Бабушки переглянулись.
– А ваши уже приходили и спрашивали нас про это, – сказала одна, на вид очень бойкая бабуля.
– Хорошо, что спрашивали, мне вот тоже поручено спросить… Так видел кто-нибудь молодого человека? – повторила я свой вопрос и оглядела женщин.
– Да видели мы его, как не видеть! – ответила за всех бойкая бабуля. – Он в сорок вторую квартиру шастал, молодой такой, по всему видать, студент.
– И часто шастал? – снова спросила я.
– Часто, милая, часто: раза два, а то и три на неделе.
Я достала фотографию Евгения из своей сумочки и показала бабушкам:
– Этот?
– Этот, этот, – закивали бабушки.
– Он самый, развращенец! – гневно выкрикнула бойкая.
– А почему он развращенец? – уточнила я.
– Потому! Потому как развратом они занимались там, в этой сорок второй квартире, – объяснила словоохотливая бойкая бабуля. – Ты сама подумай, милая: туда же и он, и еще один гражданин шастал, в годах уже. И чем, по-твоему, они там занимались, как не развратничали?!
– А в тот день, когда застрелили девушку, этот молодой во сколько вышел?
– А кто его знает?! Мы что, время засекаем, когда кто пришел, когда кто ушел?.. Видели, что ушел, а во сколько… Вечер уже был, люди с работы шли…
Да, такие свидетели мне не помощники. «Люди с работы шли»! Люди и в пять, и в семь, и даже в восемь идут с работы, а кто-то и того позже. Мне ничего не оставалось, как поблагодарить бабушек и уйти, но едва я сделала шаг в сторону, как одна старушка окликнула меня:
– Подожди-ка, гражданочка! Ты вот что… Ты расспроси еще соседку со второго этажа из сорок шестой квартиры, ее Любовь Григорьевна зовут. Она живет прямо над веселой девицей (царствие ей небесное, распутнице этой!). Любовь Григорьевна нам рассказывала, что слышала, как какой-то мужчина угрожал девушке, кричал, что убьет.
– Да, да, говорила она, – дружно закивали все.
– Вот как! – удивилась я такому неожиданному повороту событий. – Спасибо, обязательно расспрошу.
Я попрощалась с бабушками, убрала фотографию в сумку и направилась ко второму подъезду.
Любовь Григорьевна открыла мне сразу, как только узнала, что я из полиции по поводу убийства. Она провела меня на маленькую кухню своей однокомнатной квартиры, усадила там на стул, пообещав напоить чаем, включила плиту, не вставая со своего места, и поставила старенький чайник на огонь.
– Вы спрашивайте, спрашивайте, – подбодрила она меня, – я же не знаю, что конкретно вас интересует.
– Скажите, Любовь Григорьевна, что вы слышали в тот день, когда убили девушку, вашу соседку из сорок второй, – попросила я.
Женщина поправила волосы и откашлялась, как будто собиралась выступать перед аудиторией. На вид ей было около семидесяти, и она была похожа на зубного врача на пенсии.
– Значит, так, – произнесла она, – я в тот день в обед гуляла с Кирюшей…
– Это ваш внук? – зачем-то уточнила я.
Женщина посмотрела на меня недоуменно:
– Это мой кот! Он полуперс, и его надо обязательно выгуливать, чтобы он получал солнечные ванны: это для шерсти полезно… Так вот, мы гуляли с Кириллом и видели, как тот, пожилой, пришел к нашей сороке первым…
– Простите, к кому пришел? – переспросила я, решив, что ослышалась.
– К сороке, – подтвердила хозяйка, – мы так девицу ту звали, что подо мной жила.
– А почему именно так?
– А это, знаете, как в детской считалке: «Этому дала, этому дала…»
– Понятно, – кивнула я.
– Так вот. Пожилой пришел к сороке часа в два. Мы с Кирюшей вскоре проголодались и пошли домой. Я стала его кормить и в это время услышала, как внизу ругаются соседи. Мужской голос все твердил: «Ты должна его оставить в покое! Я же тебя просил! Я и денег тебе давал, почему ты его продолжаешь пускать?!», ну, и что-то еще в этом роде. Что отвечала девица, точно не скажу, ее слова разобрать было трудно: она кричала, но немного тише. Вот… Поругались они минут десять, может, чуть подольше, потом все стихло. В начале четвертого я пошла выносить мусор и видела, как этот пожилой вышел от нашей сороки и пошел к своей машине. Притом же был страшно недовольным…
– А почему вы решили, что он был недоволен? – тут же спросила я.
– Так топал, как слон, по подъезду и дверью входной хлопнул, паразит! Вот вы мне скажите: разве двери для того вешают, чтобы ими хлопать?!
Я сочувственно покивала, выражая свою солидарность женщине.
В это время чайник закипел, и хозяйка налила в бокалы воды, пододвинув мне пачку пакетированного чая.
– А во сколько пришел молодой? – спросила я, опуская пакетик в бокал.
– Да где-то минут в двадцать пятого либо в половине, вот так… Дверь у них, я слышала, хлопнула. А потом они тоже ругались, и молодой очень уж кричал на эту распутницу, грозил убить. Так и кричал: или брось, говорит, моего отца, или я убью тебя! А потом дочь привезла мне Марсика, и я пошла и с ним гулять…
– Марсик – это тоже кот? – спросила я зачем-то.
– Марсик – это мой внук! Моя дочь назвала своих сыновей Марс и Юпитер! – с гордостью выдала Любовь Григорьевна. – Юпитеру уже восемь лет, он у нас большенький, а Марсику только четыре.
– Скажите, пожалуйста! – удивилась я.
– Так вот, мы с внуком гуляли возле подъезда, и я видела, как этот молодой человек вышел от своей любезной тоже страшно недовольный.
– Тоже хлопнул дверью? – догадалась я.
– Хлопнул, гаденыш! – Хозяйка лупанула по столу ладонью. – И что они все срывают зло на нашей входной двери?! Она-то им чем не угодила?
– А во сколько это было? – тут же уточнила я.
– Ну, до минут я вам не скажу, но где-то в шесть или в начале седьмого, может, в восемнадцать десять, вот так…. А почему вы сахар не кладете? – спохватилась вдруг хозяйка.
– Я кладу, кладу… Любовь Григорьевна, а вы случайно не видели, больше к девушке никто не приходил?
– Случайно видела, – многозначительно сказала женщина и хитро сощурила глаза.
Я прямо застыла, не донеся бокал до рта.
– Кто, кто приходил? – Я чуть не вцепилась в женщину.
– А вот кто конкретно, не скажу, потому как не знаю, – доверительно сообщила хозяйка.
Я растерялась:
– Почему ж вы тогда думаете, что кто-то приходил к сороке, если никого не видели? – В моем голосе, наверное, против моей воли сквозило возмущение.
Любовь Григорьевна снова хитро прищурила глаза:
– В половине седьмого я посмотрела на часы и решила, что хватит нам гулять, пора внука кормить. Пока ему руки помоешь, пока ужин разогреешь… Короче, мы напоследок вокруг дома обошли, – я Марсика за ручку держала… Потом мы с ним в подъезд заходим, поднимаемся по лестнице на первый этаж, и я только увидела, как в дверь к этой вертихвостке кто-то шагнул, и дверь сразу – хлоп! – Хозяйка снова шлепнула ладонью по столу.
Ее бокал подпрыгнул. Любовь Григорьевна торжественно смотрела на меня.
– И вы совсем не видели входившего? Ни краешка одежды, ни обуви? Ну, хоть что-нибудь! – взмолилась я.
– Нет, – вздохнула женщина и подлила себе еще воды в бокал. – Только потом, когда мы с внуком уже в квартиру поднялись и разделись, я услышала, как они начали скандалить. И что за девица такая была?! Кто к ней ни придет – со всеми она ругается!
– То есть третий посетитель заявился к сороке в половине седьмого? – уточнила я.
– Чуть позже. В половине седьмого я на часы посмотрела. Пока мы с внуком дом обошли… В восемнадцать тридцать пять, вот так точнее.
– И сколько времени они скандалили?
– В этот раз совсем недолго, прямо вот минуты две-три. Мы, помню, еще и за стол не успели сесть, я только ужин разогревала. А дочка салат резала, и я ей еще сказала: «Опять к нашей шалаве посетитель явился! И откуда она их только берет!»
– А какие голоса были слышны? И что именно кричали?
– Да вроде как женские, но точно не скажу. А про что кричали?.. А! Один голос кричал, чтобы кого-то оставили в покое, а еще я слышала, как кто-то просил кого-то пожалеть. А потом мы услышали хлопок, как будто пробка из шампанского вылетела. Я еще дочери сказала: «Все, наскандалились! Сейчас мириться начнут: вино открывают…»
Я кивнула. Потом полезла в сумочку и достала фотографию четы Удовиченко:
– Вы здесь кого-нибудь узнаете?
– Узнаю. Вот этот приходил к сороке первым… – женщина ткнула пальцем в Виталия Яковлевича.
Я уже собралась убрать фото в сумку, как вдруг Любовь Григорьевна добавила:
– …А вот эту фифу я тоже видела в тот день: она крутилась возле нашего дома…
– Кто? – не поняла я.
– Да вот эта дамочка. – Любовь Григорьевна показала пальцем на Маргариту Игоревну.
– Именно эта женщина приходила к вашему дому в тот день? Вы ничего не путаете?
– Как же я могу спутать? Крутилась она возле нашего дома, это точно, потому что мы с внуком гуляли вокруг, и я видела, как она подъехала на машине и оставила ее за домом, а сама окольной дорогой прошла вокруг и встала возле ларька. Видели напротив овощной ларек? Вот, она за ним и встала, и все смотрела на дверь нашего подъезда. Точно говорю: это она была. Лет сорок – сорок пять на вид. Такая симпатичная, в больших темных очках. И одета так… Хорошо, в общем, одета, богато. Плащ светлый и пестрая косынка на шее, а прическа – точно такая, как на фото…
