую справочку о том, как, с вашей точки зрения, сейчас функционирует наша служба и что можно исправить в нужную сторону, независимо от того, требует ли это увеличения штата или уменьшения.
— Вы это серьезно? — спросил удивленный Турецкий.
— Вполне.
— Но почему я? Это малопонятная для меня аналитическая работа и…
— Не скромничайте. Вы помощник генерального прокурора и вообще много лет работаете здесь на самых разных должностях. Кому, как не вам, знать весь механизм?
— Я — помощник генерального прокурора, а не его заместителя, — сварливо уточнил Турецкий.
Носков откинулся в кресле и закурил длинную коричневую сигарету.
— Александр Борисович, я очень ценю вашу независимость, ваш опыт и ваши знания. Именно поэтому я прошу именно вас выполнить эту работу. Согласитесь, мы в правоохранительных органах последние годы живем словно бы разрубленные надвое: эмоции говорят нам одно, а логика — то есть обязанность подчиняться указаниям и выполнять приказы — уводит совсем в другую сторону. Пора что-то с этим делать. Согласны?
Турецкий скривился:
— Вы, Михаил Павлович, кажется, все еще считаете себя военным человеком и все явления жизни стараетесь привести к единой формуле порядка. А он невозможен, ибо, когда логика отделена от эмоций, начинается хаос.
— Вы так считаете? — удивился Носков.
— Проверено практикой. И потом… — Турецкий немного помолчал и сказал: — Может быть, вы знаете такую историю? Екатерина Великая как-то раз поручила своему семнадцатилетнему сыну Павлу написать доклад о состоянии Российской империи. Тот рьяно принялся за работу и через некоторое время буквально шокировал мать, приготовив для нее донесение, в котором утверждал, что Россия находится в бедственном положении и должна, чтобы спастись от гибели, отозвать свои войска из Европы, сократить армию минимум вдвое и все сэкономленные средства обратить на хозяйственные нужды.
Носков слушал, молчал, не улыбался. Спросил:
— Какова же была императорская реакция?
— Екатерина просто рассмеялась, предположив, что ее сын элементарно несведущ в вопросах государственной важности. Она сказала, что армия приносит стране славу, слава же возвышает нацию в собственном мнении, иного народ ей никогда не простит. Она действительно только рассмеялась, но с той поры не доверяла сыну и… его наследственные права многократно подвергала сомнению.
— Я понимаю ваши резонные сомнения, — задумчиво сказал Носков. — Знаете что? Давайте действительно повременим, просто отложим, но имейте в виду, что скоро я вернусь к этому разговору. А сейчас есть чем заняться. Я пригласил к нам в контору одного узкого специалиста, психолога-криминалиста, и хочу вас с ним познакомить…
Турецкий подумал: если одна причина возможных неприятностей заранее устранена, то всегда найдется другая.
В аэропорт Гордеев поехал на такси, ему не хотелось оставлять свою новенькую машину на шереметьевской стоянке, про которую он был наслышан. По пути в аэропорт позвонил Турецкий и очень деловым тоном сказал:
— Юра, ты еще не улетел?
— Пока нет.
— Очень кстати. Значит, так. Эта история случилась с одной девушкой.
— Слушаю.
— Во время похорон ее собственной матери девушка увидела мужчину, которого она не знала. Мужчина ей понравился, так как полностью походил на человека ее мечты. Она влюбилась в него с первого взгляда, понимаешь?
— Бывает, — сдержанно сказал Гордеев.
— Вот. А через несколько дней девушка убила свою сестру.
— О господи! — не удержался Гордеев.
— В связи с этим у меня к тебе вопрос. Какие мотивы двигали девушкой?
— Подожди, Саня, а что это за дело? Кто фигуранты? Когда случилось? Более подробные характеристики ты можешь мне выдать?
— Не тарахти, — оборвал Турецкий. — Этого еще не случилось.
— Не понимаю, как это? Но ты знаешь, что случится?!
— Нет. Это тест, понимаешь?
— Тьфу ты! — раздосадованно, но в то же время и облегченно вздохнул Гордеев. — И что за тест?
— Я же сказал, мне нужен твой ответ. Какие мотивы ею двигали?
— Понятия не имею.
— Вот и подумай.
— Ты это серьезно?
— Вполне. Мне важно это знать.
— Хорошо, я подумаю и перезвоню.
В Шереметьеве-2 случилась приятная встреча.
— Юрий Петрович! Как я рад тебя видеть!
Гордеев, готовый было поставить сумку на транспортер, который провезет ее через рентген, обернулся и широко улыбнулся. К нему широко шагал худой мужчина лет сорока пяти.
— Вадим! А как я рад…
Это был Вадим Тихоненко, с которым он неоднократно сталкивался, работая в Генпрокуратуре. Лет десять назад Тихоненко работал в экспертно-криминалистическом отделе МВД, отвечающем за борьбу с наркотиками, а еще раньше в спецназе ГРУ и много чего интересного рассказывал Гордееву о тактико-специальной подготовке разведчиков. Последнее время Вадим Тихоненко служил в Шереметьеве — ловил контрабандистов всех мастей, и, по слухам, у него это здорово получалось. Сейчас у него на руке был длиннющий поводок, который заканчивался неизвестно где. Гордеев невольно проследил направление и засмеялся, когда увидел, как в пяти метрах от Тихоненко из-за груды дорожных сумок и чемоданов вынырнуло неказистое существо — рыже-белая дворняга скромных размеров.
— А и напрасно ты так, — с обидой в голосе произнес Тихоненко. — Винтик — зверь собака! Ты, кстати, куда вообще собрался?
— В Испанию. Я ведь нынче не на государевой службе.
— Наслышаны, — кивнул шереметьевский сыщик. — В Испанию, значит, намылился? На солнышко? Завидую, — добавил адвокат.
— Да, в общем, все равно ведь по делам.
— Ну ты всегда умел полезное с приятным совмещать! — подмигнул Тихоненко. — Это твой рейс? Слушай, времени еще до фига, пойдем по чашечке кофе выпьем?
Тут раздался еще один голос, слегка раздраженный — пассажира, который стоял за Гордеевым:
— Так вы проходите, елкин-дрын, или нет?!
Гордеев уступил ему очередь, посмотрел на часы и согласился поболтать со старым знакомым.
В кафе Тихоненко рассказал, что он сейчас зам. начальника службы авиационной безопасности Шереметьева, каковая служба данного аэропорта (и, кстати, Домодедова тоже) для проверки особо подозрительного багажа использует теперь таких вот «винтиков» — собак, очень похожих на обычных дворняг.
— Первое впечатление обманчиво, — предупредил Тихоненко. — Такая псина, знаешь ли, вполне сопоставима по цене с подержанной иномаркой.
— Ну да? А на вид дворняга дворнягой. Или вы ей зубы золотые вставляете?
